– Поэтому я о ней и не говорю. Честно говоря, удивляюсь, что вы знакомы с Монтерланом.

– Зря удивляетесь. Я же вам говорил, что хорошо знаю древнеримских классиков.

– Верно. Монтерлана понять несколько проще, чем, например, Катулла.

– На мой взгляд, Катулл не древнеримский писатель. Он итальянский поэт. То, что такой разобщенный народ, как итальянцы, произошел от древних римлян, для меня одна из величайших загадок Истории.

– Разве это загадка? Все цивилизации рано или поздно гибнут.

– Только не наша.

– Шутить изволите!

– На этот счет мы располагаем совершенно ясными прогнозами.

– Таковыми, вероятно, были и прогнозы шумеров.

– Шумеры! Может, вы нас с динозаврами сравните, раз уж на то пошло?

– В самом деле, почему бы и нет? Глядя на вас, как раз о них и вспоминаешь.

– Жалкая злюка! Вы что, не понимаете, что по нынешним временам динозавр – это вы?

– Вы выставите мой скелет в музее?

– Отличная мысль. Достопримечательность: «Скелет бельгийской писательницы двадцатого века».

– Надо же, музеи еще существуют.

– Еще как существуют.

– Как-то странно для вашей эпохи.

– Напротив. Мы понимаем, что наша жизнь стала скудной. Поэтому весьма нуждаемся в музеях.

– Может, умнее было бы вернуть жизни ее изначальное разнообразие?

– Мы не можем этого сделать.

– Вы сумели вызвать извержение вулкана две с половиной тысячи лет назад, но вы не можете жить полной жизнью?

– Для прогресса это обычное дело, так что давайте обойдемся без банальностей.

– Во всяком случае, вам удалось создать самый грандиозный музей в Помпеях – музей из вулканической лавы.

– Помпеи – нечто гораздо большее, чем музей. Помпеи – сама жизнь.

– Забавные у вас представления о жизни.

– Бросьте! Вам прекрасно известно, что чаша весов Жизни – Жизни с большой буквы – отклонится почти незаметно, если перестанут существовать несколько тысяч ничем не примечательных людей.

– Вряд ли вы стали бы так говорить, если бы речь шла о вашей собственной жизни.

– Ошибаетесь. Неужели вы думаете, что я придаю значение своему существованию? Для меня истинным и ярчайшим проявлением Жизни стало открытие Помпей.

– Вы выразили свою признательность этому городу довольно странным способом.

– Я подарил ему вечность. Вы говорили о любви: разве это не высочайшее проявление любви?

– Значит, если бы вы полюбили женщину, то сразу сделали бы из нее чучело, чтобы подарить ей вечность?

– Маловероятно, что я когда-нибудь полюблю человека.

– Это верно. Я забыла, что подобное поведение считается безответственным.

– Впрочем, повторюсь, я никогда не мог понять, как можно влюбиться в человеческое существо. Что за бесполезная трата сил! Отдавать столько энергии предмету, чей срок годности так ограничен во Времени! Я нахожу нелепой любовь к столь недолговечному созданию. При должном содержании Помпеи смогут просуществовать тысячелетия, а человек даже при благоприятном стечении обстоятельств редко доживает до ста лет, да еще в весьма плачевном состоянии!

– Вы правы, с этим не поспоришь. Только вы, похоже, не понимаете, что у нас нет выбора. Никто не принимает решение влюбиться в человека, а просто в него влюбляется. Это, как вы говорите, бесполезная трата сил, но от нашей воли она не зависит.

– Юношеский романтизм!

– Я просто рассказываю, как случилось со мной.

– На вашем месте я бы этим не хвастался.

– Я и не хвастаюсь.

– То, что с вами случилось, доказывает, что вы не владеете собой.

– Вы о чем? О моей любви или о путешествии в двадцать шестой век?

– Обо всем сразу. Если бы вы себя контролировали, то не позволили бы себе влюбиться, как и выдвигать научные гипотезы о том, что превосходит ваше понимание.

– Я не «позволяла» себе размышлять о судьбе Помпей, эта мысль завладела мной без моего ведома.

– Вот-вот. Эйнштейна бы это позабавило. Как если бы Е = МС2 пришло ему в голову, когда он покупал газету.

– Но зачастую все происходит именно так!

– Вы считаете себя достаточно сведущей в этом вопросе? У вас большой опыт по части научных исследований?

