Нерис тогда посмотрела ему в глаза.

Эван хотел поехать именно потому, что будет очень сложно. Лех даст ему шанс продемонстрировать миссионерское рвение перед Господом и начальством. Лех станет местом великого самоотречения для преподобного Эвана Уоткинса. И Нерис поняла, что бедный Эван на самом деле был невысокого мнения о себе. Он сомневался в себе, в своих способностях, его не устраивали те достижения, которые у него уже были. Тяжелый труд и суровые испытания, наверное, должны компенсировать нехватку самоуважения и любви к себе. Он даже отказывался от пищи. Нерис старалась придумать для него питательные блюда, чтобы хоть как-то поддержать тающие силы. Муж был изможден, щеки впали, скулы резко выступали на худом лице. Он часто болел, его мучила лихорадка и боли в желудке. «Я буду любить тебя еще сильнее, — мысленно поклялась она, — чтобы вернуть ту любовь, которую ты сам у себя отнимаешь».

Нерис погладила его по щеке и поцеловала в лоб.

— Конечно же мы поедем. Я буду очень разочарована, если мы этого не сделаем. Это путешествие станет настоящим приключением.

Она слышала страшные легенды о дороге из Манали в Лех.

Ночью, когда они лежали в постели, Эван взял ее за руку и прошептал:

— Дорогая?

Это был его условный знак. Нерис придвинулась ближе, собирая ночную сорочку на бедрах, и прошептала:

— Да.

Она специально сказала это у самых его губ, так, чтобы он почувствовал тепло ее дыхания. Пожалуй, он не считал их соития греховными. В конце концов, они были женаты! Преподобный Джеран Рид, его друг и учитель, сочетал их браком в церкви перед лицом Господа. Но… Наверное, проблема была в том, что он стеснялся получать удовольствие. Он никогда не стремился продлить их соитие или усилить приятные ощущения. Он не ласкал ее тело и старался как можно быстрее закончить. Нерис не задумывалась, заслуживает она эти приятные минуты или нет, но с самого первого раза она поняла, что ей нравится близость. Вначале она пыталась представить себе, каким бы был их брак, если бы Эван относился к плотским утехам точно так же, как и она. Наверное, они бы не выбирались из постели. Но после двух лет замужества она научилась усмирять свои фантазии.

Эван принял приглашение поехать в Лех, и чета Уоткинсов отправилась в долгое путешествие в Ладакх. Несмотря на удушающую жару равнин, контрастирующую с прохладой Шиллонга, Нерис понравилось ехать на поезде и в Калькутту, и в Дели. На каждой станции их вагон штурмовали продавцы с корзинками, в которых лежали порции риса и кари, разносчики чая звенели маленькими колокольчиками, женщины умоляюще протягивали к пыльным окнам корзины со спелыми фруктами. Нерис купила всего понемногу и разложила съестное на белой салфетке — специально, чтобы соблазнить Эвана, который всю поездку просидел, уткнувшись в книгу. А затем она часами смотрела на Индию, проносившуюся за окнами поезда. Рисовые поля, тележки, запряженные буйволами, глинобитные домики сменялись душными городами с нарывающими волдырями трущоб и многоэтажек, за ними появлялись лагеря, где целые семьи жили под рваными брезентовыми навесами почти что на железнодорожном полотне; дым от бесчисленных пожаров рассеивался в смрадном воздухе. Затем пейзаж резко менялся: вновь тянулись зеленые рисовые поля и светло-коричневые пятна вспаханных огородов. Словно чумазых городов и вовсе не существовало.

В Дели они остановились в доме миссионера, где Нерис наконец узнала об эвакуации британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка. В Дели ее ждали письма от родителей. Они писали о налетах вражеской авиации, дефиците продуктов и двух маленьких мальчиках из ее школы, которые погибли во время боевых действий. Привычный, любимый мир был в смертельной опасности, в то время как она сама находилась в непонятной и чужой стране. Она с тревогой думала о родных, о своем доме, а работа в Индии казалась ей теперь чем-то совершенно неважным и ненужным. Нерис очень хотела вернуться домой, ей было страшно, она тосковала так, что испытывала физическую боль. Однажды Эван застал ее у открытого окна. Нерис не могла дышать и жадно хватала ртом горький от копоти воздух. На полу валялся недовязанный шерстяной носок и спицы. Она знала, что Лех — холодное место и на пути к нему предстоит преодолеть мили горных дорог. В этой жаре Нерис постепенно перестала понимать смысл слова «холод» и безотчетно отдалась паническому страху — у них было мало теплых вещей.

