«Знаешь, что я сделал с твоим любовничком? - отчетливо прозвучало в голове, вызывая дрожь ужаса, комната, словно сузилась и воздуха стало совсем мало. -Янка, тебе плохо? - вскричала тетя Катя. -Я пойду, - выдохнула я, поморщившись от боли в груди. Казалось, с каждой секундой мне все хуже и хуже. -Господи, - покачала мама головой, прикусив задрожавшую губу. - Держись, девочка! Что - нибудь придумаем, - пообещала крестная. Я кивнула и послав им слабую улыбку, постучала по двери. Конвой помог мне выйти в коридор, где надели наручники и повели на допрос. Поскольку я была уже в предобморочном состоянии, прошел он абсолютно непродуктивно, что дико взбесило следователя, но мне было уже не до того. Кое-как добравшись до медчасти,я рухнула на кровать и провалилась в беспамятство на несколько дней. Ощущение было, будто я умираю: кашель просто разрывал легкие, меня тошнило, каждый вдох и выдох сопровождался дикой болью, а температура и не думала спадать, отчего я бредила и не понимала, где заканчивается реальность, а где начинаются галлюцинации. При этом меня таскали на допросы и свидания. Самым частым гостем был выделенный государством защитник, главной целью которого было, похоже, добить меня окончательно своими бестолковыми визитами, на которых он только цокал и заполнял бумажки. Также приезжала Кристина, обещая помочь и хоть как-то облегчить мое положение, но я уже на это не надеялась. Гельмс, слава Богу, пришла в себя, и хотя пока она была не в состоянии говорить, в том, что винить будет меня, я даже не сомневалась. А там оставалось только найти исполнителя, что в конечном счете должно произойти, так как не такой уж он и профи. К тому же объявился Пластинин. Как не странно, обвинений он не выдвигал, но явно был не в себе, что тоже приобщили к делу. Теперь меня обвиняли в том, что из одного человека я сделала инвалида, а из другого - идиота. Впрочем, так оно и есть, вот только Гельмс мне действительно жаль, не заслужила она такого, а насчет Пластинина - и поделом. Более того, я 6ы хотела, чтобы ему досталось побольше. Единственное, о чем жалею, так это о том, что испачкать о6 него руки пришлось Гладышеву. Гладышев… От одной фамилии у меня внутри горело диким огнем боли, поэтому я не позволяла себе ни единой мысли о нем, дабы не сойти с ума и не вздернуться в провонявшем хлоркой и мочой туалете. А к этому все очень даже располагало: я была давно за гранью и не понимала, чего ради проживаю весь этот кошмар. Но точно знала, если дам себе волю и задумаюсь хотя 6ы над одним из миллиона вопросов, рвущих душу в клочья: как он, что с ним, где он, что чувствует, о чем думает, что делает, то пойду по самому легкому пути. Поэтому загоняя в самую глубь невыносимую боль, надеялась, что Олег переживет все это, не замкнувшись окончательно, и что однажды он позволит себе стать счастливым, не упустив из-за меня ту самую, которой будет под силу излечить его душу, успокоить и подарить любовь, ничем не изуродованную и не извращенную. В конце концов, не может же так фатально не везти?!

Словно в насмешку над моим последним утверждением, меня вызвали на встречу с адвокатом - вторую за этот день - и я поняла, что не везти может по-всякому, а уж фатально - особенно. Однозначно, повторный визит не сулил ничего хорошего. Скорее всего, нашли исполнителя, и сейчас мой защитничек в красках распишет незавидные перспективы, наверняка с самодовольным видом подчеркнет, что они могли быть не столь незавидными, если 6ы я последовала его совету, и сделала чистосердечное признание. Но увы, чистосердечное - не мой конек. Я часто думаю, а что если 6ы я сразу же призналась во всем Олегу ? Изменило 6ы это что-то? Был 6ы тогда у меня хотя 6ы малейший шанс? Сомневаюсь. Просто, наверное, было 6ы не так мерзко, хотя и это сомнительно, ведь мы 6ы не знали, что может быть еще хуже, что пьяная выходка выльется в такую безобразную трагедию. Все-таки жизнь познается в сравнении и все в ней относительно. Такая вот хренотень бродила в голове, пока меня вели до переговорной, но это ничуть не отвлекало от предстоящей встречи. От волнения и страха у меня сводило внутренности. С одной стороны, я хотела, чтобы все это уже поскорее закончилось, ибо неопределенность убивает, но с другой стороны -ТАКАЯ определенность убьет наверняка. Порядка десяти - пятнадцати лет колонии строгого режима -будущее, которое не может оставить равнодушным, если ты, конечно, не полный псих. Психом я была наполовину, поэтому невольно задрожала, увидев дверь переговорной и, прежде, чем войти, на мгновение прикрыла глаза, задержав дыхание, как перед прыжком в воду и впилась ногтями в ладони, дабы отрезвить себя болью. Но открывшаяся передо мной картина справилась с этим намного лучше. В переговорной меня ожидал вовсе не мой лысеющий адвокатик средних лет в вечно измятой рубашке, а статный, молодой мужчина, благоухавший дорогим парфюмом, что было подобно глотку свежего воздуха в этом вонючем гадюшнике. Когда я отметила его сшитый на заказ костюм и портфель от Тардини, у меня внутри все задрожало, сердце заколотилось, как бешеное. Видимо, заметив, что я сейчас грохнусь в обморок, мужчина поспешил ко мне и поддержав, усадил за стол, а после подал стакан воды. Дрожащими руками я ели как поднесла его ко рту и клацая зубами о6 стекло, сделала глоток. -Кто вы?