— Проходите, мы вам рады.

А затем обратился к официанту:

— Проводи сеньориту за столик у камина.

Я благодарно улыбнулась за такую щепетильность и заботу. Мы всегда заказывали столик у камина, и я рада, что он оказался не занят.

Следуя за официантом, я, как и в первый раз, прихожу в восторг от интерьера ресторана, выдержанного в пастельных тонах, декорированного к зиме припорошенными снегом рябинами со снегирями, сидящими на гроздьях красных ягод.

Пока я шла, замечала косые взгляды. На лицах собравшейся элиты было написано: «Кто ее сюда пустил?». Я сглотнула комок в горле и вздернула подбородок выше. Стыд и неловкость отравляли кровь. Я проклинала себя за то, что поддалась порыву и оказалась тут, но не бежать же обратно.

Вежливо поблагодарила официанта, села лицом к окну и спряталась за меню, хотя кроме капучино ничего не могла себе позволить. Сделав заказ, сконцентрировала внимание на пробегающих за окном людях. Кофе принесли спустя несколько минут, я втянула потрясающий аромат — такой знакомый и привычный.

В груди что-то сжалось. Прикрыв глаза, сделала глоток, обожглась, но боли не почувствовала. Хотелось моргнуть и встретиться с ласковым взглядом ярких, лазурных, как летнее небо, глаз. Такого красивого и насыщенного оттенка я ни у кого не видела. До ломоты во всем теле было необходимо увидеть обаятельную, мальчишескую улыбку. Я зажмурилась, прогоняя образ, едва заметно встряхнула головой, и, открыв глаза, посмотрела в зал, проверяя, заметил ли кто-нибудь мое странное поведение. Но присутствующие были поглощены кто чем: едой, беседой, телефонными разговорами. Я с облегчением вздохнула, пока не посмотрела в сторону двери. Сердце замедлило ход. Мне хватило даже мимолетного взгляда, чтобы понять — это он.

Я как можно ниже склонилась над чашкой кофе, пытаясь казаться незаметной. Наплевав на этикет; поставила локоть на стол, прикрывая лицо, украдкой наблюдая за ним. Пульс начал зашкваливать, когда я осторожно повернула голову. Мгновенно воздуха стало мало. Потому как он был не один. Рядом с ним стояла высокая шатенка в черном пальто, которое он галантно помогал снять, шепча ей что-то, отчего на губах женщины играла легкая улыбка.

Мои руки дрожали, как у алкоголички, а кровь шумела в висках, но я продолжала смотреть. Он был, как всегда безупречен: в дорогом темно-синем кашемировом пальто, которое небрежно снял и отдал метрдотелю, оставшись в пиджаке спортивного кроя, цвета океана, поверх бледно-голубой сорочки в мелкую клетку, застегнутую не на все пуговицы; серые брюки и темно-коричневые аксессуары: часы и ремень заканчивали безукоризненный образ делового, уверенного мужчины.

Женщина была ему под стать: ухоженная, элегантная и самодостаточная. Она не была прям уж красавицей, что меня на мгновение порадовало, но в ней присутствовал шарм, уверенность и умение себя подать. Прямая челка акцентировала внимание на глаза, элегантное, черное платье выгодно подчеркивало эффектную фигуру, но, пожалуй, самым обворожительным моментом была широкая улыбка женщины. Я с болью признавала, что она –образец хорошего вкуса и гармонично смотрится рядом с ним, не то что я когда-то…

Слезы наворачивались на глаза — хотелось убежать. Меня вновь затошнило, когда заметила, что его рука по-хозяйски лежит на ее талии. Отчаянье захлестывало, как и дикий страх. Я застыла на своем месте, когда они, переговариваясь и смеясь, последовали за официантом к столику напротив меня. Я не знала, что мне делать, кроме как отвернуться и до крови прикусывать губу. Меня кидало то в жар, то в холод. Было невыносимо, адски больно. А когда услышала мягкий женский голос, то выдержка покинула меня.

— Да я просто из принципа узнаю, кто спонсировал его программу. Я сегодня подвергла его поведение критике в интервью, поэтому результат не заставит себя ждать. Ой, да ладно, черт с ним! Надоела работа. Я ведь так ждала этого вечера, ужасно соскучилась.

— Я тоже скучал, дорогая, — раздался такой родной до дрожи, бархатный голос, — Очень… — многозначительно добавил он.

