Жанна Даниленко - Катя

Пошла к Саше. В приемной пришлось задержаться, с Татьяной-секретаршей поговорить. Потом зашла к Борисову. Первый вопрос:

— Вы Любу смотрели?

— Да, Саша, смотрела.

— Что?

— Беременность пять-шесть недель. А что ты ожидал услышать? Маточная, все в порядке.

— Ну слава Богу! А я уже переживать стал, что никак не беременеет.

— Саша, ответь зачем? Ты ж ее загонишь в гроб! Сколько детей тебе нужно?

— Пять.

Я разозлилась, причем сильно, я почти ненавидела его в этот момент, я смотреть не могла на его красивую рожу и непомерные амбиции. За что он так с ней, это способ самоутверждения?

— Неужели ты не понимаешь, как она устает, у нее непомерная нагрузка и физическая, и психическая. Что ты делаешь?

— Это моя жена и мой ребенок. Мы с женой так решили, я должен обсуждать вопросы планирования моей семьи еще с кем-то? Вы ее мачеха, да, вы близки, но рожать или не рожать — мы решим сами. Вы будете вести беременность и принимать роды?

— Конечно, Саша. Не ожидала я от тебя такого отношения. Чем заслужила-то?

— Да просто достали все. То Федор пришел, тоже он знает, как нам лучше. Теперь вы.

— Я не чужая… Или как?

Меня душили слезы. От кого-кого, но от Сашки в жизнь не ожидала. Чего взбесился-то?! Я же о ней беспокоюсь. Это же третье кесарево впереди, не шутки. Не стала его дальше слушать, развернулась и в дверь. А там Люба.

— Тетя Катя! Что случилось?

Да, чтоб она слезы мои не заметила, быть такого не может. Люба вопросительно посмотрела на Сашу. Между ними состоялся молчаливый диалог.

— Тетя Катя, вы к нам сегодня?

— Нет, у вас своя семья, а у меня свой дом есть.

Я отодвинула ее с дороги и ушла. На душе скребли кошки. Зря я с ней так. Она-то ни в чем не виновата, просто сорвалась я, обидно мне и больно. Самокопанием заниматься было некогда, работа была. Родили, все путем. Я вернулась к себе, а там Люба подошла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Тетя Катя, простите его. — Подсела рядом, как кошечка.

— Да простила давно, какой-никакой, а не чужой он мне. Сама как? Как потянешь все?

— Как обычно, взвалю на плечи и понесу. Да нормально все, я тоже девочку хочу. Но уж кто получится. Ой, объявление в газете прочитала «Определяю пол ребенка с точностью до пятидесяти процентов». Вот веселилась, и на такое ведь клюют и идут и деньги платят, а обмана вроде и нет, все честно и проценты тоже.

У меня отлегло.

— Люб, дети как?

— Нормально, так проблемы по мелочам, а в целом хорошо. Тетя Катя, у вас-то что? Дома порядок? Про Сашеньку я все знаю.

— Да, дома нормально. А вот про сына все думаю: неужели не вернется он? И видеть буду вот так, раз в год?

— Он тоже будет приезжать иногда. Тетя Катя, я думала над такой ситуацией. Моим Валерке, да Сереже уже по пятнадцать. Они уже думают, как жить будут. И я им тоже предлагала уехать. Сережа отказался сразу, его здесь многое держит, я не говорю про нас с Сашей, но тут его мать и Марина моя. А Валера рассматривает такой вариант.

— Валера не уедет, не думай даже, Любонька. У Валеры характер другой. Хотя вы все упертые, аж жуть.

Я хотела еще сказать, но в дверь постучал и вошел Борисов.

— Екатерина Семеновна, я не хотел вас обидеть, и понимаю, что вы за нас же и беспокоитесь. А кому еще беспокоиться? У нас, кроме вас и Саши, родственников нет. Просто вспылил, устал я. Еще Федор пришел, типа как я могу, она нужна на работе. В его планы ее беременность не входит. Вот и вспылил, простите!

Он глянул на меня своими синими глазами, и я растаяла. Какой же он все-таки…

— Саша, чай налить?

— А что чай?! Пирожков-то нет.

— Есть, с мясом, как ты любишь. Я пекла вчера.

Нет, все-таки люди не меняются, взрослеют, конечно, но в целом он остался таким, как и был, и Люба моя, какая была, такая и осталась, только выросли и перышки цвет поменяли, а души те же.

