-Ниче, щас расскажу ей почем лучок-пучок, - пообещала красноволосая, подходя ко мне. У меня все внутри задрожало, ужас подступил к самому горлу, и я начала медленно отходить. -Лёля, х*ли ты до пряничка до*балась? - недовольно послышалась из-за спины. - У меня завтра суд, базарить по жили-были будешь, как отчалю. -Кася, да я щас быстро ее раскачаю, че ты возникаешь?! -Ага, на всю ночь цирк, - со скептизом отозвалась эта Кася. -Да какой цирк, на запил ее дыбани. -Дыбанула уже, всю неделю определять будешь. -Ну, неделю так неделю, мне куда торопиться-то?- хохотнула красноволосая и взглянула на меня как-то так странно и неприятно, отчего желудок сжался.- Тем более пряничек вон какой сладенький: и зубки отбеленные, и волосы блестят, как в рекламе, и маникюр не маникюр… Надо опробовать, пока не скурвилась, а то ее РОР сразу приберет к рукам. -Лёля, опять ты за свои кобловские штучки, - пожурил ее кто-то и камера взорвалась хохотом. Я же хоть и не понимала их слэнг, но суть уловила и от шока не смогла удержать подступившую рвоту. Меня начало выворачивать желчью прямо на пол, попадая на волосы и костюм. Внутри все горело огнем от этого кошмара, а главное - его последствий, которые не заставили себя ждать. -Тю, какие мы нежные, - заулюлюкала Лёля и самодовольно посмотрела мне за спину. - Эй, Кася, зацени, а ты говорила неделю. Да она и минуту не выдержала. Все снова заржали, но тут же смолкли, когда у меня из-за спины вылетела мелкая, тощая баба, с перекошенным от ярости лицом. -Че, 6л*дь, совсем? - поперла она на Лёлю. - Х*ли ты ржешь, говномутка еб*ная? Чем мы здесь дышать будем?! -Да ладно, Кась, че ты?! - стушевалась красноволосая, и мне сразу стало понятно, что главная тут все же не она. -А то! Сказала же, чтоб заткнулись. Потом вы*бешь эту сучку, никуда она не денется, - повысила голос тощая и кивнув куда-то в сторону, после чего Лёля недовольно ушла, повернулась ко мне, давя тяжелым, озлобленным взглядом. - А ты че, в дуб въ*балась что ли?! Наскоряк прибрала хату и встала в угол, чтоб я тя не слышала и не видела, иначе размотаю так, что мама не узнает. Будешь тут свои набелённые зубы собирать по всем углам. Давай, в темпе! Она подтолкнула меня к пожелтевшему унитазу, возле которого стояло ведро с тряпкой. На дрожащих ногах я кое-как дошла до него, изо всех сил сдерживая слезы, жгущие глаза. До меня, наконец, начало доходить, что такое на самом деле тюрьма. Реальность имела очень мало общего с моими наивными представлениями, подчерпнутыми из сериалов и фильмов. Посидеть, подумать спокойненько о жизни, жуя баланду, не получится. Это спокойненько надо себе еще отвоевать, а после - каждый день подтверждать, иначе быстро окажешься у параши с тряпкой в руках. И поверьте, если нарушишь «этикете, как они это тут называют, будь ты борзый, смелый или безбашеный, все равно опустят. Систему невозможно сломать, ты скорее о6 нее расшибешься, а все эти фильмы про пряников, с лету устанавливающих свои порядки только потому, что умеют первоклассно махать кулаками - бред сивой кобылы. Кулаками в этом месте вообще мало, что решается. Это язык для новичков, пока они не втянутся. У бывалых такая жизнь кипит, такие интриги мутятся, что мадридский двор отдыхает. Естественно, все это я узнала не за один вечер, но сорока семи дней предварительного следствия хватило с лихвой, чтобы расширить мой кругозор. И надо отметить, мне еще очень-очень повезло. За неуважение к смотрящей, которое проявила я, обычно, сразу же устраивают такой пресс, что некоторые новички вскрываются даже. Меня же, словно маленького ребенка просто поставили в угол, после того, как я убрала за собой. Но в моем состоянии это было подобно смерти. От запаха и вкуса рвоты во рту снова тошнило, ноги дрожали, как, впрочем, и все тело. Меня морозило, кости ломило, голова раскалывалась, но я изо всех сил держалась, зная, что если разбужу эту Касю, то мне покажут местные порядки во всей красе. На сколько меня хватило, не в курсе, очнулась я от того, что горю, словно в огне. Перед глазами все плыло, но по едкому запаху хлорки и спирта, сразу стало ясно, что меня -таки перевели в медчасть. И я почти вздохнула с облегчением, если 6ы могла это сделать. Стоило только попытаться, как от резкой боли в груди, снова стало дурно. Я, словно рыба, выброшенная на берег, открыла широко рот и захрипела, не в силах ни дышать, ни кричать. Ко мне тут же подошла медсестра, но сознание уже уплывало от меня. В следующий раз, когда я пришла в себя, боль стала не такой острой, поэтому мне даже удалось расслышать шум на заднем фоне, и очень удачно: как оказалось, говорили, точнее спорили, обо мне. -Анатолий Сергеевичу нее крупозная пневмония, переводите ее в ЛПУ!