Я была готова завыть от ревности, невыносимой боли, заражающей мою кровь. Каждая их фраза, смех, словно ядовитые стрелы впивались в мое сердце, пуская кровь, отравляя, вызывая адскую муку. До боли сжимала край стола холодными пальцами и дрожала. Слезы медленно потекли по щекам, я зажала рот рукой, чтобы окончательно не зарыдать. Хотелось убежать, провалиться сквозь землю, умереть прямо сейчас. Я задыхалась от понимания, что эта женщина все эти четыре месяца, пока я загибалась в глуши от безысходности, была рядом с ним. И сегодня ночью она тоже будет рядом. В его постели. Чувствовать прикосновение его чувственных губ, сильных, с ума сводящих рук, дышать с ним в унисон и двигаться в такт.

Хочется заорать дурниной от отчаянья и дикой, разрывающей боли, а я молчу, вцепившись в край стола. Дрожу всем телом, задыхаясь прахом былых отношений, захлебываясь пониманием, что он стал только сильнее, а я все та же дура, не научившаяся ни жить дальше без него, ни хотя бы лгать, что все хорошо.

Не в силах вынести их тихий разговор и легкий смех, поднимаю взгляд и холодею, встретившись с равнодушным, абсолютно ничего не выражающим взглядом голубых, холодных, как лед, глаз. Смотрю в непроницаемое лицо, жадно впитываю родные черты; не пухлые и не тонкие губы — четко очерченные, нижняя чуть пухлее верхней; высокий лоб; глубоко посаженные, прищуренные глаза с сеточкой морщинок вокруг них; широкий нос, визуально кажущийся тонким из-за заостренного кончика — все зависело от того, с какой стороны на него посмотреть. На впалых щеках столь модная сейчас легкая небритость. В общем, все тот же охренительный мужик, от которого у меня, как и в первую встречу, захватило дух. Толька эта остановка дыхания была болезненной. Любимое лицо, такое холодное и отчужденное, разрывало душу в клочья.

Сглатываю тяжело, ищу в его взгляде хоть какой-то проблеск чувств. Пусто. Мне нечем согреться в этих ледяных глазах. Я думала, что похоронила надежду, но когда он просто кивнул мне, я словно услышала оглушительный грохот разбившихся ожиданий. Последняя капля надежды испарилась. Оказывается, я еще ждала чуда. Там, в глубине души, уповала, что как в долбаной мелодраме, он подойдет ко мне — не выдержит. Я до самого конца не верила, что больше не нужна ему. А финал наступил именно сейчас. Легкий кивок: равнодушный, безжалостный, жестокий в своей простоте, словно я лишь какая-то знакомая.

Я не отвечаю на этот его жест. Лишь прожигаю полным боли и сожаления взглядом, но он отворачивается к своей спутнице и продолжает о чем-то с улыбкой рассказывать. В его действиях нет ни грамма наигранной радости, дабы спровоцировать меня на ревность. Нет, это не для него — он слишком уверен в себе. Он уважает себя. Ему нет необходимости опускаться на мой уровень, на уровень большинства людей, которые в подобной ситуации стали бы изображать безграничное счастье и вселенскую любовь. Ему это не нужно и я ему не нужна, как и моя ревность вкупе с болью. Он одним махом разорвал между нами канат. Если он что-то делает, то раз и навсегда. Слишком гордый, скрытный, скупой на эмоции и слова, он был и остается человеком дела. Если любит, то не на словах, хочет порвать — рвет, обрывает каждую ниточку. Он всегда был таким: принципиальным, решительным, скупым на эмоции, немногословным, несмотря на внешнее довольство жизнью. Как же поздно я осознала, что за человек рядом со мной. Ослепленная рекламой, я пропускала кино, пока оно не закончилось.

Делаю трудный вдох, сил больше нет выносить пытку. Агония и безысходность вот-вот прольются в горьких слезах. Подзываю официанта и хриплым, надорванным голосом прошу:

— Принесите счет.

Мне кивают, я же усмехаюсь с горечью, ибо вот, перед глазами, мой счет за ошибки — довольный жизнью любимый человек. Но он не со мной.

Том 1. Глава 1

3 года назад

2011 год

Я закончила школу.

