Дэвид Левитан - Каждый новый день

– Значит, мне просто не нужно здесь показываться?

– Давай пока будем переписываться. Хорошо?

Вот так. Мироздание рушится на моих глазах. Бесконечность сворачивается в крохотный шарик, и он уплывает от меня все дальше и дальше.

Я чувствую это, а она – нет.

Или же чувствует, но не хочет знать.

Я в четырех часах езды от нее.

Я – девушка по имени Шевелл, и мне ну очень не хочется идти сегодня в школу. Притворяюсь, что плохо себя чувствую, и мне разрешают остаться дома. Пытаюсь читать, играть в компьютерные игры, бродить по веб-сайтам; в общем, делаю все возможное, чтобы чем-то заполнить время.

Ничего не срабатывает. Время не заполняется.

Я постоянно проверяю почту.

От нее – ничего.

Ничего.

Ни-че-го.

Я от нее всего лишь в тридцати минутах.

На рассвете меня будит сестра: кричит «Валерия!» и трясет за плечо.

Наверное, я опаздываю в школу.

Однако нет, не в школу. Я опаздываю на работу.

Я – прислуга. Несовершеннолетняя горничная-нелегалка.

Валерия не говорит по-английски, поэтому все доступные мне воспоминания – на испанском. Я с трудом понимаю, что здесь происходит. Мне постоянно приходится все переводить.

В квартире нас четверо. Мы надеваем форменную одежду; за нами подъезжает микроавтобус. Валерия здесь самая молодая и самая бесправная. Сестра что-то говорит. Я в ответ киваю. Вдруг мои внутренности скручивает будто судорогой. Поначалу я думаю, что это реакция на необычность происходящего. Ну а потом понимаю, что у меня настоящие спазмы. Похоже на судороги.

С трудом подбирая нужные слова, говорю сестре, что у меня заболел живот. Она меня понимает, но мне все равно придется работать.

В микроавтобус подсаживаются другие женщины. Среди них я вижу девушку своего возраста. Некоторые болтают между собой; мы же с сестрой молчим, как глухонемые.

Автобус начинает развозить нас по домам наших работодателей. Высаживают нас парами, реже – по трое или даже по четыре человека. Я – в паре со своей сестрой.

Моя работа – ванные комнаты: чистить унитазы; выбирать волосы из душа; протирать до блеска зеркала.

Мы с сестрой работаем в разных комнатах. Не разговариваем, не слушаем музыку. Просто работаем.

Валерия взмокла в своей форме. Живот все так же крутит. Аптечки забиты лекарствами, но я знаю, что мне нельзя их трогать: я здесь только убираю, и все. Конечно, никто бы не заметил пропажи пары таблеток мидола, но я не могу рисковать: не стоит оно того.

Когда я добираюсь до хозяйской ванной, слышу, как хозяйка дома, которая еще не выходила из своей спальни, разговаривает по телефону. Она не думает, что я понимаю хоть слово из ее разговора. Вот удивилась бы она, ворвись я сейчас в ее комнату и начни обсуждать с ней законы термодинамики или биографию Томаса Джефферсона[11]. Причем на прекрасном английском.

Через два часа мы заканчиваем с уборкой. Я думаю, что на этом и все, но оказывается, у нас впереди еще четыре таких дома. К концу рабочего дня я уже еле таскаю ноги. Сестра, видя мое состояние, помогает мне с уборкой ванных. Мы – одна команда, и чувство родственной поддержки – единственное за сегодняшний день впечатление, которое стоило бы запомнить.

Когда мы наконец приползаем домой, язык у меня еле шевелится. Едва хватает сил поужинать, но во время еды мы молчим. Потом я ложусь спать, оставляя место рядом с собой для сестры.

Почту мне сегодня не проверить, без вариантов.

Сегодня я в часе езды от нее.

Открываю глаза Салли Свейн и оглядываю комнату в поисках компьютера. Еще не проснувшись окончательно, загружаю свой почтовый ящик.

А,

Извини, что так и не собралась тебе вчера написать. Я хотела, правда, но потом закрутилась, разные дела, – ничего серьезного, но время потеряла. Хотя и трудные у нас с тобой разговоры получаются, но я все равно была рада тебя видеть. Честно. Конечно, неплохо бы сделать перерыв и обдумать все еще раз.

А как ты? Чем занимался?

Р.

