– Один из доводов в пользу монархии.

– Да, хотя это монархия без короля, поскольку глава олигархов именуется Тираном.

– Тирания восстановлена? Как это мило!

– Изучая прошлое, мы заметили, что если негласная тирания приносила вред, то тирания провозглашенная являлась самой здравой системой правления. Наша модель позаимствована у Писистрата.

– Да это же великолепно! Писистрат, замечательный тиран, опубликовавший «Илиаду» и «Одиссею»!

– Да, но… Наша издательская политика несколько иная.

– Конечно. Вы опубликовали хеппи-версии «Илиады» и «Одиссеи»? Елена – славная девушка, которая ублажает и мужа и любовника, собака Улисса не умирает…

– Нет.

– Ага! Неужели сохранились остатки совести?

– Нет. Но заглавие «Троянская война не состоится» уже утверждено.

– Не думала, что вы способны шутить.

– Быть членом правительства и не иметь чувства юмора невозможно.

– По сути, мой перенос из 1995 в 2580 год был с вашей стороны милой шуткой.

– Если вы так на это смотрите, тем лучше!

– Меня это не устраивает; вы похитили меня совершенно бесцеремонно, если не сказать цинично.

– Повторяю вам: мое чувство ответственности вынудило меня это сделать. Я предложил это Тирану, а он одобрил затею при условии, что я буду посвящать вам большую часть своего времени.

– Почему он отдал такой странный приказ?

– Он думал, что вы могли бы передать нам интересные сведения о вашей эпохе. Я объяснил ему, что вы не из тех, кто способен нас просветить, и что я ничего не почерпну из беседы с вами.

– Вы сама любезность.

– Он ничего не хотел слышать: узнав, что вы писатель, он пришел в полный восторг! И теперь я вынужден беседовать с вами, тогда как – сами можете догадаться – у меня есть занятия гораздо более увлекательные. И пожалуйста, не думайте, что я перенес вас сюда ради собственного удовольствия, это невыносимо.

– Бедняжка Цельсий, возвращайтесь к своим делам! Я не доносчица. И ничего никому не скажу. Можете оставить меня одну до конца столетия, только дайте стопку чистой бумаги и чем писать.

– Ослушаться Тирана – об этом не может быть и речи. Я давал клятву.

– А клятвопреступлений больше не существует?

– Еще как существуют. Впрочем, как и отставка. Я, знаете ли, дорожу своим местом.

– Интересно, о чем думал Тиран, отдавая подобный приказ.

– Кто знает?

– Вы холостяк?

– Какое вам дело?

– Может, Тиран любит устраивать браки. Он подумал, что я для вас хорошая партия.

– Я и вы? Впрочем, лучше такое услышать, чем остаться глухим.

– Какой галантный кавалер!

– Разве я виноват, что вы говорите глупости?

– Слушайте, я поняла, что по современным меркам я уродина, но я же не перестала от этого быть женщиной…

– Да это тут совсем ни при чем!

– Тогда в чем дело?

– Со времен вашей эпохи брак изменился. Он превратился в самую гнусную сделку.

– Значит, не так уж все изменилось.

– Напротив! Закон о браке составлен по образцу договора аренды.

– Не понимаю.

– Брак превратился в контракт, продлеваемый каждые три года.

– То есть?

– Именно так. Каждые три года супруги получают официальный запрос, желают ли они продлить брак. Достаточно, чтобы кто-то один не подписал бумагу, и контракт будет аннулирован.

– Вы меня обманываете!

– Нет! Развитие событий к этому и вело. Разводов становилось все больше. Приостановить этот процесс мы могли только одним способом: сделать так, чтобы брак можно было продлить или, соответственно, расторгнуть.

– По сути, это не так уж плохо.

– Поначалу и мы так думали. Мы не предвидели, что это приведет к нарастанию мелких супружеских конфликтов. Семейная жизнь отныне стала полем подлого шантажа: фразы вроде «Если ты не согласишься… я не подпишу!» или «Если не прекратишь… я не подпишу!» стали слишком часто звучать в разговорах супругов.

– Потому-то вы и остались холостяком? Не думала, что вы столь романтичны.

– Действительно, это послужило для меня главной причиной. Плюс к тому, я чрезвычайно занят, чтобы жениться.