- безапелляционно заявила, судя по всему, врач. -Галь, у нас комиссия, я не собираюсь еще с ней возиться. У меня и без нее бумаг заполнять выше крыши,- нервно откликнулся какой-то мужчина, наверное, начальник сей богадельни. -А вы мне чем ее лечить предлагаете? У меня один ципрофлоксацин, а он ей, что слону дробина. Хотите, чтоб она откинулась во время проверки? Я за это отвечать не собираюсь! -Чего ты нагнетаешь?! Вон в тубзоне они сидят годами и живее живых. Не откинется, подержишь ее до конца проверки, а там отправим в ЛПУ, если что, - отмахнулся он, я же от такого произвола просто охренела. -На чем я ее подержу? - повысила голос врач. - Ей питание парентеральное нужно, иначе обезвоживание будет, рвет без конца и края, я уж про все остальное не говорю.

-Галь, не капай мне на мозги! Мне уже ее следователь и мамаша их все склевали, - психнул этот чинушик. - Собирайте ее, пусть на свидание идет, чтоб посмотрели и угомонились, и на допрос сразу отправляйте, а то завалили меня уже своими бумажками! И вот вечно так: обязательно какой-нибудь гемор во время комиссии! -Господи, я вам одно, вы мне - другое! Как мы ее соберём? Без сознания она! -Ну, значит, приводи в сознание! - вскричал мужик, отчего, казалось, даже стены вздрогнули. - Ты че, как первый раз замужем?! Нам надо дело быстрее закрыть и отправить ее уже по этапу, а ты тут со своими ЛПУ. Они же там, как начнут тянуть кота за яйца, а мне потом от СК получай! -Проще с ЛПУ работать, чем вот так, - предприняла еще одну попытку врач. -Ну, ты мне еще расскажи, что проще! - съязвил он и ничего больше не говоря, хлопнул дверью. -Прекрасно!- раздраженно резюмировала врач и с тяжелым вздохом посетовала.- Комиссия называется: посмотрят отчеты, да по двум камерам пройдутся и угомонятся на этом, а то, что здесь девчонка загибается, потому что ему отчет писать в падлу - так это ничего. -О, Галь, ты как обычно, расчувствовалась, - со смешком протянула ее собеседница. - Эта девчонка по сто одиннадцатой идет: отмудохала, говорят, свою подружку так, что та в реанимации с проломленной башкой лежит. Теперь на всю жизнь инвалидом останется, если выживет. - Ой, не говори, - поморщилась Галя и тут же добавила, убивая на корню проснувшуюся к ней симпатию. - Я иной раз забываю, что с нелюдями работаем. Хотя по этой и не скажешь, ухоженная вон вся, как с картинки. -Ага, красивая девка, и чего не живется? -А что толку от красоты, коли ума нет?! - глубокомысленно изрекла врачиха и хлопнула в ладоши. -Ладно, давай, приводить в чувство нашу красавицу, следственный комитет лучше не сердить. И меня начали накачивать какими-то препаратами, даже не замечая, что я уже в сознании. Я же от всего этого беспредела была в полном ауте, поэтому беспрекословно, как сомнамбула делала все, что мне говорили, пока собирали на свидание с мамой. Препараты облегчили мое состояние, но не настолько, чтобы я могла сама дойти, так что до комнаты свиданий конвой, можно сказать, тащил меня на себе. Когда показалась дверь в коморку переговорной, от страха свело диафрагму, ибо я не представляла, как посмотрю маме в глаза, но никто не собирался давать мне времени на то, чтобы собраться с мыслями. Без промедлений меня впихнули в переговорную и оставили наедине с еще одним моим главным страхом, взглянуть в лицо которого у меня не хватало ни смелости, ни сил. Поэтому, дрожа от лихорадки и стыда, я сверлила затуманенным взглядом рванный линолеум под ногами, думая, что мне сказать человеку, потратившему всю свою жизнь ради моего светлого будущего, которое я просто