Дэвид Левитан - Каждый новый день

Просыпаюсь.

Теперь нужно быстро сообразить, кто я. Нет, не просто осознать свое тело – открыть глаза и определить цвет кожи, длину волос, посмотреть, толстый я или худой, есть ли на теле шрамы, парень я или девушка… Тело – к нему приспособиться не так уж трудно для того, кто каждое утро просыпается в новом обличье. Гораздо труднее свыкнуться с обстоятельствами, в которых существует это тело, вписаться в условия его жизни – вот что может стать настоящей проблемой.

Каждый день я становлюсь кем-то другим. Нет, я всегда остаюсь собой, – я знаю, что я – это я, но каждый новый день я еще и кто-то другой.

И так было всегда.

А вот и информация. Просыпаюсь, открываю глаза, осознаю, что наступило новое утро и что я нахожусь в каком-то новом месте. В мою память врываются чужие воспоминания, и это драгоценный подарок от не-моей-части-сознания . Итак, сегодня я – Джастин. Откуда-то я знаю – меня зовут именно Джастин. И в то же время понимаю, что на самом деле я не совсем Джастин, я лишь на один день позаимствовал его жизнь. Осматриваюсь. Это его комната, его дом. Через семь минут зазвонит будильник.

Я никогда не бываю дважды одним и тем же человеком, однако определенно данный тип мне знаком не понаслышке. Одежда разбросана по всей комнате. Кассет с видеоиграми гораздо больше, чем книг. Спит в боксерках. Курит, судя по запаху изо рта. Впрочем, не такой заядлый курильщик, чтобы, не успев проснуться, хвататься за сигарету.

«Доброе утро, Джастин», – говорю я, чтобы послушать, какой у него голос. Низкий. Обычно я представляю себе голос иным, чем он оказывается на самом деле.

Похоже, этот Джастин не особо следит за собой. Голова чешется. Глаза не хотят открываться. Не выспался.

Готов поспорить, сегодняшний день мне не понравится.

Довольно трудно жить в теле, хозяин которого тебе не особенно по душе, потому что, хочешь не хочешь, заботиться о нем все же придется. Прежде я бывало причинял вред людям, жизнь которых заимствовал на день, но каждый раз меня начинала мучить совесть. Так что теперь я стараюсь быть осторожней.

Из опыта могу сказать, что каждый следующий человек, в тело которого я вселяюсь, моего возраста. Не бывает так, что сегодня мне шестнадцать, а на следующий день – шестьдесят. Сейчас мне как раз шестнадцать. Не знаю, как это работает. И почему. Я давно прекратил всяческие попытки разобраться в этом. И не намерен начинать снова, во всяком случае, не собираюсь задумываться о своем существовании больше, чем положено об этом задумываться нормальному человеку. В конце концов, все равно приходится смириться с тем фактом, что ты просто есть . И никогда не понять, к чему это все. Ты можешь сколько угодно строить предположения, но едва ли найдешь им подтверждение.

У меня есть доступ только к фактам, сфера эмоций для меня закрыта. Я знаю, что это комната Джастина, но понятия не имею, нравится она ему или нет. Чувствует он себя потерянным, если мать не заглядывает к нему пожелать доброго утра, или до смерти ненавидит своих родителей. Как будто та часть меня, которая отвечает за чувства, вытесняет соответствующую часть хозяина тела. И хотя я рад, что сохраняю собственное «я», время от времени было бы довольно полезно получать подсказки об образе мыслей хозяина тела. У всех свои тайны; особенно это очевидно, когда наблюдаешь другого человека изнутри.

Звонит будильник. Тянусь за рубашкой и джинсами, что-то подсказывает мне, что это его вчерашняя рубашка. Беру свежую. Иду с одеждой в ванную, принимаю душ, одеваюсь. Его родители сейчас в кухне. О произошедшей подмене они не догадываются.

Шестнадцать лет – долгий срок, было время попрактиковаться. Обычно я не делаю ошибок. Больше не делаю.

Я легко просчитываю его родителей: по утрам Джастин с ними не очень-то разговаривает, так что и мне не нужно напрягаться. Я научился чувствовать ожидания других людей (или их отсутствие). Быстро проглатываю кашу, оставляю в мойке грязную тарелку, хватаю ключи Джастина и убегаю.

Вчера я был девушкой в городке, расположенном примерно в двух часах езды отсюда. Позавчера – парнем, в трех часах езды от городка той девушки. Я уже начинаю забывать обстоятельства их жизни. Это необходимо, иначе я забуду, кто я такой на самом деле.

