Кентавр Мозер подвинул к Джону большую витую раковину с голубоватыми перламутровыми стенками, которая лежала возле него на перилах:

– «Витиеваты океана мысли

и глубоки.

А раковины – дневники

дней бесконечных».

Смотрю на это творение природы, и сами собой вспоминаются строки любимых стихов. Каюсь, неравнодушен к изящному слову. Я думаю, Вам подойдёт для пепла?

– Спасибо, Хозяин Мозер. Красивый подарок для морского волка.

Они помолчали, пока Джон вытряхивал трубку и набивал её свежим ароматным табаком из мягкого кожаного кисета.

– Вы чувствуете себя волком? Хищником? – седой кентавр вглядывался в темнеющее море, где иссякал огонь заката.

В трубке Джона полыхнул огонёк.

– Когда я в море – я альбатрос, парящий над волной. Паруса – мои крылья, полёт – моя жизнь, охота – моя радость! Хищники – самые быстрые и живучие твари и в море, и на земле, и в воздухе. Разве не так?

– К счастью, не самые многочисленные…

Джон погрозил кентавру пальцем:

– Э, тут я с Вами готов поспорить! Дело не в количестве, а в силе!

– А может, в желании убивать?

Джон вовремя засмеялся, поняв, что разговор зашёл не совсем туда, куда стоило допускать посторонних. Тем более, кентавров.

Но кентавр, видимо, хотел ещё пообщаться с гостем, поэтому помолчал, а потом снова заговорил:

– Кстати, мне пришло на ум одно стихотворение, не знаю, стоит ли…

Стоун сделал вид, что заинтересовался:

– Тоже из японской поэзии?

– Нет, скорее мой вольный перевод одного из романсов. Представляете, восьмой век – и романсы?

– Не очень… Любопытно послушать. Тем более это Ваш перевод?

– Думаю, у меня получилось выразить замысел и настроение автора.

И Хозяин Мозер стал читать как бы в пространство, размеренно, чётко произнося слова:

Седой кентавр устал идти,

И стёрлись старые копыта.

Закатом ранним на пути

Как кровью дерево омыто.

И чёрный грач – пророк беды

Кричит с вершины одиноко.

Кентавра зябкие следы —

В прищуре раненого волка.

Бредут…

Один – чуть впереди,

Другой хромает неотступно.

Уже привычные враги,

И им вдвоём почти уютно.

Но им придётся умирать,

Кляня друг друга и прощая:

Их битву жаждет наблюдать

Шакалья стая.

Отчего-то по спине Стоуна пробежали мурашки внутренней нервной дрожи. И он не сразу понял, что его насторожило; какие кентавры в Японии?! Вот драконы были бы кстати. Так зачем читался этот странный текст? Намёк или откровенное подозрение? Взяв себя в руки, Джон проговорил:

– Да… Впечатляет… – а что он мог сказать?

* * *

Прошла неделя, а Джон Стоун никак не мог подступиться к решению своей задачи. Он бродил по острову, разговаривал с людьми, расспрашивал о кентаврах. Дружелюбные жители много говорили о своей работе и жизни, но замолкали, едва разговор переходил на кентавров или цыганок. Он попытался просить Хозяина Мозера о посещении северной стороны острова, но услышал в ответ, что всему своё время.

Что больше всего поразило Джона, так это отсутствие на Кентавриде обычных портовых развлекательных заведений. Конечно, были таверны, где посетителей ждало прекрасное пиво и вино за вполне умеренную цену, но кентавры, владевшие ими, строго следили за порядком и соблюдением приличий. Поэтому моряки со шхуны давно обзавелись на острове своими семьями, причём венчались или соблюдали другие обряды, каждый в соответствии со своей религией. Почти у всех матросов на острове были собственные дети. Не удивительно, что они с уважением относились к кентаврам и их порядкам.

Гуляя по чистому городу, утопающему в зелени садов, Джон вспомнил о дочери ювелира, решил, что надо бы выполнить обещание и зайти в гости к Иеремии Гауссу. Конечно, сейчас не время строить далеко идущие планы, но когда-нибудь придётся подумать о создании семьи здесь, на Кентавриде. Приглашение ювелира Гаусса было явным намёком на более близкое знакомство не только с семейством весьма состоятельного мастера, но и с юной красоткой Абигаль. Почему бы и нет?…

На восьмой день после прибытия «Русалки севера» на Кентавриду, Джон Стоун и капитан Томас Рич вместе отправились в гости к ювелиру Гауссу, предварительно через шустрого юнгу Пита известив его о своих намерениях.

Двухэтажный каменный дом семьи Гауссов, с верандой, мансардой и балконом, располагался на склоне холма недалеко от базара. За чугунной декоративной оградой, украшенной позолоченными розетками, раскинулся тенистый фруктовый сад. Лестница с широкими ступенями из серых обтёсанных булыжников ненавязчиво привела гостей к крыльцу дома. На веранде перед главным входом, словно чудесный занавес, свешивались тёмно-зелёные ветви винограда; его спелые сиреневые гроздья влажно блестели после недавнего полива, а листья расцвечивались радужными каплями. Джону показалось, что это маленькие бриллианты отражают солнечный свет и готовятся осыпаться прямо в его руки.