спустила в унитаз вместе со всеми затраченными на него усилиями: бессонными ночами, двумя подработками, бесконечной экономией, отказом от личной жизни и многими другими лишениями? Что мне сказать человеку, который поставил все ради призрачного шанса, потому что безгранично верил в меня? Сказать «прости” или может, «мне жаль”? Киношный пафос это и полнейшая бессмыслица. Как будто кому-то от этих волшебных словечек станет легче. Если человек тебя разочаровывает, то он, словно умирает во многих смыслах в твоей душе, и даже если и простишь его однажды, никакое чудо не воскресит умершее. И это страшно - умереть для своих любимых, а еще страшнее убедится в этом собственными глазами. Знаете, что такое боль? Боль - это, когда поднимаешь взгляд и видишь постаревшее, будто на десятки лет лицо мамы, ее потухшие глаза, полные непролитых слез, ее острые плечи, содрогающиеся от беззвучных рыданий, седину среди россыпи черных волос. Боль-это, когда мать отводит от вас свой взгляд и зажав трясущейся рукой рот, тихо плачет, качая головой, словно не веря, что все это действительно происходит с нами. Я и сама до сих пор не верю, что стала тем человеком, на которого даже собственной матери смотреть противно. Стук по стеклу заставляет меня перевести взгляд на тетю Катю, знаками показывающую, чтобы я взяла телефонную трубку. Выполняю ее просьбу, аппарат для моих ослабевших рук кажется неподъемным, но я стараюсь не показывать, насколько мне плохо. -Ну, как ты? Совсем плохо, да? - делая вид, что я все та же Янка, не совершившая ничего страшного, беспокоилась тетя Катя. И я понимала это ее желание обойти острые углы - так проще. Сопереживать крестнице легче, когда не задумываешься, что из себя эта крестница представляет. -У меня крупозная пневмония, - просвистела я и искоса взглянула на маму. Вот, кто даже не пытался притворяться. Она неподвижно сидела и, как и я несколькими минутами ранее, невидящим взглядом прожигала еще одну дырку в истертом линолеуме. -А почему тебя не переводят в больницу, ты же ели сидишь? Что это за беспредел? Я буду писать жалобу…, - тараторила крестная, возмущаясь, мне же с каждой минутой становилось все хуже. -Я в медчасти, все нормально, меня лечат, - успокоила я, понимая, что толку от ее заявлений никакого не будет, только шуму больше, а здесь лучше не привлекать внимание. Нет у тети Кати никаких рычагов давления, чтобы мое здоровье стало важнее комиссии, это не Гладышев. -Вижу я, как тебя лечат! - продолжала бушевать она, а потом, словно почувствовав, какое направление приняли мои мысли, сказала. - Послушай, я не знаю, что у вас произошло с Олегом Александровичем, я ничего не поняла из твоей истерики, но это сейчас не имеет никакого значения! Засунь свою гордость куда подальше и позвони его матери или кому-нибудь из родственников, потому что мы до него дозвонится не можем, и в поселок нас не пускают, а сейчас такая… -Что?- воскликнула я пораженно. - Я же сказала, чтобы вы не впутывали его! -Что значит, не впутывали? Ты вообще понимаешь, что тебе светит? Хочешь в тюрьме полжизни

провести? - вскипятилась тетя Катя, повышая голос, из-за чего нам сделали замечание. -Я хочу, чтобы вы не лезли к нему! Он мне ничего не должен и не обязан, ясно? -Ты что же дура -то такая?! Где-то прямо коварство из нее прет, а тут смотрите-ка под благородную косит! Завязывай эти глупости, Яна! Подумай лучше о матери, всю душу ей измотала своими безумными выходками! Сколько можно?! - обрушилась крестная, не скрывая больше своего гнева и презрения. -Он все равно не станет помогать, -задрожав, прошептала я обессиленно, без возражений проглатывая заслуженные упреки. -Это уж ты позволь ему решать, - уже спокойней сказала тетя Катя и вздохнув, добавила. - Ян, если он не вмешается, тебя посадят, понимаешь? У нас нет денег на адвоката: маме кредит не дают, она инвалид, мне тоже, я еще ипотеку не выплатила, а пока квартиру продашь, так уже столько воды утечет. Кристина сама вся в судебных тяжбах, хотя, возможно, она займет у своего мужчины. -Вот уж вряд ли, - с усмешкой парировала я, прекрасно зная, что Антропов скорее даст денег, чтобы меня