Жанна Даниленко - Катя

Утром заболело горло. Я выслушала все, что только можно и нельзя от Александра Валерьевича. На этот раз на меня орал не мой мужчина, а сердитый врач. К обеду мне стало совсем плохо. Началась ангина, нормальная гнойная ангина вперемешку с высыпаниями ветрянки на слизистых. Мама опять вызвала с работы Александра Валерьевича. Он сделал мне три укола, и я уснула.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Проснулась от того, что на мне сидел сын. У него были нарисованы усы зеленного цвета.

— Сашенька, кто это сделал? — вымученным голосом спросила я.

— Папа, — радостно ответил сын.

— Сашенька, иди кушать, я тебе пельмешки налепила, — раздался из кухни голос мамы.

Мой мальчик убежал, а меня стало мутить. Так прошли еще три дня. Как я выжила, я не знаю. Но один опыт я вынесла точно: болеть детскими болезнями надо в детстве. Заживала и приходила в себя я еще две недели. Мой сын давно был здоров. А вот у моего мужчины каждый день сбивали давление.

— Катя!

Я остановилась как вкопанная. Этот голос я не слышала много лет. Много? Больше десяти. Я обернулась и встретилась глазами с отцом. Как он постарел! Совершенно седая голова, морщины на лице. А вот глаза все те же.

— Папа! — я бросилась ему на шею, а он зарылся носом мне в волосы.

— Катенька, как я скучал. Ты исчезла, вдруг и совсем. Я приходил по старому адресу, но мне сказали, что вы обменяли квартиру. С работы ты уволилась. Это твой сын?

Он внимательно смотрел на моего мальчика.

— Да, папа. Это мое счастьечко, Саша. Сашенька, сынок, подойди к деду.

— Здр-р-равствуйте! — произнесло мое чудо.

— Привет, герой.

— Он не похож ни на тебя, ни на Глеба.

— Мы разошлись с Глебом, папа. У меня другая семья.

— Я поигр-раю на гор-рке? — спросил мой сын.

— Да, дорогой, только не уходи никуда, мы с дедом на лавочке посидим.

— Я знаю, мама. Я не уйду. Меня папа учил.

Мальчик убежал. В следующий момент он уже стоял на горке и махал мне руками.

— Так что произошло у вас с Глебом?

— А что произошло у вас с мамой? Он был весь в работе, востребованный врач, светило психиатрии. Папа, я его действительно любила, но шли годы. Я не молодела, а он не хотел детей, до исступления, до истерик. И его не интересовала моя карьера. Теперь я заведую отделом акушерства-гинекологии в клинике Корецкого. Я защитила кандидатскую уже после развода. Вот такие у меня дела.

— У самого Корецкого?!

— Да, он замечательный человек и…

— Корецкий — замечательный человек? Катя, не смеши. Диктатор, властолюбец, гений медицины, тиран и деспот. Конечно, все его отрицательные стороны меркнут рядом с его талантом. А еще он бабник.

— А ты? Расскажи о себе, — я старалась сменить тему.

— Нет, давай лучше все о тебе. Кто твой муж? Где ты живешь? Как мать?

— Вот дом, видишь?

— На Гоголевском бульваре?!

— Да, папа. Отец моего ребенка обменял ту однокомнатную на вот эту нам с мамой и сыном квартиру. Кто он, я не скажу без его разрешения.

— Значит, ты содержанка?

— Нет. Я жена. Я сама не захотела оформить брак. Меня пока все устраивает. Он хороший муж и отец.

— Он живет с вами?

— В основном, да. У него есть квартира, но она принадлежит его дочери.

— Катя, сказать, что я расстроен, это ничего не сказать. Позволишь зайти к вам домой?

— Конечно, пиши адрес.

Он достал блокнот и записал адрес и телефон.

— А твоя мать, она как относится к этому?

— Я взрослая девочка, папа.

Отец смотрел исподлобья.

— Мама, — раздался голос ребенка, — вон мой папа идет.

Малыш радостно побежал к идущему по аллее мужчине.

— Ну, вот и познакомишься. — произнесла я, глядя себе под ноги.

— С Корецким? — удивленно, с насмешкой произнес отец, — Нет, Катя, не сегодня. Я должен переварить информацию.

— Только не говори никому, даже своей жене.

— Да, конечно. Тут гордиться не приходится. Я позвоню и зайду, ты не думай.

Он встал с лавочки и ушел.