Я думала уехать к Сашеньке прямо с начала лета, и пробыть до осени. Но у меня ничего не получалось. Пока Люба не родит, я никуда не поеду. Поговорила с сыном по телефону, объяснила ситуацию. Конечно, он понял. Он всегда все понимал правильно, мой милый мальчик. Только совсем взрослый мальчик. Немного взгрустнулось, как все-таки жаль, что он так далеко…

— Катюша, выходной сегодня, у тебя какие планы? — Митя возник рядом со мной.

— Я вся в твоем распоряжении, — я прижалась к его груди.

— Может, за город?

— Нет, а вдруг Люба надумает рожать. Я не могу, я могу так, чтобы все время на связи.

— Хорошо, тогда ты пока дома, а я съезжу в часть, а потом, может, к Оле подъедем?

Я была не против. С Олей сложились теплые отношения, а детишек так я просто любила.

Так и порешили: он в часть, я на работу, потом он за мной заедет и мы вместе к Оле.

Но на работу стоит только попасть, как все остальные дела перестают существовать и жизнь останавливается, ограничиваясь родзалом и операционной. Как вы понимаете, только меня в воскресение на работе и ждали. Прям, как пришла, так и поступили самые сложные женщины, с которыми ни один врач не справится…

Шучу, конечно, но сначала было кесарево у женщины с эклампсией, а потом роды в тазовом.

Подходя к своему кабинету, я хотела только домой, только кушать и баиньки, но Митя меня уже ждал. Его надежды я рушить не собиралась, и, позвонив Любе, чтобы знала, где меня искать в случае чего, мы поехали к Оле.

Оля как-то засмущалась, открыв нам дверь, но внуки уже висели у деда на руках.

Мы прошли в комнату, там на диване сидела женщина, лет шестидесяти на вид. Митя расстроился, увидев ее, и с укором глянул на дочь.

— Катя, познакомься, это Клава, она вырастила Оленьку. Клава, а это моя жена — Катя.

Мне было неприятно. Сразу возникла целая куча всяких вопросов, но я лишь улыбнулась и сделала вид, что мне просто безумно приятно ее видеть.

Митя был молчалив и напряжен. Оля сникла, наше существование скрашивали лишь мальчишки.

Зато Клавдия щебетала и щебетала, вспоминала разные случаи из Олиного детства, рассказывала, в каких частях они жили, какой Митя был молодой…

Время тянулось нещадно, казалось, что этот вечер никогда не закончится.

— Где ты, Клава, остановилась в Москве? — спросил Митя.

— Да у сестры, помнишь Полину, так она уже лет десять в Москве, вот у нее.

— Далеко?

— Станция метро Выхино.

— Поехали, я провожу.

— А жена твоя?

— Катя? А Катя домой. Доберешься, Катюша?

Мне было очень неприятно, но, конечно, я сказала, что доберусь.

Я еле как дождалась его. Чего только не передумала. Но вернулся он поздно, я уже давно лежала в кровати, пыталась читать, но не могла. Мысли были слишком далеко, и вовсе не о том, что в книжке написано. А как услышала звук ключа в замке, так сразу свет погасила и притворилась спящей. Он решил, что я давно сплю, разделся и лег. А через некоторое время я услышала его похрапывание.

Я не спала всю ночь. Я составила целую историю их отношений, и никак не могла понять, почему они не вместе. Судя по их общению, друзьями они не расстались. И как давно расстались? И все-таки, почему? Они были близки, многие годы. Я же не дура конченая, чтобы не понимать, что у него были женщины до его пятидесяти лет, что я далеко не первая, и что была мать Оли. А потом она умерла, а Оля была совсем маленькой. Естественно, ее кто-то растил. Почему меня никогда не интересовало кто?

Почему мне не хотелось узнать о нем больше? Может быть, потому, что я вывалила на него весь свой груз и решила, что достаточно, что если он понял и принял, то мне ничего больше и не надо.

Я ощущала его тем необходимым плечом, защитой от всех невзгод, я даже не задумывалась, люблю ли я его. Мне с ним комфортно, мне спокойно, он всегда находит для меня нужные слова, он обеспечивает мой быт и принимает такой, какая я есть. И потом, если задуматься, то он далеко не первый мой мужчина. Но мне с ним надежно. А чего еще можно желать? Это по молодости нужны шуры-муры и подвиги, но я далеко не молода, и что такое одиночество, я ох как знаю. Так он и есть моя защита от одиночества. Так что не буду я выяснять отношения. Ну было, но ведь закончилось, а в том, что закончилось, я нисколечки не сомневалась.