– Однако у вас есть время все это мне рассказывать.

– Вовсе нет! Я же говорил: времени у меня нет. Таков приказ Тирана.

– И поделом вам! Надо было хорошенько подумать, прежде чем переносить меня!

– Вы долго будете меня этим попрекать?

– Пока не вернете меня обратно.

– Вы никогда не вернетесь обратно! Никогда!

– Тогда я не перестану вас попрекать.

– Как же вы меня раздражаете! А еще предлагали мне жениться на вас!

– Я? Предлагала на мне жениться? Да вы не в своем уме.

– Сожалею. Вы сами завели разговор о браке.

– Я говорила о намерениях вашего Тирана, а не о моих.

– Ну да, рассказывайте!

– Видать, с мужским самомнением все по-прежнему. Представьте себе, вы не в моем вкусе.

– А вы тем более не в моем.

– Стало быть, мы созданы, чтобы жить душа в душу.

– Ну, знаете!

– Признайтесь, Цельсий, вы ведь ненавидите Тирана, не так ли?

– Нет.

– Вы презираете его, вам претит подчиняться дураку, ведь правда?

– Что за вздор вы несете?

– Да ладно! Вы стоите на вершине понантийской пирамиды. И как вы терпите приказы человека, чей интеллектуальный коэффициент составляет лишь половину от вашего?

– Две трети.

– Вот видите, вы уже об этом думали!

– Ни о чем я не думал. Коэффициенты других людей известны всем.

– Давно вам хочется сбросить Тирана?

– Прекратите вы, наконец, молоть чепуху?

– Неужели такого честолюбивого человека, как вы, не гложет эта мысль?

– Вот именно, я честолюбив. У Тирана гораздо меньше возможностей, чем у меня. Если бы я был Тираном, то никогда не смог бы реализовать свою идею относительно Помпей.

– Да, уверена, вы вряд ли откажетесь от своих полномочий. Но я думаю, вам хотелось бы их совмещать.

– Совмещать?!

– Как удобно было бы не спрашивать мнения высшей власти (с более низким уровнем интеллекта) всякий раз, как ваш гениальный мозг разработает новый план!

– Долго мне еще выслушивать этот бред?

– Это ваш бред, высказанный моими устами.

– А вы у нас, значит, политическая пифия?

– Достаточно видеть, с какой неохотой вы подчиняетесь приказам Тирана.

– Неохотой! Да я трачу на вас весь запас любезности!

– Ой! Даже боюсь представить, во что превратилась бы наша беседа без этого «запаса».

– Думаю, вы не понимаете. Я обречен проводить время с вами, а значит, прекратить свои исследования, и все из-за чего? Из-за ваших слов, брошенных случайно, просто чтобы потешить свой ум, представляющий собою средоточие пустоты, не способное постичь всю их значимость. Исходя из этого, полагаю, что я веду себя с вами в высшей степени любезно.

– Я была права! Вы злитесь на Тирана.

– Я злюсь на вас, а не на Тирана, он человек мудрый. Если он приказал мне беседовать с вами, значит, посчитал это полезным.

– Нет, вы видели! Настоящий отличник! «Раз учитель сказал, значит, правильно!»

– Отлупить вас, что ли?

– Вы не посмеете меня ударить: Тиран вам не разрешил.

– Откуда вам знать?

– Я чувствую.

– А это почувствовали?

– Да вы рехнулись!

– Сами напросились.

– Я Тирану пожалуюсь!

– Давайте.

– У меня же будет фингал под глазом!

– Вы переоцениваете мою силу. Я впервые в жизни кого-то ударил, предстоит еще многому научиться.

– Вы никогда никого не били?

– Никогда. Однако следует заметить, меня никто и никогда так не раздражал.

– Я польщена.

– Берегитесь. В следующий раз фингала не миновать.

– И вам не стыдно?

– Нет, мне стало легче. С вами я начинаю по-новому смотреть на мир.

– Слава богу, что вы не женаты.

– Некоторым женщинам это нравится.

– Я не из их числа. Скажите, Цельсий, в двадцать шестом веке применяются телесные наказания?

– Наша эпоха – эпоха ответственности.

– Это ваш любимый ответ, да?

– Да. Его преимущество в том, что он позволяет ответить на девяносто пять процентов вопросов.