Она действительно интересуется моими делами или спрашивает из вежливости? Такое впечатление, что она могла бы написать это любому своему приятелю. Раньше мне хотелось бы именно такого тона, но сегодня эта обыденность меня обижает. В ответ рассказываю ей о событиях последних двух дней. Затем сообщаю, что мне пора идти: сегодня нельзя пропускать занятия, потому что Салли Свейн нужно бежать длинный кросс. Нельзя ее подводить.

Я бегу. И думаю только о беге. Когда ты бежишь, ты можешь быть кем угодно, от твоей личности тут ничего не зависит. Твое тело – машина для бега, не больше, но и не меньше. Все твои реакции – это реакции тела, и у тебя нет других желаний, кроме желаний тела. Если ты бежишь, чтобы победить, ты должен думать только о том, как нацелить свое тело на победу. Во имя скорости ты забываешь о себе. Ты должен отречься от себя, чтобы добежать до финиша.

Я в полутора часах езды от нее и просыпаюсь в счастливой и дружной семье.

Стивенсы считают, что субботнее время не должно быть потрачено впустую. Миссис Стивенс будит Дэниэла в девять утра, минута в минуту, и просит, чтобы он не забывал: скоро выезжать. К тому моменту, когда он выходит из ванной, миссис Стивенс уже загрузила вещи в машину, и обеим сестрам Дэниэла не терпится поскорее отправиться в поездку.

Первый номер программы – выставка картин Уинслоу Хомера[12] в художественном музее Балтимора. После ланча в отеле «Балтимор Харбор» мы едем в Национальный аквариум Балтимора. Девочки хотят в кино, и мы смотрим IMAX-версию какого-то диснеевского фильма. Обедаем в довольно известном ресторане морепродуктов.

Случилась, конечно, и пара досадных моментов. Например, одну из сестренок утомили дельфины, да еще папа выплескивает раздражение, не найдя сразу парковочного места. Но в основном все рады и счастливы. У всех приподнятое настроение, и они как-то даже не осознают, что я-то не участвую в общем веселье. Я все время где-то сбоку и сзади. В этом смысле я как те люди на картинах Уинслоу Хомера: ты с ними вроде бы в одном помещении, и в то же время не совсем. Я как та рыба в аквариуме: думаю на ином языке и приспосабливаюсь к жизни вне моей естественной среды обитания. Как пассажир встречной машины: у каждого из них своя история, но машины пролетают мимо настолько быстро, что даже лиц не разглядеть.

Сегодняшний мой день – удачный, и он определенно идет мне на пользу. Бывают моменты, когда я не вспоминаю о ней, да и о себе тоже. Я просто живу в своей жизни, плаваю в своем аквариуме, еду в своей машине, молчу и ни о чем не думаю. Мир существует отдельно от меня.

Я в сорока минутах езды от нее.

Сегодня воскресенье: самое время проверить, что там поделывает преподобный Пул.

Орландо, в чьем теле я сейчас живу, по воскресеньям редко просыпается раньше двенадцати. Поэтому я стараюсь потише стучать по клавиатуре, чтобы не всполошить его родителей.

Святой отец создал сайт, где собирает истории людей, переживших одержимость. Там уже скопились сотни постов и видеороликов.

Пост Натана – простая формальность. На нем просто собраны его ранние заявления. Натан даже не сделал видео. И ничего нового я там не узнаю.

Зато другие истории описаны куда более скрупулезно. Некоторые из них сочинили явные психи, клинические параноики; их бы врачу показать, а не предоставлять им площадку для пропаганды своих теорий вселенского заговора. Другие свидетельства, однако, выглядят исключительно правдиво. Одну женщину сатана настиг прямо на контрольной линии в супермаркете: ей отчаянно захотелось что-нибудь украсть. Мужчина, сын которого совершил самоубийство, свято верит в то, что его мальчика замучили вселившиеся в него демоны.

Я ищу свидетельства тинейджеров, потому что я вселяюсь в тела людей только своего возраста. Должно быть, этот Пул тщательно редактирует свой сайт, потому что мне не попадаются ни иронические высказывания, ни пародии. Значит, и подростки почти не попадаются. Хотя нет, вот один, из Монтаны: его рассказ заставляет меня вздрогнуть. Он пишет, что был одержим однажды и длилось это только один день. Ничего особенного с ним не случилось; он просто чувствовал, что не владеет своим телом.

Я не бывал в Монтане. Уверен на сто процентов.

Но описывает он все точно.