– Нет.

– Тогда с какой стати вы так настойчиво внушаете мне свои великие истины?

– Но ведь это общеизвестно. Архимед воскликнул «Эврика!», когда принимал ванну.

– Позволю себе заметить, что ванна имела прямую связь с его теоремой. Вы же не станете говорить, что ваша брюссельская жизнь была непосредственно связана с Помпеями.

– Гюстав Гийом, знаменитый лингвист, всегда разрабатывал свои системы, когда ехал в автобусе.

– Значит, вы ехали в автобусе, следующем до площади Брукер, когда поняли правду о Помпеях, не так ли?

– Нет, это было в трамвае, который шел от Королевской площади до площади Луизы.

– Дивная картина! Как жаль, что трамваев больше не существует! Если уж такой ограниченный ум, как ваш, посетила столь гениальная догадка, то мои мозги просто бы взорвались.

– Сомневаюсь. Ваши мозги скорее годятся для лабораторий. На таких, как вы, не сходит благодать.

– Наверное, не стоит вам объяснять, что ни в какую вашу благодать я не верю? Видите ли, сохранить Помпеи мне помог вовсе не божественный промысел. Только мой интеллект и упорство моего ума позволили мне это сделать. И гордиться я могу только работой своих мозгов.

– В таком случае как вы объясните, что на мою бедную голову снизошло подобное озарение?

– Этому феномену наверняка существует научное объяснение. Благодаря Марниксу нам известно, что Время устроено наподобие бесконечной памяти – отсюда и независимые от человека, самопроизвольные перемещения, «скачки» идей, данных и открытий из одной эпохи в другую. Конечно, мы пока этого не доказали, но теоремы нередко предшествуют доказательствам.

– Вы хотите сказать, что правда о Помпеях много веков витала в воздухе, пока случайно не приземлилась на мою смиренную голову? По-вашему, это серьезно?

– Из двух нелепостей следует выбирать меньшую. Блуждающая идея – это действительно странно. Но случаются и более невероятные вещи. Например, поверхностный ум вдруг обретает способность предчувствовать замысел, который воплотится лишь шестью веками позднее, – кто бы в это поверил? Чтобы допустить столь неимоверный вздор, необходимо согласиться со старой гипотезой самозарождения. А она несостоятельна.

– А как же фантазия? А воображение?

– Фантазия и воображение служат, чтобы производить приятные видения и развлекать самого себя.

– Ну, так для меня мысль о Помпеях была «приятным видением» и способом себя развлечь.

– Вы издеваетесь надо мной? Лучшие умы двадцать шестого века годами старались поймать эту идею, а вы пытаетесь мне внушить, что наткнулись на нее, погрузившись в мечтания?

– Все ясно. Тут задета гордыня: разве не возмутительно, что я вас опередила?

– Вы нас не опережали! Вы ничего не сотворили! Ваш ум не способен ничего создать!

– Я с вами согласна. Но почему вы так кипятитесь?

– Все из-за ваших несносных притязаний! Как вы смеете предполагать, что пришли к подобной мысли раньше нас? Вам пришло это в голову, потому что Помпеи были погребены после извержения! Значит, мы додумались до этого раньше!

– Вовсе незачем говорить со мной в подобном тоне. Не забывайте, что вам следует уважать особу, которой больше шестисот лет.

– Только не вас. Я на десять лет старше.

– Знаете, так мы совсем запутаемся. Давайте договоримся: либо я древняя старуха и Помпеи погибли 2501 год назад; либо я моложе вас, и Помпеи погибли в прошлом году. А иначе ерунда получается.

– Вы так и не поняли слова Марникса: «Между тем, что имело место, и тем, что не имело места, разница не больше, чем между плюс нулем и минус нулем».

– Не понимаю, как бы это изменило ход нашей дискуссии.

– Вы бы тогда поняли, что эти плюс и минус нуль представляют собой две как бы противоположные истины. Именно в этом ваши знания больше всего устарели. В вашу эпоху только физики допускали сосуществование противоположных величин. Остальные еще придерживались принципа исключенного третьего. Поэтому для вас недопустим факт, что извержение Везувия одновременно произошло и в прошлом году, и 2501 год назад. Для нас же нет никакого логического противоречия в том, что это событие выпадает сразу на две даты, столь удаленные друг от друга во времени.