- спросила прежде, чем сделать еще один, и тут же, пожалела о6 этом. -Гладышев Леонид Викторович, - представился мужчина, отчего я поперхнулась. Он же не растерявшись, похлопал меня по спине, мягко добавив. - Ваш новый адвокат, если позволите. Я не знаю, как описать то чувство, что обрушилось на меня вместе с его словами, это было что-то такое всеобъемлющее, пробирающее до озноба… Господи, да нужно ли что-то говорить, когда тебя в последний момент схватили за руку на краю пропасти и выдернули из настоящего ада?! Но шокировало меня не мое чудесное спасение, в чем теперь можно было не сомневаться, потрясло до самых глубин - КТО протянул мне эту руку помощи. Я не могла поверить в это, не смела даже осознать, не говоря о том, чтобы принять. Казалось, Земля сошла с орбиты и закрутила меня в потоке измерений, пространства и времени. И я боялась даже вздохнуть, дабы не прогнать эту чудесную иллюзию, этот сладкий бред, потому что смешно было даже представить, что это реальность. Вот только звон стекла выпавшего из рук стакана настаивал на том, что никакой это не сон, и от понимания этого внутри меня что-то также разбилось, я будто отмерла, а вместе со мной и весь мир, зазвучав сотней звуков, складываясь в музыку отчаянной радости и еще более отчаянной боли. Потому что только сейчас я до конца осознала, какого мужчину потеряла и какую любовь! Оказывается, я не имела даже сотой доли понимания этого человека и глубины его чувств. Да и о любви по сути ничего не знала. О такой любви уж точно. А ведь мнила себя… На деле же только треп, истерики и бессмысленные обиды. Любовь же она… да вот она: без лишних слов и несмотря ни на что. Вот только досталась она не той. Почему так? Почему жизнь так не справедлива? Разве заслужил Гладышев такого? Как же его угораздило так? Как же он это все пережил, как смог переступить через гнев, гордость и боль? Чего ему стоило это решение, каких душевных сил? Знаю, что никогда и никому он о6 этом не расскажет. Утопит в работе, похоронит в себе и однажды освободиться. Он сильный, он со всем может справиться и не просто справиться, а найти в себе силы, чтобы протянуть руку помощи той, что всю душу ему наизнанку вывернула, изломала в крошево. Он все может - я знаю. И мне 6ы радоваться, что не взирая на все, что я сделала, он защитил меня, не оставил без пордержки в этот трудный час, и любит больше, чем ненавидит, вот только радость выходит горькая, болезненная. Слишком тяжело осознавать, насколько я ничтожна, насколько слаба, ибо слабость эта не та, что присуща всем женщинам, а духовная. За внешней красотой и бравадой, оказывается, припрятана гнусная, трусливая душонка. И больно понимать, что я - женщина, не стоящая и мизинца столь сильного мужчины. Не стоящая даже его жалости, не говоря уже о любви. О, лучше 6ы он ненавидел, ибо его любовь и жалость раздавили меня, просто размазали, как букашку! Какая же мне радость знать, что не доросла я до него и никогда не дорасту? Поэтому вместо того, чтобы прыгать до потолка, разрыдалась, даже не стесняясь нового адвоката. Но его это, похоже, ничуть не смутило. Без лишних слов он протянул мне платок и с невозмутимым видом сел напротив, разложив бумаги. -Яна Владимировна, успокойтесь, все будет в порядке, это я вам гарантирую. Дело у вас, конечно, не самое простое, но и не самое сложное. Конечно, если 6ы я с первого дня вел его, мы 6ы даже до суда не довели, но вы в ходе допроса немного подпортили картинку. Естественно, я укажу на неправомерность действий следователя в связи с вашей болезнью и, если это будет принято, то уже через недели две вы будете свободны, если же нет, то потребуется немного больше времени, но обещаю, итог будет один!