На сайте Пула есть ссылка:

ЕСЛИ ВЫ ЧУВСТВУЕТЕ, ЧТО В ВАС ВСЕЛИЛСЯ ДЬЯВОЛ, КЛИКНИТЕ ЗДЕСЬ ИЛИ ПОЗВОНИТЕ НА ЭТОТ НОМЕР.

Ха-ха, если дьявол уже вами завладел, с чего бы ему кликать или звонить?

Я переключаюсь на свой старый ящик и обнаруживаю, что Натан снова пытается выйти со мной на связь.

Что, нечего сказать? Могу помочь.

И даже прилагает ссылку на сайт Пула. Меня так и тянет ответить ему, что мы с ним только на днях разговаривали. Я хочу, чтобы он расспросил своего приятеля Эй-Джея, как тот провел прошлый понедельник. Я хочу, чтобы он жил в постоянном страхе, что я могу появиться в любой момент и в любом виде.

Стоп , говорю я себе. К черту такие мысли .

Какой же легкой и беззаботной была моя прежняя жизнь!

Проверяю другой свой адрес. Там меня ждет еще одно письмо от Рианнон. Довольно неопределенно она описывает, как провела выходные, и в таком же тоне просит меня рассказать, что делал я. Остаток дня я стараюсь спать.

Просыпаюсь и оказываюсь не в четырех часах от нее, не в часе и даже не в пятнадцати минутах.

Нет-нет, я просыпаюсь в ее доме.

В ее комнате.

И в ее теле.

Поначалу мне кажется, что я все еще сплю и вижу сон. Открываю глаза: комната – как у любой шестнадцатилетней девушки, которая долго в ней живет. Куклы от Мадам Александр лежат вперемешку с подводкой для глаз и модными журналами. Все еще полагая, что это мое подсознание выкидывает свои фокусы, получаю доступ к памяти и понимаю, что я – Рианнон. Снился ли мне раньше этот сон? Что-то не припоминаю. Но вообще-то все может быть. Если я думаю о ней все время, с ней связаны все мои надежды и заботы, почему бы ей не проникнуть и в мои сны?

Но я не сплю. Я чувствую, как моя щека прижимается к подушке. Как замоталась вокруг ноги простыня. И я дышу. А ведь в сновидениях не нужно дышать.

И мгновенно мир становится хрупким, как стекло. Каждый миг жизни приобретает значение. Каждое движение – это риск. Я хорошо понимаю, что она вряд ли обрадовалась бы такому моему присутствию. И представляю тот ужас, что охватил бы ее, осознавай она то, что произошло. Полную потерю контроля над своим телом.

Любой мой поступок может что-нибудь нарушить. Любое сказанное мной слово. Я словно шагаю по тонкому льду.

Единственный способ избежать неприятностей – прожить этот день так, как Рианнон ожидала бы от меня. Если ей станет известно, что я был в ее теле (а у меня нет никаких сомнений, что станет), я хочу, чтобы она знала: я не воспользовался ситуацией. Я инстинктивно понимаю, что не нужно и пытаться что-нибудь выяснить таким путем. А также добиться каких-либо преимуществ.

И получается, что в любой ситуации я сегодня в проигрыше.

Вот что она чувствует, когда поднимает руку.

Когда моргает.

Поворачивает голову.

Вот на что это похоже – облизнуть ее губы ее языком, встать на ноги.

Вот он, ее вес. Ее рост. Угол зрения, под которым она видит мир вокруг себя.

Я легко мог бы увидеть любое воспоминание обо мне. Или о Джастине. Мог бы узнать, что она говорила, когда меня не было рядом. Прямо передо мной – гигантская, полнейшая версия ее личного дневника. Но мне нельзя его читать.

«Привет!»

Вот так она слышит свой голос, когда он доносится до нее изнутри.

Так он звучит, когда она остается наедине с собой.

Мимо меня, шаркая шлепанцами, проходит в коридор ее мать. Она встала с постели не по своей воле. У нее была бессонница, под утро она заснула, но ненадолго. Она говорит, что попробует снова уснуть, но жалобно добавляет, что это ей, конечно же, не удастся.

Отец Рианнон в кухне, собирается на работу. Его «с добрым утром» звучит не так жалобно. Но он торопится, и мне кажется, что, кроме этих двух слов, Рианнон от него больше ничего не услышит. Пока он ищет ключи, я съедаю свои хлопья. Затем он быстро прощается и убегает, я едва успеваю крикнуть вдогонку «до свидания».