Нина Бомонт - Карнавал в Венеции

Гондола мягко ударилась о деревянные ворота и остановилась.

— Вот мы и приехали.

Кьяра услышала скрежет поворачиваемого в замке ключа и скрип ржавых петель, и гондола вплыла в темный канал со сводчатой крышей наподобие крытой галереи. Пространство было освещено одним-единственным факелом. Запах горящей смолы смешивался с запахом сырости и гниения.

В мгновение ока Кьяра очутилась на скользких камнях. Слуга запер ворота, и лязг металла о металл прозвучал как окончательный приговор.

Сквозь чугунную решетку ворот Кьяра бросила последний взгляд на канал и подумала: все кончено.

Стараясь побороть отчаяние, она попыталась уверить себя, что это судьба и что не зря именно этот человек оказался на ее пути. Судьба давала ей шанс осуществить свою месть.

— Добро пожаловать в палаццо Дзани!

Насмешка в голосе Луки заставила Кьяру вздрогнуть. Но она промолчала и не проронила ни слова, пока он вел ее вверх по каменным ступеням лестницы.

— Дон Лука! — Старый слуга, прислуживавший Луке с детства и дремавший на стуле, вскочил и удивленно воскликнул: — Святая Мадонна! Что с вами случилось? На вас напали?

— Небольшая стычка. А теперь послушай.

Лука отдавал приказания старому слуге, дружески похлопывая его по плечу. Кьяра подумала, что Лука обращается со слугой с большим уважением, чем ее отец обращался с матерью.

— Синьор, разрешите промыть ваши раны.

— Это подождет, Рико. Делай, что я сказал.

Лука подошел к круглому столу, инкрустированному алебастром и серпентином, и налил в бокал вина.

— На, выпей, — сказал он и сунул бокал ей в руку.

Она машинально потянулась за бокалом, забыв, что секунду назад решила не поддаваться его доброте, но тут же отдернула руку и покачала головой.

— Как хочешь. — Не спуская с нее глаз, Лука залпом выпил вино. — Откуда ты родом?

— У цыган нет родины. Они живут везде… и нигде.

— Но ты ведь цыганка только наполовину.

— Я считаю себя чистокровной цыганкой.

Это была неправда. Она слишком хорошо помнила то короткое время, когда они кочевали с цыганским табором. Она была там чужой, так же, как люди со светлой кожей, приходившие в табор, чтобы им погадали.

— У тебя глаза не такие, как у цыганки. Они цвета морской воды, освещенной солнечным светом. — Он налил себе еще вина и сказал: — За твои глаза, Кьяра.

Неожиданная мягкость в его голосе тронула ее. Что-то шевельнулось у нее внутри, когда она смотрела, как он подносит к губам бокал, как пьет вино. Она никогда не испытывала подобного, но интуитивно чувствовала, что именно так происходит, когда женщину охватывает желание.

Что это со мной? — в ужасе подумала Кьяра.

Лука увидел, как сверкнули ее глаза, и ему захотелось коснуться ее лица. Но тут дверь открылась, и в комнату вошла целая вереница слуг с ведрами воды и постельным бельем.

— Рико проводит тебя в твою комнату. Рико, это Кьяра. Она моя…

Кьяра гордо вздернула подбородок, ожидая услышать ненавистное слово.

— Моя гостья.

Глаза Кьяры округлились от изумления, но Лука уже отвернулся. Молча она последовала за Рико.

А Лука между тем, стоя перед зеркалом в резной золоченой раме, висевшим над камином, ждал, пока Кьяра покинет комнату. Боже, подумал он, разглядывая свое лицо, ну и разукрасила же она меня. Он потрогал царапины на щеке и пятна крови на разорванном кружеве рубашки. Лука рассмеялся. Не стоит чувствовать себя виноватым. Она достойный противник.

— Я оставил женщину одну, — объявил появившийся в дверях Рико. — Могу я теперь заняться вашими ранами, синьор?

Лука молча кивнул и начал раздеваться.

В камине бледно-желтого мрамора горел яркий огонь, но в комнате все еще было прохладно. Кьяра сняла с кровати синее шелковое покрывало и, завернувшись в него, подошла к окну.

Внизу темной лентой змеился канал. Лунный свет и отблеск факелов на стенах некоторых домов отражались в воде серебряными и золотыми бликами. Кьяра открыла окно, оказавшееся незапертым, и высунулась наружу.