посадили. Тетя Катя нахмурившись, поджала губы, и некоторое время мы молчали. -Слушай, ну, а подарки? - осенило ее вдруг. - У тебя же только штук пятнадцать шуб было, я уж не говорю про драгоценности и машину. И счет же был и карт столько… -Забудь о6 этом, - отрезала я. -Что значит забудь? Я прикрыла глаза, голова гудела кошмарно, кожа снова начала гореть. Все эти вопросы высасывали последние силы, а стоило представить, что впереди еще допрос у следователя, так желание умереть прямо тут же начало зашкаливать, но все же я нашла в себе силы ответить. - Карты наверняка заблокированы, деньги со счета давно сняты, машина по доверенности, шубы и драгоценности оставила в доме, и вряд ли мне их вернут. -Мда, - протянула крестная. - Вот тебе и любовь, и широкие жесты! У таких мужиков хрен что выкружишь, наперед все просчитано. Только нам -то теперь что делать? - обреченно покачала она головой и перевела взгляд на маму, отчего у меня внутри все сжалось. - Ир, ты хоть слово -то скажешь? Мама медленно подняла голову и поджав губы, взяла трубку. -Мама, -выдохнула я со слезами на глазах, когда она впервые за все время свидания взглянула на меня. -Помолчи, - уставшим, надломленным голосом прервала она меня. И я замолчала, будто окаменев, она же ничего не выражающим голосом продолжила. - Я собрала тебе передачку: сигареты, чай, теплые вещи, белье, продукты и средства гигиены. Посмотри, чего не хватает и составь список, я привезу в следующий раз. Узнай у врача, что можно передать из лекарств. В больницу, похоже, не переведут, а ты загнешься так. Пока она все это говорила, я поражалась силе ее духа и выдержке. Слезы текли по моим щекам, в то время, как мама сдерживая себя, подавляя, говорила лишь о том, что было сейчас необходимо, жалея и щадя меня, тем самым разрывая сердце в клочья. -Мама…, - снова попыталась я высказать то, что было на сердце, но она вновь не позволила. -Помолчи! - процедила строго. - Сейчас самое главное - выздороветь и выжить! Никуда не лезь, молчи, не бузи, свой характер не показывай. Сиди, как мышь, поняла меня?! -Поняла, - тяжело сглотнув, кивнула я. -Как заехала?- удивляя меня знанием тюремных порядков, спросила вдруг мама, сверля проницательным взглядом. Хотя удивляться было нечему, видимо, Рубцовское происхождение давало о себе знать, только вот меня почему-то отличительная черта нашего города обошла стороной. -Н-нормально, - запнувшись, пробормотала, отчего мама еще больше нахмурилась, поэтому я поспешила успокоить ее. - Меня сразу в медчасть определили, плохо очень было, я трое суток даже не вставала… -Сейчас как? -Пойдет. -Постарайся протянуть в медчасти, как можно больше времени, но если будут переводить в камеру, то узнай, кто там главная. Будь вежливой и тихой, но не позволяй на шею садится. Пайку никому не давай, а то начнут трясти, -наставляла мама, удивляя не только меня, но и сидящую рядом тетю Катю. -Откуда это у тебя такие познания? - поинтересовалась она. -Дружок в юности был из сидячих, - сухо пояснила мама, вызывая у нас шок. -Ни хера се! - воскликнула крестная. - И ты мне ничего не рассказывала? -А там и рассказывать нечего. Мама быстро эту лавочку прикрыла. -Ну, ты даешь, мать, - покачала головой тетя Катя. -Ладно, - смутившись, отмахнулась мама и деловито вернулась к нашим баранам. - Значит, по делу: у тебя допрос уже был? -Нет. -Хорошо. В общем, признаний никаких не делай, у них пока путного ничего на тебя нет. Исполнителя не нашли, а заявление написала мать пострадавшей. Доказательств тоже никаких особо, так - пару улик и свидетельские показания довольно сомнительные. Тебе сейчас надо протянуть время, чтобы мы нашли деньги на адвоката, иначе если не найдут Пластинина и исполнителя, тебя сунут в пресс-хату, как тут это называется, а там тебя доведут так, что признаешь все, что можно и нельзя. -Подожди, - прервала я деловитую мамину речь, огорошенная новостями. - Так это не Пластинин написал заявление? -Да Пластинин этот вообще, как сквозь землю провалился, что с одной стороны хорошо, а с другой -неизвестно к чему приведет, - высказалась мама, меня же бросило сначала в жар, а потом в холод.