- монотонно разъяснял Леонид, но в тоже время, так твердо и уверенно, что если 6ы у меня были какие-то сомнения, они сразу же исчезли. -Я за это даже не переживаю, Леонид Викторович. Уверенна, вы все сделаете в лучшем виде, иначе он 6ы вас не прислал, - с усмешкой парировала я, вытирая слезы. -Кстати о6 этом,- похолодевшим тоном произнес мужчина, всем своим видом призывая соблюдать чисто деловой тон. - Раз уж вы согласны, чтобы я представлял вас в суде, то прежде, чем мы начнем выстраивать линию защиты, вы должны подписать договор, согласно которому вы обязуетесь не разглашать информацию, прямо и косвенно связанную с Олегом Александровичем. Вот, прочитайте. Он протянул мне кожаную папку с договором, в котором было по пунктам расписано, какие кары свалятся на мою голову, если я не вычеркну два года своей жизни и не сотру из памяти имя Гладышева. Конечно, мне было понятно, для чего это нужно, учитывая статус Олега, но все равно стало неприятно и больно, хоть и испытывать подобные чувства я не имела права, ибо сама виновата, сама превратила наши отношения в этот омерзительный фарс. Поэтому проглотив боль вместе с набежавшими на глаза слезами, внимательно прочитала каждый пункт и не говоря ни слова, поставила свою подпись. -Что ж, раз с формальностями покончено, - резюмировал Леонид, убирая папку в свой портфель, - то на сегодня все. -Как все? -Прежде всего, вам нужно поправиться, а для этого необходимо, чтобы вас перевели в специализированное учреждение, именно этим вопросом я сейчас займусь. Это займет некоторое время, но думаю, к вечеру вы уже будете в нормальной больнице, так что собирайте вещи, - складывая бумаги, объяснил он, а после мягко добавил, взглянув на меня. - Вы отлично держитесь, Яна, но предельно ясно, что на последнем издыхании. Даже не представляю, как вы вообще выдержали наш диалог. Но во время следствия вы должны быть полны сил, поэтому сейчас главное - ваше здоровье. -Поверьте, мне уже немного получше благодаря вам, но вы правы, держусь на честном слове. Здешнее лечение скорее угробит, - призналась с невеселой усмешкой. - К сожалению, я попала под местный бюрократизм, поэтому уже и не надеялась на выздоровление. -Ну, теперь все позади, - заверил он меня и поднявшись из-за стола, протянул мне руку. - Завтра увидимся уже в больнице. Пока же сохраняйте молчание, что 6ы не происходило. Им надо дело поскорее закрыть, поэтому будут делать все, чтобы вас разговорить. -Хорошо, - кивнула я и попыталась встать, но у меня тут же закружилась голова. Ахнув, я рухнула обратно на стул и втянув с шумом воздух, попыталась отдышаться. Сердце колотилось, как бешеное, а перед глазами, словно черти выплясывали черные точки. Леонид поспешил ко мне и протянул еще один стакан воды. Осушив его, мне стало полегче. -Как вы? Идти можете? - поинтересовался Гладышевский племянник(судя по отчеству), помогая мне встать. -Да, не волнуйтесь, конвой дотащит, им не привыкать, - слабо улыбнулась я. -Я постараюсь, чтобы вас перевели, как можно скорее, - пообещал он, подводя меня к двери, но когда коснулся ручки, я перехватила его руку, не позволяя открыть дверь. Мужчина удивленно взглянул на меня, я же собираясь с силами, тихо попросила. -Леонид, передайте, пожалуйста, ему, что… -Яна, - нахмурившись, прервал он меня сразу же и с нажимом напомнил. - Вы подписали договор. -Я знаю, просто… -Это уже не просто!- холодно перебил он меня снова. - Будьте добры, соблюдать условия. -Вы правы, простите, - проглотив острый ком стыда, смирилась я и ничего более не говоря, покинула переговорную. Леонид действительно прав: на хрен не нужны Олегу мои благодарности, единственно верное - это раз и навсегда оставить его в покое, даже в мыслях, чтобы не икал. И я твердо решила, что так и сделаю, вот только мы предполагаем, а бог располагает… Дойдя до медчасти, я без сил рухнула на кровать и забылась лихорадочным сном. К вечеру, как и было обещано, меня перевезли в ЛПУ. Похоже, мое состояние впечатлило даже пульмонолога, потому что пока он заполнял историю болезни, матерился на тюремные методы лечения так, что уши вяли. Впрочем, один вес в тридцать восемь килограмм при моем росте впечатлит кого угодно, я уже не говорю обо всем остальном. Поэтому сразу же после всех необходимых процедур: рентгена, анализа крови, мочи и мокроты на бакпосев, меня определили в палату интенсивной терапии, где тут же вкололи антибиотики, а после поставили капельницу с питательным раствором. И впервые за две недели я спала без бреда и бесконечных позывов к рвоте. Утром самочувствие тоже было вполне сносным, так что встреча с Леонидом вышла крайне продуктивной и исключительно деловой. Как 6ы не болела у меня душа, как 6ы не хотелось задать один из тех вопросов, которые были запрятаны в самые недра сердца, я держала себя в руках, выполняя данное самой себе обещание, поэтому говорили мы исключительно о деле, что принесло свои плоды - на допросе я больше не плавала, четко придерживаясь разработанной Леонидом линии защиты, что явно вызвало у следователя досаду. Отстрелявшись к обеду, я уже было вздохнула с облегчением, как в палату влетел мой врач и с порога перевернул всю мою вселенную. -Токарева! Ты совсем идиотка?- заорал он, кидая на тумбу папку с историей болезни. -В-в-в смысле?- обалдела я от такого приветствия. -Она еще спрашивает! - фыркнул он и в следующее мгновение шарахнул новостью, словно электрошоком.- Ты почему не сказала, что беременна?