Ее рука на моей груди замирает. Она смотрит в небо.

– Но вот ведь какое дело: она не сказала «нет». Мне кажется, я вот только сейчас понимаю, чего ей это стоило. Она не заставила меня идти к учительнице забирать заявление. Нет. Когда настал срок, мы подъехали к зданию фонда и нам сказали, куда идти. Я подумала, что нам выдадут комплекты, подобранные под пару, но вышло не так. Вместо этого нам разрешили выбирать на складе все, что хотим. Вот мы и ходили там, примеряя все подряд. Я, естественно, набросилась на платья – я была еще таким ребенком! В конце концов выбрала светло-голубое платье, все в оборках. Мне казалось, оно такое изысканное.

– Уверен, это было классное платье, – говорю я.

Она пихает меня в бок.

– Прекрати издеваться. Дай дорассказать.

Я прижимаю ее руку к своей груди. Наклоняюсь и быстро целую ее.

– Продолжай, – прошу я.

Мне нравится ее слушать. До сих пор никто не рассказывал мне о себе. Обычно приходится самому обо всем догадываться. Я ведь понимаю, что любой, рассказав мне что-то, вправе ожидать, что я запомню его рассказ. А я не могу дать такой гарантии. Нет способа проверить, остается ли что-нибудь в памяти хозяина того тела, которое я покидаю. И как ужасно, должно быть, сначала довериться человеку, а потом в нем разувериться! Мне не хочется быть за это в ответе.

Но сейчас, с Рианнон, я не могу устоять перед желанием выслушать ее.

И она продолжает:

– Так что забираю я свое «бальное» платье, и наступает очередь мамы. Удивительно, но она тоже решила надеть платье. Никогда прежде я не видела ее такой нарядной, в самом деле. И вот что изумило меня больше всего: это не я в итоге оказалась Золушкой, а она.

Они обращались с нами, как с настоящими моделями. Одна девочка захотела лимонада, и они побежали и принесли ей лимонад. Я попросила кока-колы, и мне принесли кока-колу. После того как мы выбрали себе наряды, нам сделали макияж и все такое. Я думала, что мама взбесится, но ей все это действительно нравилось. Они поработали над ней совсем немного, просто чуть подкрасили. И ведь этого хватило. Она была очень хорошенькой. Я знаю, сейчас в это трудно поверить. Но в тот день она выглядела как кинозвезда. Все остальные мамы-участницы делали ей комплименты. А затем началось само шоу, и мы дефилировали по подиуму, и все нам аплодировали. Мы с мамой улыбались, и это все было по-настоящему, понимаешь?

Нам, конечно, не отдали эти платья. Но я помню, как на обратном пути мама постоянно повторяла, что я была просто великолепна. Когда мы вернулись домой, папа смотрел на нас, как на иностранок. Что интересно, он решил нам подыграть. Вместо того чтобы коситься все время, он называл нас «мои супермодели», просил повторить для него шоу в нашей гостиной. Что мы и сделали. Было так смешно! Вот и все. Тот день закончился. Я не думаю, что мама хоть раз с тех пор пользовалась косметикой. И я вряд ли стану супермоделью. Но тот день почему-то напоминает мне сегодняшний. Может, потому, что он тоже был не похож на все другие дни?

– Да, наверное, – говорю я.

– Просто не верится, что рассказала тебе все это.

– Почему?

– Потому. Не знаю. Это звучит так глупо, когда рассказываешь.

– Нет, это звучит так: мой самый лучший день.

– А как насчет тебя? – спрашивает она.

– А я никогда не участвовал в шоу «Дочки-матери», – отшучиваюсь я. Хотя, если честно, я был участником нескольких таких шоу.

Она легонько хлопает меня по плечу.

– Нет, ты расскажи о другом твоем дне, который был бы похож на сегодняшний.

Я сканирую память Джастина и узнаю, что он переехал в город в возрасте двенадцати лет. Значит, все, что случилось раньше, – моя законная добыча, потому что Рианнон никогда не попадет туда, где он жил прежде. Я мог бы попытаться отыскать какое-нибудь подходящее воспоминание Джастина, но не хочу. А хочу я рассказать Рианнон что-нибудь свое.