Джастин любит слушать громкую и надоедливую музыку, которую транслирует громкая и надоедливая радиостанция, на которой громкие и надоедливые диджеи громко и надоедливо шутят для заполнения утреннего эфира. Информации вполне достаточно, чтобы правильно оценить этого Джастина. Его память подсказывает, как добраться до школы, где припарковаться, к какому шкафчику подойти. Шифр от замочка. Имена его знакомых.

Иногда у меня пропадает желание вновь проходить весь этот круг. Не могу себя заставить идти в школу, проживать новый день. Говорю, что заболел, лежу в постели и читаю книжки. Но даже это через некоторое время начинает надоедать, и я нахожу в себе силы и иду в новую школу, знакомлюсь с новыми друзьями. На день.

Доставая из шкафчика книжки Джастина, краем глаза замечаю девушку, которая топчется неподалеку. Все ее эмоции совершенно прозрачны: и нерешительность, и ожидание, и волнение, и любовь. Мне даже не требуется доступа к памяти Джастина, чтобы понять – это его подружка. Никто другой не стал бы так реагировать на его появление. Она прехорошенькая, но не понимает этого. Волосы падают на лицо – такое счастливое от встречи со мной и такое несчастное одновременно.

Рианнон . Ее зовут Рианнон. В то же мгновение мне становится ясно – да, это имя ей подходит. Не знаю почему. Я ее не знаю. Но чувствую, что не ошибаюсь.

Это думает не Джастин. Это я так думаю. Стараюсь изгнать непрошеные мысли. Ведь я не тот, с кем ей хотелось бы пообщаться.

– Привет, – здороваюсь с преувеличенной небрежностью.

– Привет, – еле слышно отвечает она.

Смотрит в пол, на свои разрисованные тушью кеды-конверсы. У них с Джастином что-то произошло; не знаю, что именно. Но по всей видимости, он этого даже не заметил.

– Ты в порядке? – спрашиваю.

На ее лице удивление, хотя она и старается скрыть его. Похоже, это не тот вопрос, который обычно первым приходит в голову Джастина.

Но вот странность: я хочу услышать ее ответ. Тот факт, что ему было бы все равно, только усиливает мое желание.

– Да, конечно, – без всякой уверенности отвечает она.

На нее больно смотреть. Она настолько глубоко вся в своих переживаниях, что даже не в состоянии понять, как это заметно. Думаю, я понимаю ее, – на секунду я уверен, что понимаю, – и вдруг, вынырнув из собственных переживаний, она удивляет меня своей решительностью. Она отрывает взгляд от пола, встречается с моим и спрашивает:

– Ты на меня сердишься?

Я не могу найти ни одной причины, по которой мне следовало бы на нее сердиться. Скорее, я зол на Джастина за то, что он заставляет ее чувствовать себя такой приниженной. В его присутствии она как будто съеживается.

– Нет, – отвечаю, – вовсе нет.

Я говорю ей то, что она хочет слышать, но она не верит мне. Я произношу правильные слова, однако в них она подозревает некий подвох.

Это не моя проблема. Я знаю. Я здесь только на день. И не смогу уладить проблему их взаимоотношений. Мне нельзя вмешиваться ни в чью жизнь.

Я отворачиваюсь от нее, достаю свои книжки и закрываю шкафчик. Она не двигается с места, придавленная своим одиночеством и отчаянным пониманием того, что отношения опять не складываются.

– Ты все еще хочешь, чтобы мы сегодня пообедали вместе?

Проще всего было бы ответить отказом. Я часто так делаю: когда чувствую, что меня начинает затягивать чужая жизнь, просто делаю все наоборот.

Но мне кажется нечестным пускать в ход этот трюк по отношению к девушке, с которой так плохо обращаются. К тому же что-то трогает меня в этой хрупкой девушке в разрисованных конверсах.

– Ну разумеется, – отвечаю я. И снова по ее реакции вижу, что в моем голосе слишком много энтузиазма. Джастин никогда себя так не ведет. Но все равно добавляю: – Было бы здорово.

Она успокаивается. По крайней мере настолько, насколько может себе позволить быть спокойной.

Из воспоминаний Джастина я узнаю, что они вместе уже больше года. Ничего себе. Очень необычно. Он не помнит точно, когда они познакомились.

Она берет меня за руку. Странно, но мне это приятно.

– Я рада, что ты на меня больше не сердишься, – говорит она. – Мне просто хочется, чтобы у нас все было хорошо.