Я осталась в полной растерянности. Если бы кто-то знал, что творилось у меня в душе в это время. Я так давно не видела отца. Не говорила с ним, я так скучала по нему всегда, ждала, надеялась на понимание и любовь. Неужели нас с ним ничего не связывает? Как это тяжело, ведь он мой отец.

— Добрый вечер, родная, — руки моего мужчины легли мне на талию, а губы прильнули к моей щеке.

— Привет, я скучала.

— Я пришел. Катенька, с кем ты разговаривала?

— С отцом. Мы так давно не виделись, я растерялась даже. И он понял, что Сашенька твой сын. Прости.

— За что, милая? Вы с Сашей главное в моей жизни, я горжусь тем, что вы у меня есть. Тебе было неудобно перед отцом?

— Нет. Просто он тоже врач в прошлом, вдруг скажет кому?

— Ты хочешь, чтобы я еще раз попросил твоей руки? Так решение только за тобой.

— Нет, Саша. Ты и так у меня есть. Как и я у тебя. Тебе мало?

— Больше, чем я мог рассчитывать. Кушать хочу, Катя. Ты сегодня ушла с работы в четыре. Готовила?

— Мама готовила, пойдем домой. Саша, сынок, пойдем домой, папа кушать хочет.

— Я тоже хочу.

— Ты же ел?

— Я с папой хочу, я как папа.

Они рассмеялись и отправились домой, взявшись за руки.

«Почему мне так хорошо и спокойно с ним? — думала я, слушая храп мужа. — Почему так комфортно и свободно? Его присутствие дает ощущение умиротворения. У меня никогда ни с кем в жизни не было такого чувства защищенности. Это и есть счастье. Вот. Я сама нашла определение своему состоянию. Я счастлива. Потому что любима таким человеком и потому что люблю. Просто люблю без всяких условий и обязательств. Боже, как хорошо! Спасибо!»

Вот уже несколько дней мой мужчина сам не свой. Он орет на всех, на работе и дома. Я молчу, я понимаю. Мама нет. Она старается везде вставить свои три копейки, зачем, почему — ей не важно. Важно ему возразить, сделать замечание, показать, кто в доме хозяин, но ведь не она, понятно же, а все надо показать свое «я». А я волнуюсь, сегодня он взял билет и собирается лететь в США. В Бостон. Руководитель Любы позвонил к нему на работу и сообщил, что она подсела на мет. Александр Валерьевич взбесился, орал, матерился, ругался. Это было нечто. Меня вызвала Галя и сказала, что если я не предприму что-нибудь, у него будет инфаркт. Я отправила на операцию другого врача и пошла к нему. Он рыдал. Я никогда не видела его таким, хотя видела всяким. Это безумие длилось довольно долго, а может, мне так показалось. Я пыталась уговорить его, что все поправимо, что ее можно вылечить, что в данный момент он думает о чем угодно, только не о дочери, что надо привезти ее в Москву, а тут они вместе справятся, а он говорил о рухнувших надеждах, о том, что она гений, но теперь всё, все усилия насмарку, что он так старался, что делал для неё всё, а она как мать.

Дальше я услышала всё о его прежней жене. Он говорил о ней, как резал, и я поняла, что он безумно любил ее, а она того не стоила. Она его предала. Что я должна была ему ответить, что он своими руками загубил Любу? Кто я такая, чтобы судить его за это? Я, женщина, отобравшая у дочери отца! Могу ли я судить? Нет! Никогда! Могу ли я помочь? Да, и ему, в первую очередь, и ей. Ей всего семнадцать, она ребенок. Пусть гениальный, но ребенок. Я вспомнила, как она плакала, когда уезжала. Я тогда обняла ее, просила прекратить, а она боялась, что уедет и теперь никогда уже не встретит своего мальчика. Она его любила, вернее, не его, а свою мечту, то, ради чего она жила, ради чего держалась на плаву, потому что свято верила в любовь, в понимание и взаимопонимание.

Я как могла утешала её и объясняла, что если судьба, то встретит обязательно. А она говорила, что каждый день молилась Богу. Так просила, чтобы они встретились. Я тогда очень о многом пожалела. Я могла быть ей ближе, роднее, и она не была бы так одинока. И вот прошло пять лет. Кем она стала? Что у неё в душе? Весть о наркотиках была громом среди ясного неба. Что же сломало девочку? Или кто? Мне все это не давало покоя. А мой мужчина все так же поливал грязью бывшую жену и дочь. Я давно не слушала его, пребывая в своих мыслях. Я видела, что ему легче, и он уже просто говорит, что его здоровью и жизни больше ничего не угрожает. Ничего, он выговорится и закажет билеты на самолет, а я буду ждать, волноваться, переживать, бояться, но ждать, и они вернутся. А дальше мы заново будем строить отношения, познакомим Любу с братом, и я смогу дать ей понять, что мы одна семья.