– Был один такой день в моей жизни, мне тогда стукнуло одиннадцать лет. – Я пытаюсь вспомнить имя того парнишки, в чьем теле я временно пребывал, но мне это не удается. – Мы с приятелями играли в прятки. Дело происходило в лесу, и я почему-то решил спрятаться, забравшись на дерево. Думаю, прежде я никогда не лазал по деревьям. Однако, обнаружив одно дерево с низко расположенными ветками, взял и просто полез вверх. Я карабкался все выше и выше. Это было так же естественно, как идти. Помнится, мне казалось, что дерево тянется вверх на сотни футов. Или тысячи. В какой-то момент я взобрался выше самых высоких деревьев. Вокруг не было видно уже ни одного дерева, а я все продолжал карабкаться. Я был там совершенно один, на этой огромной высоте.


В памяти мелькают картинки. Высота. Город подо мной.

– Это было волшебно, – говорю я. – Другого слова не подберешь. Я слышал вопли попавшихся приятелей, слышал, как закончилась сама игра. Но я был совсем в другом мире. Обозревал с высоты раскинувшееся передо мной пространство: когда такое случается с тобой в первый раз, то производит потрясающее впечатление. Я никогда не летал на самолете. Не уверен даже, что бывал в высоких зданиях. И вот оказался там, выше всего, что знал на тот момент. Я чувствовал такое спокойное… удивление, что ли. Ведь я совершил нечто особенное, причем в одиночку, без чьей-либо помощи. Никто мне это не поручал. Никто не заставлял. Я просто карабкался все выше и выше и завоевал награду: я смог увидеть мир с высоты, оставшись при этом наедине с собой. Как я понял, это было именно то, в чем я нуждался.

Рианнон льнет к моей груди.

– Это изумительно, – шепчет она.

– Да, это было изумительное ощущение.

– Ты жил тогда в Миннесоте?

По правде говоря, все происходило в Северной Каролине. Однако я сверяюсь с Джастином и решаю, что да, для него это могла быть и Миннесота. Так что я утвердительно киваю.

– Хочешь узнать про второй подобный день? – спрашивает Рианнон, устраиваясь поуютнее.

Я меняю положение руки, чтобы нам было удобнее.

– Конечно.

– Это был день нашего второго свидания.

Но сегодня у нас только первое , думаю я. Да, абсурд.

– В самом деле? – спрашиваю я.

– А ты помнишь?

Я проверяю, запомнил ли Джастин их первое свидание. Не запомнил.

– На вечеринке у Дака, – подсказывает она.

Все еще пусто.

– Э-э… да, – неуверенно отвечаю я.

– Не знаю; наверное, это нельзя считать свиданием. Но это был уже второй раз, когда мы пересеклись. И ты был… не знаю… ну, такой милый. Не сердись, хорошо?

Интересно, к чему она ведет.

– Ничто сейчас не заставит меня рассердиться, обещаю, – говорю я, в доказательство перекрестившись.

Она улыбается.

– Ну хорошо, хорошо. Так вот, еще недавно казалось, что ты все делаешь в какой-то спешке. Вот, например, мы занимаемся любовью, но… не близки по-настоящему. Я в принципе не против. Ну, то есть все классно. Но иногда хочется, чтобы было так, как сегодня. И на вечеринке у Дака было так, как сегодня. Как будто в твоем распоряжении было все время мира и ты хотел, чтобы оно принадлежало только нам. Это мне очень понравилось. Ты снова смотрел на меня по-настоящему. Как будто… как будто ты взобрался на то дерево и на его вершине обнаружил меня. И мы занимались любовью. Хотя это все происходило на чьем-то заднем дворе. В какой-то момент (помнишь?) ты попросил меня передвинуться так, чтобы на меня падал свет луны. «Твоя кожа сияет в лунном свете», – сказал ты. А я себя так и чувствовала. Как будто я вся сияю. Потому что ты смотрел на меня, вместе с луной.

Знает ли она, что вот прямо сейчас на нее падает отблеск разливающегося на горизонте теплого оранжевого сияния, как бывает в те редкие моменты, когда не совсем уже день переходит в не совсем еще ночь? Я наклоняюсь к ней, закрывая ее от света. Я целую ее; мы целуемся долго-долго, а потом наши глаза закрываются, и мы впадаем в дрему. И в этот миг перехода от яви ко сну я ощущаю нечто, чего никогда не чувствовал раньше: близость – и не просто в физическом смысле; духовную связь, для которой неважно, что на самом деле мы встретились совсем недавно, и еще чувство принадлежности друг другу, несущее с собой восторг и огромное счастье.