Канал подходил к самой стене дома. От дома шел небольшой деревянный пирс, вдоль которого были вбиты полосатые столбы для швартовки. Одинокая гондола, покрытая парусиной, покачивалась на волнах.

— Здесь очень высоко. Не советую тебе прыгать.

От неожиданности Кьяра вздрогнула. Обернувшись, она увидела, как вместе с Лукой в комнату вошел слуга, поставивший на стол поднос с едой.

Когда слуга ушел, Лука, глядя в упор на Кьяру, повернул у себя за спиной в замке ключ и положил его в карман темно-синего шелкового халата.

Нетрудно было понять намерения Луки. Кьяра внутренне съежилась, но Лука оставался стоять у двери.

— Ну? — не выдержала она. — Теперь я достаточно чистая? — Не получив ответа, она добавила с нескрываемым вызовом: — Вот уж не думала, что для такого человека, как ты, это имеет значение.

Все еще не говоря ни слова, Лука подошел к Кьяре.

— И что же я за человек?

Внешне он был спокоен. Казалось, ему лишь интересно узнать, что она скажет, но Кьяра почувствовала, как им начинает овладевать гнев.

— Такой, каким я его видела сегодня вечером.

— Как ясновидящая?

Что, если он каким-то образом догадался, что ее внутреннее видение не совпадает с тем, что видят ее глаза?

— Нет. Мне нужны только глаза, чтобы понять, что это за мужчина, который вот так метит женщину. — Она закатала рукава ночной рубашки и протянула руки.

При виде синяков на ее запястьях Лука почувствовал отвращение к самому себе. Может, он и не убийца, как Маттео, но в его жилах течет та же дурная кровь.

— Прости меня, — сказал он и, подняв ее руку, прижался губами к багровым отметинам.

— Прекрати, — прошептала она, чувствуя, что получает удовольствие от его прикосновений, и ненавидя себя за это. — Что ты делаешь?

— Стараюсь унять боль. Пытаюсь извиниться. Желаю загладить вину. Приношу покаяние. Выбирай, что тебе больше нравится. — Он поднес к губам другую руку.

— Не трогай меня.

— Этого не было в моем перечне, — улыбнулся Лука. Глядя ей в глаза, он провел языком по синяку.

— Не надо.

— Не надо чего? Трогать тебя? Целовать?

Его дыхание словно ласкало ее кожу. Как ей могут нравиться поцелуи этого человека, если сам он вызывает у нее ужас и отвращение?

— Ничего не надо. Отпусти меня.

— Я тебя не держу, а всего лишь к тебе прикасаюсь. — Он прижался губами к тому месту на запястье, где бился пульс, и был вознагражден, почувствовав, как учащается его биение. — Ты можешь отойти в сторону, только и всего.

Значит, она не пленница. Но она пленена. Ее пленили его прикосновения, его теплый взгляд, обещающий все земные наслаждения.

Он, верно, продал душу дьяволу, подумала Кьяра, а взамен овладел наукой соблазнения. Ведь она знает, что он способен на самые что ни на есть гнусные поступки.

Лука наблюдал за тем, как изменилось выражение ее лица. И хотя острое желание пронзало его так же, как час назад пронзил ее кинжал, он отступил. Это будет нелегко, подумал он. Но она того стоит.

— Рико принес еды. Иди сюда. Ты, должно быть, проголодалась. Я так просто умираю от голода.

Как только запахи изысканных яств долетели до Кьяры, она едва удержалась, чтобы не броситься к столу и не начать пригоршнями запихивать себе в рот еду. Если не считать куска хлеба с сыром, съеденного еще на барже, которая доставила ее в Венецию, и яблока, украденного с лотка уличного торговца, она уже три дня ничего не ела.

Девушка была просто зверски голодна, но заставила себя чинно сесть за стол и взять лишь кусок хлеба.

Лука наблюдал, как она отламывает маленькие кусочки, и понял, что такая размеренность свидетельствует либо о страшном голоде, либо об умении сдерживаться.

Он подошел к ней сзади и накинул на нее покрывало, на сей раз позволив своим рукам немного задержаться на ее плечах.

— Здесь все еще холодновато. В этой комнате давно никто не жил.

Кьяра подтянула покрывало.

— То есть ты не каждую ночь приводишь сюда женщин? — бросила она через плечо.

— Нет. — Лука сел за стол и, чтобы чем-то занять руки, взял кусок сыра. — Будь ты и впрямь ясновидящей, ты бы меня об этом не спрашивала.

— Я не растрачиваю свой дар на то, что не имеет значения.