***

Он запретил встречать их в аэропорту. Он не дал мне увидеться с Любой и положил ее в стационар, в наркологию. Выписалась она перед началом занятий. Он отправил ее на третий курс института. Я была в шоке, девочка заканчивала интернатуру, когда он увез ее из Бостона.

Он говорил о дочери пренебрежительно, как о проекте, который не удался. Он был зол и разочарован. Я пыталась, видит Бог, я пыталась объяснить ему… Все зря, и я смирилась. Я просто поняла, что пройдет время, он остынет, и мы начнем все сначала. Он ее отец, он не может не любить ее. Я верила в это, так же, как верила в то, что мой отец любит меня, даже если не звонит, даже если мы не видимся.

Теперь Александр Валерьевич реже был со мной. Он снова жил на два дома. Сыну я рассказывала, что папа работает, что не приходит домой, потому что дежурит. Мой муж запретил говорить сыну о наличии сестры.

Сентябрь подходил к концу, а я так и не видела Любу. Я даже не представляла, как она выглядит теперь. Мне казалось, что даже если мы с ней случайно встретимся на улице, то я могу не узнать ее. Я так хотела ее увидеть. Но он был непреклонен. А если он сказал нет, значит, нет. Вообще характер у моего мужчины был далеко не сахар и не мед. Но, видимо, все великие люди имеют свои недостатки. А тут еще командировки одна за одной. Последняя так вообще на целый месяц.

***

Я работала. Поступила беременная с пороком, жаловалась на незначительные боли в области сердца на отёки, тяжесть в правом подреберье, диспепсические расстройства, тошноту, рвоту. Я ее положила на сохранение и решение вопроса о продолжении или прерывании беременности. Вызвала терапевта на консультацию, конечно, Борисова. Вера Николаевна хороший терапевт, но без изюминки, а Сашка, он всегда правильный выход найдет. Минут через двадцать он был у меня. Потом посмотрел больную, выслушал, прослушал, и «кошачье мурлыканье» определил, и «ритм перепела». Отеки нижних конечностей налицо.

— Екатерина Семеновна, она рожать хочет, — сказал Саша, возвращаясь в мой кабинет.

— Будем тянуть?

— Будем лечить, думаю, родим.

Я им просто любовалась, нет, не внешним очарованием, хотя с каждым прожитым годом он становился только краше. Он был талантом и очень душевным человеком.

— Будем работать в паре?

— Не первый раз. Как у вас дома, как сын?

— Хорошо, Сашенька, — я налила ему кофе, побаловать, такого он не пил. Его Александр Валерьевич из Штатов привез. — У тебя как? Ты изменился как-то, возмужал, не пойму, но изменился.

— Так видно? Я просто счастлив и все.

Да от его улыбки можно было сойти с ума.

— И кто она? — я сразу поняла, что в его жизни появилась очень значимая женщина.

— Она чудо, правда чудо, худющая, как скелет, но девочка что надо. Умница.

— Так тебе умницу и надо было?

— Ну да, надо же о чем-то с ней разговаривать. Екатерина Семеновна, я работу закончу, весной защищусь, а летом женюсь.

— Так серьезно?

— Да, я не шучу. Что вы сникли? Чем я вас расстроил?

— Нет, Сашенька, не расстроил. Только девочка бы была та, что надо.

Он сделал назначения и убежал. Я думала, надо рассказать Александру Валерьевичу, да узнать, что за девочка. Сашка родной, а мой мужчина вообще не переживет, если с ним что не так. Но так ничего и не сказала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дома был напряг. Александр Валерьевич нервничал, а если он нервничал, то покоя не было никому. Еще свербила мама. Ее раздражал нервный зять, поэтому она каждый раз подчеркивала, как много она для него делает, воспитывая его сына, а он, кроме накала, ничего в дом не приносит. Он не так ел, не то говорил, плохо и безразлично ко мне относился и даже не уделял сыну должного внимания, пропадая неизвестно где по несколько дней. Я жила между молотом и наковальней, потому что все, что мой мужчина думал о моей маме, он говорил, естественно, не ей, а мне. Я сглаживала острые углы у себя дома и нарывалась на другие — в отношениях его с Любой.