Я киваю в ответ. Если я чему и научился, то вот этому пониманию: все хотят, чтобы все было хорошо. Не фантастично, не чудесно, не потрясающе – это уже перебор. Мы с радостью предпочтем, чтобы все было просто хорошо – в большинстве случаев этого вполне достаточно для счастья.

Звенит первый звонок.

– Увидимся, – говорю я.

Такое простое обещание. Но не для Рианнон.

Поначалу у меня не получалось прожить день, не пытаясь завести новых друзей, а ведь друзья всегда каким-то образом влияют на нашу жизнь. Раньше мне очень хотелось иметь друзей. Я завязывал отношения, не сознавая, что скоро они прервутся, раз и навсегда. Я слишком близко принимал к сердцу жизни людей, которых временно замещал. Мне казалось, что их друзья могут быть моими друзьями, их родители – моими родителями. Но вскоре мне пришлось взять себя в руки и остановиться. Слишком тяжело мне давались все эти расставания.

Я скиталец, и поэтому одинок, а еще совершенно независим. Я никогда не смогу до конца осознать себя на месте кого-то другого. Мне никогда не понять, что такое давление сверстников, не почувствовать, как тяжело соответствовать родительским ожиданиям. Люди для меня – лишь фрагменты общей картины, и я концентрируюсь на целом, а не на деталях. Я научился наблюдать, наблюдательность у меня развита намного лучше, чем у многих других. Я не привязан к прошлому и не думаю о будущем. Я живу настоящим, к которому приговорен.

Я учусь. Иногда приходится прослушивать одно и то же, пройденное раньше десятки раз в разных аудиториях. Иногда узнаю что-то совершенно новое. Обычно мне достается информация в чистом виде, без контекста. Я должен получить доступ к памяти доставшегося мне тела, чтобы оценить, какие знания в ней сохранились. И когда я делаю это, я учусь. Знания – единственное, что я забираю с собой в завтрашний день.

Я знаю намного больше, чем знает Джастин, больше, чем он когда-либо узнает. Я сижу на уроке математики, открываю его блокнот и пишу в нем фразы, которые он никогда не слышал. Шекспир, Керуак, Дикинсон[1]. Завтра или через несколько дней – или, быть может, никогда – он прочтет эти слова, написанные его собственной рукой, и будет недоумевать, откуда взялись эти записи и о чем они.

Это максимальное вмешательство, которое я себе позволяю.

Во всем прочем мне следует быть аккуратнее.

У меня все время перед глазами образ Рианнон. Отрывочные воспоминания Джастина. Разные мелочи – как падают на лицо волосы, как она кусает ногти, ее голос, в котором слышатся и решимость, и смирение. За весь день я встречаю ее только раз, на первой перемене, она быстро идет по коридору. Когда она подходит ближе, я чувствую, что улыбаюсь. Она улыбается в ответ. Все так просто. И сложно. Так бывает всегда, когда встречаешься с чем-то настоящим. Я непроизвольно высматриваю ее после второго урока, и после третьего, и после четвертого. Я не нахожу в себе силы противиться этому желанию. Я хочу ее видеть. Все так просто и так сложно.

Ближе к обеду я чувствую смертельную усталость. Тело Джастина сильно утомилось из-за того, что он сегодня не выспался, я же, внутри его, слишком много беспокоился и думал, от этого тоже устаешь.

Я жду ее у шкафчика Джастина. Звенит первый звонок. Затем второй. Ее нет. Наверное, я должен был ждать ее где-то в другом месте. Может быть, Джастин забыл, где они обычно встречаются.

Если дело в этом, значит, она привыкла к его забывчивости. Она появляется в тот момент, когда я уже готов сдаться. Коридоры почти опустели, прозвучал третий звонок. Она подходит ближе, чем в прошлый раз.

– Привет, – говорю я.

– Привет, – отвечает она.

Смотрит на меня. Джастин – тот, кто делает первый шаг. Джастин – тот, кто все продумывает. Джастин диктует, что они будут делать.

Это меня огорчает.

С такой ситуацией я сталкиваюсь слишком часто. Безусловная привязанность. Приходится быть рядом с человеком, который тебе не подходит, потому что не можешь справиться со страхом остаться одному. Надежда с примесью сомнения и сомнение с примесью надежды. Каждый раз, когда я угадываю такие чувства на чьем-либо лице, меня это угнетает. Но в глазах Рианнон я вижу еще и нечто иное, не только тень обманутых ожиданий. В них светится кротость. Кротость, которую Джастину никогда не разглядеть. Никому не разглядеть, кроме меня, а вот я замечаю сразу.