— Ты думай, что несешь, куриная голова, — возмутилась Заира, — ты что про моего внука говоришь! Мой Вано никого разорить не мог, это она сама ему эту дурацкую фабрику подсунула, которую все равно невозможно было достроить, а она моему мальчику непосильную ношу дала.

— Что ты его защищаешь? Он с тобой обращался еще хуже, чем Саломея, он к дворовым девкам лучше относился, чем к тебе, — удивилась Аза.

— Что бы ты понимала, — презрительно сказала Заира, — вы все ничего не знаете. Это я двадцать лет всем тут управляла, всех за ниточки дергала, чтобы все было по-моему. Ты думаешь, я их люблю? Я свою любовь давно растеряла. Сын всегда относился ко мне как к служанке, его отец так воспитал. Я помогла Саломее выжить, любила ее как родную дочь, а она тоже видела во мне только прислугу. Даже внук, которого я качала на руках и прижимала к своему сердцу, ни разу не сказал мне теплого слова. Заира — раба, пустое место. Вот я с ними со всеми и расквиталась. Если хочешь, расскажу.

Заира внимательно посмотрела на Азу и, увидев неподдельный интерес в глазах девушки, хмыкнула, но начала рассказ:

— Все думали, что Коста случайно приехал. Как бы не так — я с оказией передала ему известие, что умираю, хочу проститься. Он поверил и прискакал. А я к его приезду готовилась, траву Саломее в чай добавляла, чтобы она с ума сходила по мужчине. Тут Коста в самый раз и подошел. И пусть он потом уехал, да Бог с ним, он внука мне оставил. Я Вано с малых лет воспитывала и настраивала сама, пела ему каждый день, что он — мужчина — значит, царь и Бог, и так научилась ему нужные мысли подкидывать, что он поступал только так, как выгодно мне. Это я убедила Саломею, что Вано — вылитая она, а Серафим ни на что не годен. Мне нужно было, чтобы все Вано отошло. И когда мне ключница из столичного дома передала, что старый граф болен, я решила, что пора убирать Саломею. Только заговор не сработал, нужно было просто отравить ее, да я побоялась, что подозрение на Косту ляжет.

— Твой Коста все равно наследство вам не добыл, — пожала плечами Аза, — без толку все твои усилия.

— Что сын не доделал, мать доделает, — спокойно сказала Заира, — я потихоньку продаю все ценное из этого дома. Саломея из серебра только ложки-вилки увезла, а блюда все здесь остались, я забрала их себе и продаю. Много продавать сразу нельзя — попадешься, поэтому я еще месяца два занята буду, а потом поеду в столицу, искать наследника. Все равно наследство Печерских от меня не уйдет.

— Как ты можешь получить эти деньги? — удивилась девушка, — ты ведь Вано даже не родня, он числится графом Печерским.

— Приеду и заявлю, что Саломея — моя племянница, а Вано — внучатый племянник. Скажу, что приехала защищать их интересы, пока они в отъезде, а там время пройдет, многое из домов можно забрать и продать. Все считают, что серебряная ложка мало стоит. А когда таких ложек пять сотен? — хрипло засмеялась Заира. — Они еще приползут ко мне, будут просить наследниками сделать, вот тогда я посмеюсь над ними.

— Хитро, — согласилась Аза, — возьми меня в долю, тогда я никому не скажу о твоих преступлениях, а наоборот, помогу.

— Хорошо, — согласилась Заира, — только слушать будешь меня во всем. Станешь за спиной козни строить или попытаешься воровать — я тебя убью. Мне терять нечего.

Глава 24

В уцелевшем во время пожара в Москве доме Печерских царило веселое оживление. Мало того, что молодой хозяин привез в дом жену, да еще на днях ожидалось православное венчание молодых в семейной церкви. Гостей ждали немного: из столицы должен был приехать дядя хозяина. Вольского вместе с молодыми в Москве радостно ожидали жена и три дочери, уже успевшие выйти замуж, пока их кузен воевал и был за границей. Сегодня Михаил решил показать жене семейную церковь. Коляска уже стояла у крыльца, а Кассандра все еще не была готова.

— Ты еще не одета, милая? — ласково спросил он, входя в их большую спальню.