Лето было насыщенное событиями: единый государственный экзамен, выпускной , совершеннолетие. ЕГЭ я сдала не сказать, что блестяще, но обнадеживающе. Я вообще по натуре оптимистка, поэтому верила, что у меня обязательно получится поступить на бюджет в Московскую Государственную Академию Хореографии. Оставаться в Рубцовске смерть, как не хотелось. Я уже давно для себя решила, что если не поступлю, то все равно уеду из родного города, который городом-то назовешь с натяжкой. Одна главная улица с вереницей магазинов и куча тюрьм-вот и весь Рубцовск. Из молодежи здесь оставались только «гопари»- так я звала всех тех, кто вечно обсасывал бутыль пива и не стремился ни к чему, кроме вечерних посиделок на лавочке за « Круглым» -магазин такой или же домоседы, боящиеся без мамы шаг сделать. Я не относилась ни к той, ни к другой категории, поэтому дальнейших перспектив для себя в этой деревне не видела. Конечно, меня пугало будущее, но все же любопытство и предвкушение были сильнее страха, сильнее ожидания выпускного вечера. Впрочем, он меня особо не интересовал, точнее, если быть честной, мне просто не в чем было на него идти. Я росла без отца с мамой и бабушкой, поэтому на крутые наряды рассчитывать не приходилось, учитывая, что все деньги откладывали на мое поступление: на билеты до Москвы, на проживание там, пока я буду сдавать вступительные экзамены и прочие расходы , связанные с этим. Естественно, мне хотелось блистать на вечере, но я понимала, что в нашем положении приходиться выбирать; либо «звездить», либо поступать. Понимать –то я понимала , а все равно хотелось быть королевой вечера-мое самолюбие на меньшее не согласно.

Вот стою сейчас, смотрю на себя в зеркало и вижу, что мое платье больше подходит к какому-то деловому ужину , но никак не к такому торжеству, как выпускной. А все из-за моей практичности, не хотелось тратить деньги на вещь, которую в лучшем случае одену раз, да и бюджет был ограничен. Поэтому, когда увидела это черное бандажное платье с прозрачной вставкой над грудью , поняла, именно это я и искала. Его можно было одеть в принципе и на праздник, и на что-то менее торжественное, но главное-оно не лежало бы мертвы капиталом в шкафу. Я была вполне довольна, платье идеально подчеркивало каждый изгиб моего тела. А если верить зеркалу, то очень такого аппетитного тела. До форм Памеллы, конечно, далековато, но фигура у меня «что надо»-эдакая золотая серединка. Я много тренировалась в этом году, готовясь к просмотру в академии и это было заметно; тело приобрело рельефность и упругость, хотя я старалась работать над собой без фанатизма, чтобы не потерять женственность и не превратиться в накаченную бабу. Моя мама хореограф, поэтому подготовка у меня проходила не абы как, а ого-го как. После маминых прогонов, я ели доползала до кровати, но никогда не было желания жаловаться или просить сбавить темп. Я хотела быть студенткой МГАХ, хотела, чтобы в родном городе говорили, что я учусь в столице. Хотела, чтобы мама и бабушка мною гордились. Короче, тщеславие трепетало в предвкушение и крепко держало меня в своих объятиях, не позволяя сделать шаг в сторону. По этой причине я стала меньше общаться с подругами, практически никуда не ходила. В будни тренировалась, а в выходные отсыпалась после напряженной недели, и выползти с девчонками куда-то было просто мне не под силу. Только ближе к весне я заметила, что мои подруги от меня отдалились и я совершенно не в теме, когда они о чем –то говорят. Чаще это были разговоры о каких-то тусовках, на которых меня, естественно, не было. И что самое обидное-меня туда никто не звал. О каких-то парнях, которых я не знала, и с которыми меня никто не собирался знакомить. В общем, я поняла, что стала чужой.

Это понимание далось мне нелегко. Я переживала, иногда даже ревела в подушку, а потом взыграла гордость, и я решила, что пошли они все! Пусть тусуются, трахаются с какими-то сопляками, а меня ждет Москва. Не знаю, почему-то мне казалось, что как только я туда приеду, обязательно произойдет что-то сказочное, невероятное-короче, будет, как в кино. Я вообще с этим поступлением стала считать себя особенной. А особенным негоже печалиться из-за обыкновенных людишек, верно? Ну, это сарказм конечно. На самом деле очень меня печалили эти «обыкновенные людишки» то бишь мои подруги, особенно сейчас. Мы продолжали поддерживать отношения, хотя это скорее была видимость - просто ходили вместе на уроки да в столовку, в остальное же время, каждый из нас занимался своими делами. Точнее расклад такой; они гуляли вместе, созванивались, ночевали друг у друга-все, как и всегда, только я сама по себе, ни при делах и не в курсе событий. После экзаменов, стало совсем одиноко, но звонить сама и напрашиваться в их компанию, где с недавних пор мое присутствие было нежелательным, гордость не позволяла. Сегодня, в день моего выпуска из школы, это чувствовалось особо остро, ибо я знала, что они соберутся у Насти перед официальной частью, чтобы выпить по рюмочке нашего любимого Бейлиза для настроения, а после Настин брат Костя отвезет их в Дом Культуры, где должна пройти официальная часть. Мне же придется тащиться на такси с мамой и бабушкой, старательно изображая радость.