– Если я верно поняла, в ваше время не гнушаются телесными наказаниями?

– Мы используем их так же, как вы, просто не скрываем этого.

– К телу больше никакого уважения?

– Мы глубоко уважаем тело за его красоту.

– Иначе говоря, если тело некрасиво…

– Какую ценность может представлять тело, лишенное красоты?

– Очень большую – для его обладателя.

– Никто не является хозяином собственного тела. Оно принадлежит сообществу.

– То есть сексуальному сообществу?

– Нет. Сексу в наш век не придается особого значения.

– А когда-нибудь придавалось? Секс в лучшем случае был темой для разговоров: на мой взгляд, во все времена к нему относились пренебрежительно, даже тогда, когда на словах его превозносили.

– Тело каждого принадлежат эстетическому сообществу. Быть окруженным людьми с прекрасной внешностью совершенно необходимо.

– Я тоже всегда так думала. Но, по-моему, ужасно, что это возвели в принцип государственного правления.

– Это типично для вашей эпохи. Каждый кичился своими идеями, но стоило правителю прислушаться к одной из них, раздавались крики негодования.

– В ваших словах есть доля истины. И все же принцип эстетического сообщества меня настораживает.

– Принуждать людей следить за своей красотой безнравственно? Вспомните ваше время, когда некоторые запускали свое тело и при этом совсем не стеснялись выставлять его напоказ самым отвратительным образом…

– Я все это помню. Но лекарство мне представляется хуже самой болезни. И потом, в мое время, увидев красивого, грациозного человека, я испытывала волнение, словно от неожиданного подарка. Я думала: «Он или она постарались быть красивыми, чтобы превратить этот день в произведение искусства». А сейчас, если мимо пройдет человек, обладающий красивым телом, мне останется думать лишь: «Гляди-ка, вот человек, который уважает закон».

– Именно так. Вы напоминаете мне кретинов из двадцать второго века, восклицавших «Власть – поэзии!»

– Я не имела удовольствия познакомиться с двадцать вторым веком.

– Считайте, вам повезло. Вы избавлены от худшего.

– Худшее – это двадцать второй век?

– Я здесь не для того, чтобы читать вам лекцию по истории.

– А вы не могли бы хотя бы в общих чертах рассказать мне про шесть прошедших веков?

– Я вам уже объяснял: наша история – это история энергии.

– Не очень понятно. Хотелось бы побольше подробностей.

– Довольствуйтесь тем, что мы вам даем.

– Ага. Представляю, сколько всего вы скрываете.

– Вы можете догадаться, что мир не был идеален.

– Вам стыдно, да?

– Стыдно – мне? Когда речь идет о событиях, происходивших до моего рождения, на вас лежит бо́льшая ответственность за них, нежели на мне. Это вам следует стыдиться, дорогуша.

– Во имя того, что вы называете «коллективной ответственностью», так?

– Да.

– Скажите, Цельсий, как я могла бы избежать этой вашей коллективной ответственности? В одиночку отказаться от электричества, газа, бензина? И что бы это дало?

– Ничего.

– Так что тогда? Стать террористкой? Подложить бомбу крупным потребителям энергии? Вам бы доставило это удовольствие?

– Меня бы это насмешило.

– Ну вот. Сами видите, что ничего сделать я не могла!

– Да. И вы тут совсем ни при чем, не так ли?

– Само собой. От меня ничего не зависело.

– А разве от вас не зависело просто открыть глаза? Вы были писателем: разве вы не могли написать книгу о катастрофе, которая вот-вот разразится?

– Я не пишу книг в таком жанре.

– Замечательный ответ! Вы напоминаете мне Брахама, романиста двадцать первого века, который отказывался писать о нищете своего народа под тем предлогом, что он не умел правильно писать фамилии соотечественников!

– Своего народа? Какого народа?

– Вас это не касается. Мы говорили о вашем времени. Итак, вы не пишете книги в таком жанре. А можно узнать, в каком?

– Ну… э-э… сложно сказать.

– Не мямлите, а объясните толком. О каких проблемах вы рассуждали в ваших книжках?

– Рассуждала? Но я не философ. Это были всякие истории, в которых происходили разные вещи.

– «Истории, в которых происходили разные вещи»! Весьма изысканная литературная концепция!