— Понятно. — Усмешка тронула его губы. — Стало быть, узнать о жизни нескольких праздных господ было для тебя важно.

— Мне нужны были деньги.

— Для чего?

Для моей сестры. Для Донаты, которую ты изнасиловал и лишил разума! Эти гневные слова чуть было не сорвались с языка Кьяры, но она лишь пожала плечами.

— Расскажи, что еще ты делаешь за деньги?

От Кьяры не ускользнули издевательские нотки в его тоне, и ее пальцы невольно крепче сжали кусочек хлеба. Если она сейчас поднимет глаза от стола и взглянет на него, то уже не сможет сдерживаться.

— Я никогда не ложилась в постель с мужчиной за деньги, — тихо сказала она.

— Когда-то надо начинать.

— Но не с тобой. — Она все же подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

Только она вымолвила эти слова, как в ужасе замерла, вспомнив видение, промелькнувшее перед ней, когда он ее поцеловал. Если видение было верным, она ляжет с ним в постель не за деньги. И не из мести.

Дьявол ее побери, подумал Лука, с ее гордостью, с ее умением напустить холодность! Ведь он знал, чувствовал, что она к нему неравнодушна!

Лука плеснул вина в два бокала и тут же осушил свой.

— Ты будешь моей. За деньги или без них. Ты сама этого захочешь. — Голос был мягким, но настойчивым. — Давай выпьем за это.

— Нет, спасибо.

— Пей!

Что-то в голосе Луки насторожило Кьяру, а в его глазах мелькнула ярость, которую она уже видела раньше. Она почувствовала, что он изо всех сил старается обуздать свой гнев.

Она подняла бокал, сделала несколько глотков и поставила его обратно.

— Не нравится вино?

— Оно превосходно.

— Тогда почему ты не пьешь? Боишься, что потеряешь голову? — И, как бы бросая вызов, он залпом осушил свой бокал.

— Ты угадал, — осторожно ответила она и чуть отодвинула свой стул от Луки.

— Но почему? Надеешься удрать?

Она даже пытаться не станет, подумала Кьяра. Она здесь по воле судьбы. И она сможет отомстить. Какой бы высокой ни была цена.

— Я знаю, что не могу сбежать.

— Вот и умница. Тогда зачем же ты стараешься сохранить трезвую голову? Боишься, что от вина станешь более сговорчивой?

— Вино может сделать меня слабой, но оно никогда не сделает меня сговорчивой. Ничто не может сделать меня сговорчивой.

— Ошибаешься. Я могу, и мы оба это знаем.

Он придвинулся к ней, и она ощутила его дыхание на своих губах. Ее тело стало слабеть. Он и вправду может. Кьяру охватило отчаяние. Он может овладеть ее телом!

Но ее душой — никогда!

Как будто читая мысли цыганки, он улыбнулся:

— Вот видишь. С каким бы жаром ты это ни отрицала, я могу заставить тебя подчиниться. — Встав, он обмотал вокруг руки часть покрывала, так что и ей пришлось встать.

Когда их тела соприкоснулись, Кьяра испытала потрясение такой силы, что, казалось, на мгновение словно потеряла сознание. Но придя в себя, ощутила, как чувства Луки волнами накатывают на нее.

Зло все еще не покидало тело Луки, но Кьяра чувствовала, как оно постепенно уступает место желанию, сильному и жаркому, и еще чему-то глубокому и мощному. Тому, что возникает между мужчиной и женщиной, когда они становятся нужными друг другу.

Потрясенная, ошеломленная, Кьяра тряхнула головой. Как ему удается так ловко скрывать таящееся в нем зло? Как может такой человек столь глубоко чувствовать?

А Лука наслаждался прикосновением ее груди, биением ее сердца. Он заметил эмоции, промелькнувшие в ее глазах. Потрясение, сменившееся смущением и удивлением.

Господи, как же он ее желал! Еще ни одна женщина не была ему нужна так, как эта. Не в силах совладать с собою, он опустил голову, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась, и поцелуй достался щечке.

Кьяра замерла, но он не попытался найти ее губы. Он лишь погладил большим пальцем лицо и стал целовать ее ухо.

На какую-то долю секунды Кьяра забыла, где находится и кто этот человек. Но мысли о Донате заставили ее прийти в себя.

— Отпусти меня.

Он так быстро ее отпустил, что она еле удержалась на ногах. Разноречивые чувства — облегчение, удивление, гнев — терзали ее. Она была сердита на Луку. Но еще больше сердилась на себя.