– Чушь какая-то. Чувствую себя студенткой на лекции.

– Стоит вам что-нибудь не понять, вы тут же объявляете это чушью. А может, вам попросту не хватает ума?

– Говоря вашими словами, нет никакого противоречия в том, что я глупа, а вы несете несусветную чушь.

– Я намеренно выражаюсь упрощенно и примитивно, а для вас это все равно слишком сложно. Вы, случайно, не умственно отсталая?

– Цельсий… Цельсий! Кажется, я догадалась!

– Догадались о чем?

– Вы мне морочите голову! Это шутка!

– Что вы называете шуткой?

– Сейчас 1995 год! Как же я могла попасться на вашу удочку?

– Удочку?

– С самого детства я была чересчур доверчива. Как я могла поверить в ваш двадцать шестой век? Браво, Цельсий – не важно, так вас зовут или нет. Вообще-то меня заставила поверить ваша каменная рожа. Вот это актер! Сколько самоуверенности! Вы прямо созданы для этой роли. А какое воображение! Голограммы, киты, продление брака…

– Погодите…

– Самое смешное, я знаю, кто все это подстроил! Накануне операции я говорила о Помпеях с одним приятелем, знакомым моего издателя. Наверняка он все пересказал ему на следующий же день. Как бы то ни было, но дожидаться моего пробуждения после наркоза, чтобы так меня разыграть, – это извращение.

– При чем тут ваш издатель?

– Это же он вам заплатил? Я знала, что он искал способ надо мной подшутить. Ясно как день: ваши разглагольствования о будущем издательского дела, о сохранности моих книг в этом пресловутом хранилище – кое-кто решил проверить, есть ли у меня чувство юмора. Уверена, он с самого начала наблюдает за нами в камеру.

– Кто это «он»?

– Ну хорошо, «они»! Вся шайка разом! Главный, пресс-секретари, ведущие редакторы серий, бухгалтерия… Небось славно повеселились, мерзавцы!

– Сожалею, но вы ошибаетесь. Никакого заговора нет. Мы действительно в 2580 году. А вашего издателя больше нет.

– Его больше нет? Хотелось бы в это верить! И меня пытались убедить, что я эпилептик!

– Но это так!

– Бросьте, приятель. Кажется, я вас узнала: не вас ли я видела в том отделе, куда я приносила рукопись?

– Что вы такое говорите?

– Как же до меня это не дошло, когда вы рассказывали, что получили первую премию на конкурсе красоты?

– Не премию на конкурсе, а самый высокий эстетический коэффициент. Я тогда ждал повышения…

– Да, вы потрясающий комик! Ладно, передайте моему издателю, что я здорово повеселилась, но больше в эти игры не играю.

– Подумайте сами: зачем вашему издателю разыгрывать подобную комедию?

– Чтобы убедить меня в том, что я ненормальная.

– Для чего?

– Не знаю. Может, затем, чтобы я начала писать другие книги, которые его больше устроят: исторические биографии, фантастику…

– Фантастику? Вам ее и в жизни хватает.

– Вот и я о том же!

– Не в этом смысле. Фантастикой было бы поверить в розыгрыш. Правда в том, что сегодня 27 мая 2580 года.

– А я английская королева. Хватит, повеселились. Не могли бы вы отвезти меня домой. Почтовый ящик наверняка забит, и мне надо полить гибискус…

– Вам придется свыкнуться с мыслью, что адресованные вам письма остались без ответа.

– Ответить никогда не поздно. Мне уже приходилось отвечать на письма с опозданием на полгода.

– А как насчет опоздания на 585 лет?

– «Дорогая Жанна д’Арк, я получила ваше письмо от…»

– Это не смешно.

– Я тоже так думаю. Хватит.

– Нежелание смотреть правде в глаза вам не поможет. Понимаю, вам тяжело, но вы должны смириться с тем, что сейчас двадцать шестой век.

– Может, пора уже закончить?

– Увы, нет. Все только начинается.

– Докажите!

– Что я должен вам доказать?

– Нет ничего проще, чем доказать мне, в каком мы веке. Выпустите меня на улицу, я сразу пойму, что к чему.

– Я не имею права.

– Надо же, как все сошлось! И вы хотите, чтобы я поверила вам только на основании вашей болтовни?

– Я могу принести календарь, который подтвердит…

– Ага, календарь из магазина розыгрышей!