Они еще не успели ничего сделать в доме, поэтому спальня, как и большинство остальных комнат, обставленная по моде эпохи Екатерины Великой, была торжественно-мрачновата. Но Кассандра была такой естественной на фоне тяжелых парчовых и бархатных драпировок, золоченой мебели и хрустальных жирандолей. Казалось, что девушка случайно надела маленькое платье из легкого шелка с вышитыми по подолу крошечными бабочками, а сейчас она повернется и отразится во множестве зеркал в пышном кринолине и величественном парике. Теперь, стоя перед высоким трюмо, графиня поправляла на черных кудрях легкую соломенную шляпку, украшенную золотистыми лентами. Волна счастья захлестнула Михаила при взгляде на эту ослепительную красавицу. Кассандра повернулась к нему, и граф с радостью увидел в ее глазах нежность. Жена улыбнулась и сказала:

— Я готова. А нам далеко ехать?

— Нет, не очень: переедем через реку, потом — по Солянке, а там ты уже увидишь церковь. Мы с дядей восстанавливали ее после пожара, — объяснил Михаил. Он подал молодой женщине руку — беременности Кассандры было уже три месяца, и граф очень оберегал жену. Молодая женщина оперлась на руку мужа и вдруг, побледнев, остановилась.

— Мишель, кто эта страшная женщина? — пролепетала она, — я вижу ее, она ненавидит тебя и готова убить.

— Какая женщина? — удивился Михаил, — как она выглядит?

— Я не вижу лица, она одета во все черное, и лицо ее так же черно. Она вся пронизана ненавистью, и ненавидит весь мир.

— Наверное, ты видишь мою мачеху, — вздохнул граф, — возможно, она не отказалась от своих планов, но Саломеи здесь нет. Она унаследовала большие богатства на Кавказе и сейчас находится там.

Михаил ласково обнял жену и поцеловал в висок.

— Не волнуйся, родная, я буду очень осторожен и не дам Саломее приблизиться к нашей семье. К тому же она дала слово дяде, что уедет и больше никогда не напомнит о себе, а свое слово она сдержит, всякие сантименты ее не волнуют, но в ее своеобразном кодексе поведения слово — очень важно. Я думаю, нам пока не о чем волноваться, — граф ободряюще улыбнулся жене и мягко подтолкнул ее к лестнице. — Пойдем, отец Серафим нас ждет.

— Как интересно, он — тезка твоего друга, — заметила успокоенная Кассандра, — два человека с одним именем играют важную роль в нашей судьбе.

— Один Серафим спас мне жизнь, а другой подарит счастье, — согласился граф.

Они спустились к подъезду, и Михаил бережно усадил жену на подушки новой открытой коляски, запряженной тройкой светло-серых лошадей. Экипаж тронулся. Кассандра посмотрела по сторонам, и ее настроение опять испортилось. Может быть, Саломея была далеко, но молодая графиня всей кожей ощущала ненависть, черной тучей опускающуюся на нее. Кассандра схватила мужа за руку, но не увидела той картины, что мелькнула в ее голове раньше. Не было никакой женщины в черном.

«По крайней мере, опасности для Мишеля сейчас нет, — подумала она, — значит, нужно успокоиться и перестать паниковать».

Молодая женщина откинулась на подушки и посмотрела по сторонам. Ранняя осень в Москве была сухой и теплой, город уже начал отстраиваться и радовал глаз восстановленными и новыми домами. Коляска Печерских миновала мост и выехала на широкую улицу.

— Смотри, вот — Солянка, — объяснил граф, — теперь повернись направо, скоро увидишь крутую улочку, на одной из сторон которой стоит монастырская стена.

Кассандра послушно повернула голову, но когда увидела улочку, которую описал муж, удивилась. Она сразу почувствовала, что была здесь. Монастырская стена, в отличие от других зданий, была все еще закопченной, а за ней виднелся обгоревший остов собора. Лошади натужно потянули коляску вверх по улочке, и молодая графиня поняла, что это с ней уже когда-то было.

— Мишель, я здесь была… — тихо сказала она, вцепившись в руку мужа. — Я знаю это так же точно, как тогда на озере Комо знала, что встречала тебя раньше.

— Правда? — растерялся Михаил. — А что ты помнишь?

— Сейчас дорога повернет направо, и тогда с левой стороны на холме будет храм с пятью главами, а с правой будет вход в монастырь, — Кассандра, прикрыв глаза, описывала картины, всплывающие в памяти.

— Боже мой! — поразился граф, — ты абсолютно права. Все так, как ты описываешь.

Коляска повернула направо и остановилась около белых ворот. На высокой горке возвышался храм с пятью главами, луковицы которых были выкрашены в радостный голубой цвет.

— Ты абсолютно правильно описала нашу семейную церковь. Здесь мы и будем венчаться, это — храм в честь Святого Владимира, — сказал взволнованный граф. — Пойдем, посмотришь внутри, может быть, еще что-нибудь вспомнишь.