— Думаю, мы готовы ехать, — нахмурился Эван. Он решил не замечать ее плохого настроения. — Я закажу билеты в Чандигарх.

Благодаря помощи и советам миссии в Дели они собрали целую гору различных вещей и продуктов — от толстых войлочных сапог и одеял до коробок с маслом Дели Дайри Компани. Все было упаковано в дорожные тюки и надежно перевязано ремнями из кожи.

Нерис подобрала вязание.

— Эван, правильно ли мы поступаем? Тебе не кажется, что мы нужны дома?

Он опустил на стол стопку книг и бумаг.

— Из-за войны?

— Да.

Если бы они были дома, размышляла Нерис, Эван мог бы стать капелланом, а она работала бы учительницей в тылу.

— Господь призвал меня сюда, Нерис. Я поступаю согласно Его воле.

«Так считать очень удобно для тебя! — едва не прокричала она. — Но как же я? Я не знаю, какова воля Господа касаемо меня».

Однако Нерис так и не осмелилась произнести это вслух. Она всегда прикусывала язык, прекрасно понимая, что должна быть хорошей женой миссионера и выполнять все обязанности, возложенные на нее обществом. В любом случае она оказалась здесь по своей собственной воле. Если бы она не захотела выйти за него замуж, то осталась бы дома, а через несколько лет превратилась бы в старую деву и учила бы детей жизни, о которой сама совершенно ничего не знала. Но вместо этого она, замужняя женщина, направляется в Ладакх.

Через открытое окно доносились крики уличных торговцев и играющих детей. Где-то недалеко рыдал младенец, изредка слышалась приглушенная музыка. Нерис замерзла, руки начали неметь, она не чувствовала, держит ли что-нибудь в руках.

— Тебе плохо? — Эван положил ладони ей на плечи. — Может, позвать миссис Гриффитс?

Миссис Гриффитс — жена миссионера, у которой они остановились в Дели. Нерис совсем не знала эту женщину.

— Спасибо, не нужно, Эван. Я здорова. И я согласна. Мы готовы ехать. Давай закажем билеты.

До Чандигарха их довез поезд, дальше железнодорожного сообщения не было. Нерис и Эван пересели на грузовик. Вещи укрыли брезентом и привязали к перевернутой вверх ножками кровати, так и повезли в город под названием Манали. Здесь был последний форпост миссии, Эван намеревался заняться необходимыми приготовлениями перед тем, как отправиться в Лех, поэтому они запланировали провести в Манали три дня. Город раскинулся в прекрасной долине, в предгорье. Здесь воздух был кристально чист и наполнен сладкими ароматами. По вечерам острые пики гор окрашивались в нежно-розовый цвет, служивший потрясающим фоном для темных сосен. Пейзаж заставил Нерис подумать о Швейцарии, хотя она никогда там не была. Она решила прогуляться вдоль ручья и посмотреть на орлов, парящих над горами. Ее душа тоже парила как птица. В последний вечер в Манали они поужинали при свечах на небольшой веранде с видом на сад. Когда Эван закончил есть, Нерис подскочила со своего места, подошла к нему, обняла за плечи и прижалась щекой к его волосам.

— Я очень рада. Прости, что сомневалась в мудрости этого решения, — прошептала она.

— Я молился, чтобы ты изменила свое мнение, — ответил он.

Нерис понимала, что это последняя ночь до самого Леха, которую они проведут в нормальной постели. За время медового месяца она четко уяснила, что в отношениях с мужем нельзя проявлять инициативу, но сегодня она нанесла капельку духов на шею и надела красивую ночную сорочку.

— Дорогая? — спросил Эван, едва она задула свечу.

С первыми лучами солнца караван из пятнадцати пони начали снаряжать в долгое путешествие. Потребовалось два часа, чтобы багаж четы Уоткинс перепаковали в небольшие тюки, которые должны были везти пони и нести носильщики. Невысокий жилистый мужчина по имени Сетхи возглавлял караван. От Манали до Леха было триста миль по древнему торговому пути. Днем они будут ехать верхом, на ночь останавливаться и ночевать в палатках.

— Пожалуйста, мем-сагиб. — Сетхи помог Нерис забраться в седло, вручил ей повод, украшенный помпонами и колокольчиками, и хлопнул пони по крупу.