Так что утром я встала пораньше и напекла блинов, а потом разбудила его завтракать.

— Катя, я должен объяснить, — он был расстроен.

— Кому и что?

— Насчет Клавы.

— Нет, Митя, я не хочу знать, понимаю, что не девственника встретила, и с меня хватит. Больше знать ничего не хочу. Пойми, мне будут неприятны подробности. Я начну о них думать, сравнивать, а я просто хочу быть с тобой, и больше ничего, понимаешь, Митя?

— Ты необыкновенный человек.

— Обыкновенный, только душа как одна сплошная рана, и только соли мне туда не доставало.

Мы ели молча, потом собрались на работу. Каждый на свою. Он проводил меня до института и поехал дальше. А у меня начался круговорот людей в природе.

День пролетел незаметно. Незаметно начался и незаметно кончился. Вот и домой пора собираться. Я оделась в свою уличную одежду и была почти на выходе, когда передо мной возникла Клава.

— Добрый день, вы ко мне на консультацию? Или вас привело еще что-то?

— Да вот поговорить хотела.

Я поставила ей стул и села за свой.

— Говорите.

— Я каждое лето приезжаю сюда, к Оленьке.

— А я каждое лето еду к сыну, возвращаюсь лишь в сентябре, в начале.

— Я знаю, я много слышала о вас, Оля рассказывала.

— Хорошо. Что вас привело ко мне?

— Вы наверное, знаете, что мама Оли умерла?

— Да, знаю. Неужели вы думаете, что я, прожив с человеком четыре года, ничего о нем не знаю?

— Я с ним прожила двенадцать лет и, как оказалось, ничего о нем не знала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Что вы хотите от меня?

— Поделиться информацией. Дать вам понять, что вы такое же никто для него, как и я.

— Уходите.

— Выслушайте, и я уйду навсегда из вашей жизни.

— Хорошо, говорите и уходите. Только не думайте, что это что-то изменит в наших отношениях с Митей.

— Митей! Интересно, он никогда не позволял называть его так. Только Дмитрий Алексеевич. Так вот слушайте: я была знакома с его женой — Вероникой. Ника, ее так все звали. Она много натерпелась от него, и сцены ревности, она была очень красивой женщиной, и его пьянки, и отсутствие дома месяцами, и куча его любовниц, так, мимолетных и задерживающихся на некоторое время. А потом онкология, и ее не стало. Все произошло очень быстро, каких-то пара месяцев. Ему понадобилась няня. Ведь Оля оставалась одна. Вот он меня и нанял. Сначала следить за дочерью, уроки с ней сделать, накормить, потом и его накормить, а потом и для удовлетворения его самого. И я влюбилась. Была для него всем, ну, я так думала. Он меня в свой круг ввел, мы вместе на людях появляться стали, я его после гостей на себе пьяного домой тащила. И так много лет, много, понимаете? Молодость прошла, да и зрелость тоже. А потом его в Москву перевели. Я собираться стала, думала же, куда он, туда и я. А он пришел, ключи мне дал от квартиры. Он за все мои заслуги квартиру мне купил… И все, и уехал… А я осталась. Ни с чем. Ни семьи, ни жизни. Ведь, как отрезало. Он мне звонить даже запретил. Я только Оле звонила. На свадьбу ее приезжала. Ничего не скажу, пригласили. Так что, вот с кем живете, Екатерина Семеновна.

— Все?

— Все! А разве мало?

— Мы договаривались, что вы выскажетесь и уйдете навсегда. Идите.

Она подходила к двери, когда та распахнулась, и передо мной возникли мой сын и Митя за ним следом.

Я обняла Сашеньку.

— Мама! Ну не плачь только! Или не рада?

— Господи, мальчик мой! Какими судьбами?

— Во! Дядя Митя, мальчик. Мамуль, я на все лето. Я так подумал, что Люба родит, так ей помочь надо, это ж четвертый ребенок, а ты уедешь. Нехорошо. А так мы с тобой вместе сестричке и поможем.

— А работа? Сашенька, ты же говорил…

— Работа не волк, мамуль. Я тут сделаю, на этой базе. Думаю, Саша мне не откажет. Так, все быстро пошли, а вы, женщина, что?

— Она уходит, Сашенька. Митя, не беспокойся, все нормально, она уже уходит — навсегда.

С работы мы пошли к Любе. Как она была рада, даже и не расскажешь словами. Все-таки замечательные у меня дети. И их дружбе я только радуюсь.