Михаил помог жене спуститься с подножки и, крепко прижав ее руку к себе, повел по крутым ступенькам лестницы в храм. Побеленные стены церкви еще не были расписаны, хотя иконостас сиял яркой позолотой. Кассандра смотрела по сторонам, но никаких откликов в ее душе не было. Она не знала этого храма. Молодая женщина пожала плечами и успокоилась.

«Наверное, дело в беременности, — подумала она, — отсюда и необъяснимые видения. Нужно успокоиться».

Но успокоиться не получилось, она нервничала. Кассандра уже научилась жить со своим даром, но новых его проявлений не хотела, слишком это было тяжело и непредсказуемо.

— Отец Серафим! — позвал Михаил.

Из ризницы вышел молодой дьячок и, смущенно опуская глаза, объяснил, что батюшка срочно отошел в соседний Ивановский монастырь к тяжелобольному и просил подождать его здесь или разыскать в монастыре.

— Пойдем в монастырь, дорогая, посмотрим, что там восстановили после пожара двенадцатого года, — предложил граф.

Кассандра согласилась, и они отправились к выходу. После сумрака церкви солнце, заливавшее ярким светом улицу, показалось графине особенно ярким. Она прикрыла глаза ладонью и старалась смотреть под ноги, спускаясь по крутой лестнице, ведущей от дверей храма Святого Владимира к улице. Ей показалось, что солнечные лучи резанули ей по глазам, она зажмурилась, а когда вновь их открыла, не поняла, откуда взялся этот жесткий луч — как будто солнечный свет собрали в зеркальце, а потом направили ей в глаза. Молодая женщина осмотрелась, но кроме монахини, спешащей к воротам монастыря, и их кучера, стоящего около тройки, на улице никого не было. Кассандра плотнее прижалась к мужу и аккуратно ступила на дорогу.

— Что случилось, дорогая? — забеспокоился граф.

— Все в порядке, — упокоила его Кассандра, решив не волновать мужа попусту.

Они вошли в ворота монастыря и за высокой стеной увидели чистый широкий двор, только у руин собора еще лежали куски стен. То, что было хозяйственными постройками и службами монастыря, было восстановлено. Стены белели свежей краской, окна были застеклены, а крыши, крытые железом, везде были выкрашены в одинаковый зеленый цвет. Левее, почти у самой стены, виднелся маленький храм. Кассандра потянула мужа туда.

— Мне кажется, я знаю эту церковь, — пролепетала молодая женщина, — она должна быть в честь Святой Елизаветы.

Михаил толкнул дверь, и они вошли внутрь. Храм был восстановлен, иконостас темнел образами, а стены были расписаны фресками. Граф перекрестился, а Кассандра молча стояла, рассматривая храм. За их спиной хлопнула дверь, и молодая монахиня тихо вошла в церковь.

— Ваше сиятельство, батюшка просит вас подойти в трапезную, только супругу с собой не берите — там мужчина умирает, не для женских глаз такое зрелище, — сказала она, — если хотите, я с их сиятельством здесь побуду.

— Да, сестра, побудьте с графиней, пожалуйста, — попросил Печерский.

— Я скоро вернусь, не беспокойся, — пообещал он жене и, улыбнувшись, вышел из церкви.

Кассандра посмотрела на монахиню, оставшуюся с ней, и удивилась: та подошла к входу, впустила какую-то женщину, одетую во все черное, и выскользнула за дверь. Лица вошедшей графиня не видела, было слишком темно. Она казалась одним черным силуэтом. Этот силуэт двигался прямо на Кассандру, и молодая женщина вновь ощутила ту огромную черную ненависть, которая была в ее недавнем видении. Так вот почему она ничего не прочитала в будущем Мишеля: эта женщина представляла опасность для нее. Кассандра попятилась, женщина шагнула за ней и, наконец, вышла к царским вратам, где было достаточно светло. Она была старой и седой, лицо ее избороздили морщины, но незнакомка держалась прямо, а от ее фигуры веяло силой. Только вот глаза старухи горели лютой ненавистью, а в руке она сжимала тонкий длинный кинжал с серебряной рукояткой.

— Вот ты и попалась, — сказала она и засмеялась дребезжащим смехом. — Думала, я позволю тебе разрушить то, что я строила больше двадцати лет? Как бы не так. Сейчас ты умрешь, а с тобой умрет и твой ребенок.

Кассандра слышала мысли женщины. Она ненавидела весь мир, а больше всего — Саломею, даже погибшего сына она не прощала, и к внуку испытывала недобрые чувства. Она хотела только богатства и власти.