Что происходит в тот миг, когда ты влюбляешься? Как может такой короткий промежуток времени вместить в себя всю глубину этого чувства? Я вдруг начинаю понимать, почему люди верят в дежавю и в прошлые жизни: потому что тех знаний, что я приобрел за все годы, прожитые на этой земле, не хватит, чтобы коротко описать то, что я чувствую. Когда ты встречаешь свою любовь, появляется ощущение, будто целые поколения людей веками переплетались определенным образом только лишь для того, чтобы могла произойти одна единственно значимая встреча. Всем своим существом ты осознаешь (хотя и понимаешь, что это глупо): все вело к этой встрече, все тайные знаки судьбы направляли тебя к ней, сама вселенная и время давным-давно предопределили ее, а сейчас ты просто выполняешь предначертанное и прибываешь в заданную точку.

Часом позже нас будит звонок ее телефона.

Я лежу с закрытыми глазами. Слышу, как она с досадой стонет, а потом обещает своим родителям, что скоро вернется.

Поверхность океана чернеет, а небо наливается чернильной синевой. Становится прохладнее; мы подхватываем одеяло и бежим к машине, оставляя за собой новую цепочку следов.

Она показывает дорогу, я веду машину. Она говорит, я слушаю. Иногда мы поем. Потом она кладет мне голову на плечо; я стараюсь не шевелиться, чтобы еще немного продлить ее сон рядом со мной, продлить наше наваждение.

Стараюсь не думать о том, что будет дальше.

Стараюсь не думать о том, что все скоро закончится.

Я никогда не наблюдал за спящими. Вот так, как сейчас за ней. Она совсем другая, не такая, какой я впервые увидел ее. Во сне она кажется такой беззащитной, но ей уютно и спокойно сейчас. Ее голова покачивается, она вздрагивает и успокаивается снова. Бужу ее только тогда, когда нужно спросить дорогу.

Последние десять минут она рассуждает о том, что мы будем делать завтра. Я молчу. Что мне ей сказать и как?

– Но даже если у нас это не получится, по крайней мере, встретимся за обедом? – спрашивает она.

Я киваю.

– И может быть, займемся чем-нибудь после уроков?

– Наверное. Я имею в виду, что не знаю, как там завтра все сложится. Я пока еще не думаю об этом.

Это она понимает.

– Достаточно честно. Ну что ж, утро вечера мудренее. Давай закончим этот день на счастливой ноте.

Как только мы попадаем в город, я перестаю нуждаться в ее советах, так как Джастин знает, куда ехать. Хотя, конечно, лучше бы было заблудиться. Чтобы продлить это. Чтобы избежать этого.

– Приехали, – говорит Рианнон, когда мы приближаемся к подъездной дорожке.

Я заезжаю. Разблокирую двери.

Она наклоняется и целует меня. Я жадно впитываю вкус ее губ, ее запах, ощущение ее тела, звук ее дыхания и весь ее облик в тот миг, когда она наконец отстраняется.

– Вот и счастливая нота, – говорит она. И, не дожидаясь моего ответа, выбирается из салона и уходит.

А я и не успел с ней попрощаться.


Я правильно догадываюсь: родители Джастина давно привыкли, что сына частенько не бывает дома и он не является на ужин. Они пытаются закатить ему скандал; все выглядит так, будто актеры исполняют хорошо заученные роли в старой телепостановке, и момент, когда Джастин врывается наконец в свою комнату, – всего лишь самая последняя ее сцена.

Надо бы выполнить домашние задания Джастина (я всегда очень щепетильно отношусь к подобным вещам, если, конечно, имею необходимые знания), но мои мысли постоянно возвращаются к Рианнон. Я представляю ее дома. Представляю, как она вновь переживает приятные события этого дня. Верит, что все теперь изменится, что Джастин стал другим человеком.

Мне не следовало так поступать. Не следовало. Даже будучи уверенным, что меня направляет сама вселенная.

Раздумываю над этим долго и мучительно. Я не могу вернуть все назад. Но и запретить себе думать о Рианнон тоже не могу.


Я уже был влюблен раньше. По крайней мере, вплоть до сегодняшнего дня мне казалось, что это была любовь. Его звали Бреннан, и чувство было очень сильным. Я влюбился в него, не имея представления, отвечает ли он мне взаимностью. Я позволил себе даже помечтать о нашем с ним совместном будущем, что было, конечно же, довольно глупо. У нас не могло быть совместного будущего. Я пытался управлять своим чувством, но у меня ничего не вышло.

В сравнении с моей нынешней ситуацией тогда было совсем легко. Ведь одно дело – влюбиться самому. И совсем другое – знать, что твой избранник тебя тоже любит, и чувствовать себя в ответе за эту любовь.