Так началось их долгое путешествие в Лех. Впереди — триста миль крутого подъема и несколько опасных высокогорных перевалов. Потом Нерис будет вспоминать этот путь с каким-то недоверием — и как она смогла выдержать этот изнурительный поход? Все эти дни перед глазами стояла однообразная мутная картинка, ужасно болели ноги, немела поясница, все тело ломило от постоянной тряски. Наверх вела узкая тропа — несколько футов каменистой почвы между острым зубьями отколовшейся породы, и иногда тропа заводила их на узкий карниз, под которым не было ничего, кроме серебристой змейки-реки далеко внизу. Пони сами выбирали дорогу, погонщики только понукали их криками и несильными хлопками. Тюки ритмично покачивались на спинах животных, иногда опасно свешиваясь над пропастью. На ночь Сетхи и его люди устанавливали палатки. Нерис и Эван спали в одной из них, завернувшись в несколько одеял. Но холодный ветер добирался до их тел даже через несколько слоев шерсти. Мальчишка-поваренок разводил костер, быстро готовил жаркое из баранины и варил рис. По маленькому лагерю дружно передавали оловянные миски с горячей едой. Нерис никогда в жизни не испытывала такого голода. Ела жадно все, что ей давали. Эван с закрытыми глазами лежал в коконе из одеял. Он страдал от горной болезни, каждое утро просыпался с головной болью и целый день чувствовал слабость. Нерис давала ему аспирин и микстуру от кашля, заставляла его есть.

— Дорогой, съешь немного риса. Ты должен подкрепиться, иначе у тебя не будет сил работать, когда мы приедем в Лех.

Он опирался на локоть и съедал несколько крошек. Они спали урывками, подложив под головы седла, чтобы легче было дышать. Просыпались от малейшего шороха, голосов и смеха погонщиков у костра. Утром караван двигался дальше.

Через несколько дней Нерис с удивлением заметила, что окрепла и привыкла к климату. Она чувствовала себя счастливой. Теперь она стала замечать прекрасные пейзажи и вспоминать пики и широкие долины родной Сноудонии[15]. Нерис чувствовала себя гораздо лучше в холодном горном климате, чем под палящим солнцем индийских равнин. Она даже подружилась с проводниками и носильщиками, общалась с ними на языке жестов. Они громко смеялись, когда совершенно не понимали друг друга. Сетхи проникся симпатией к Нерис. Он ехал прямо перед ней на белом лохматом пони и иногда шел с ней рядом, когда Нерис, устав от постоянной тряски, спешивалась и вела пони под уздцы две или три мили.

— Мем-сагиб очень сильная! — как-то многозначительно произнес Сетхи, при этом даже не взглянув в сторону Эвана.

Нерис никогда не забудет изнуряющий переход через перевал Баралача. Когда она, шатаясь, наконец добралась до высшей точки, ей показалось, что из ее тела выкачали весь кислород и вынули все косточки — настолько вымотал ее подъем. Лицо Эвана приобрело серый оттенок, он задыхался и едва держался в седле. Двое мужчин шли рядом с ним, чтобы поддерживать его. Нерис оглянулась. Позади нее, на юге, лежала вся Индия, а впереди, на севере, — незнакомые земли Азии. Она выпрямилась и глубоко вдохнула разреженный воздух. Сетхи внимательно наблюдал за ней.

— Добро пожаловать, мем-сагиб, — улыбнулся он.

Верховая езда, карабканье по горам, ночевки в палатке стали ежедневной рутиной, и внезапно все закончилось. Их маленький караван вышел на вершину невысокого холма, и прямо перед ними открылся вид на долину Инда. Вдоль берегов тянулись фруктовые сады и ореховые рощи, виднелись возделанные поля. Город расположился на солнечном склоне на фоне высоких белоснежных гор. Август подходил к концу, месяц назад они вышли из Шиллонга. По дороге в город им встретились несколько караванов пони, перевозивших на спинах огромные тюки соломы, стада коз, женщины, возвращавшиеся с полей. Нерис вспомнила холод, наступающий с гор, и убийственно-ветреный перевал, через который они только что прошли. Выше в горах уже лежал снег, на полуденном солнце он подтаивал, по склонам текли мутные ручьи, но ближе к вечеру они замерзали. Как только пони будут разгружены, погонщики отправятся назад в Манали. Они будут идти налегке, поэтому быстро, состязаясь в проворстве с наступающими холодами.

«Вот мы и на месте, — подумала Нерис, проходя мимо длинной стены-мани[16], возвышавшейся на окраине города. Нерис с уважением поклонилась стене. — И мы будем здесь жить».