Из-за виноградного занавеса вышли ювелир Иеремия Гаусс и его смуглолицая жена. На пальцах супругов гость сразу заметил массивные золотые перстни с крупными драгоценными камнями. Стоун, ответив на приветственный реверанс худощавой женщины, отметил для себя, что она неплохо сохранилась для своих лет и была достаточно мила.

Гаусс протянул руки сначала капитану:

– Дорогой друг! Мы очень рады вас видеть. Думаю, сегодня после обеда у нас найдётся таки время для обсуждения новой сделки. Я уже припас кое-что.

– Разумеется, Рем, обязательно выкурим пару трубок. Хороший табак делу не помеха, верно? – Томас Рич обнял своего старого приятеля.

– Господин Стоун! Сам Господь таки привёл Вас на наш благословенный остров! Позвольте представить моё семейство.

К гостям вышла очаровательная девушка, которую Джон уже видел в лавке ювелира, и юноша лет шестнадцати, очень на неё похожий, но более высокий и мускулистый, с колким и умным взглядом тёмных глаз. На девушке было надето розовое платье без рукавов, на открытой шее сияло золотое ожерелье с крупными изумрудами, запястья охватывали витые браслеты, а высокую причёску поддерживала ажурная золотая диадема тоже с проблесками более мелких изумрудов.

– Это моя гордость, старшая дочь Абигаль.

– Джон Стоун. Целую руки прекрасной госпожи, – Джон коснулся губами протянутых пальцев, приметил, что на каждом из них сверкало по широкому кольцу. Когда Стоун поднял глаза, то увидел, что девушка внимательно смотрит на него, будто спрашивая, правильно ли он оценил её. Они понимающе улыбнулись друг другу.

– Моя драгоценная супруга Сара. Её поварское искусство вы сможете таки оценить несколько позже, а вот насколько она знает ювелирное дело, можете увидеть таки на примере украшений нашей дочери. Весь туалет выполнен её бриллиантовыми ручками.

– Восхитительно! – искренне воскликнул Джон. – Госпожа Гаусс, вы превосходный мастер! Никогда не слышал, чтобы женщина могла делать что-то подобное. Одно дело – вышивка золотом и серебряными нитями, другое – работа по металлу!

– Но и для того, и для другого нужны золотые руки, дорогой Джон. Вы не обидитесь, если я стану называть Вас так? – женщина вежливо склонила красивую голову.

Стоун несколько насторожился, вспомнив недавнюю встречу с красавицей Тауриной, уколовшей его пренебрежением, но быстро опомнился и ответил вежливо, с нотками лести и приязни:

– Сочту за честь, госпожа Гаусс!

– Сара, Джон, просто Сара… – чёрные ресницы прикрыли сияние её лукавого взгляда.

– А вот и мой сын, наследник и продолжатель дела – Рон, – представил ювелир молодого человека.

– Рон Гаусс, приветствую, – достаточно сухо поздоровался серьёзный юноша, решительно пожав руку Стоуна. Гость заметил, что ладонь Рона горяча и сильна, несмотря на кажущуюся хрупкость длинных «музыкальных» пальцев.

Хозяин дома с воодушевлением продолжил:

– Рон таки прекрасный кузнец. Он также умеет работать не только с драгоценностями, но и со стеклом. Здесь в горах неплохие запасы слюды, а на побережье – отменный мелкозернистый песок. А как Рон рисует! Вам непременно надо таки посмотреть его наброски.

Но почтенная Сара Гаусс остановила говорливого мужа:

– Иеремия, не пора ли нам за стол? Служанки всё приготовили.

– Да, что это я?! Прошу, дорогие гости, прошу к столу!

Джон предложил руку юной красавице и провёл её на затенённую сторону террасы, приготовленной к приёму гостей. Девушка слегка сжала пальцы на его руке, сказала:

– Спасибо, что навестили нас. На острове так редко можно увидеть людей из большого мира.

– Разве сюда не заходят другие корабли?

– Да, конечно. Но это давние наши знакомые, как ваш капитан Рич, например. А приезжают сюда жить в основном люди бедные и незнатные, из тех, что не смогли по каким-то причинам прижиться у себя на родине.

Джон только вежливо улыбнулся на это замечание девушки, подвинул ей стул с высокой резной спинкой и сел рядом. Перед ним оказался сын ювелира, Сара Гаусс заняла место между мужем и сыном, а хозяин, сидящий во главе стола, усадил напротив себя капитана Рича. Небольшой по размерам сосновый стол на веранде позволял людям общаться, не повышая голос. Джон сразу почувствовал себя уютно, лёгкое возбуждение охватило его.

Обилие блюд на обеденном столе Гауссов радовало не только глаза, но и желудок. Джон, по доброжелательной рекомендации хозяйки, попробовал почти всё. Мидии в винном соусе, крабы и рыба, отваренное до удивительной сочности мясо, запечённая в душистых специях и различных гарнирах птица, вино с изумительным послевкусием и ароматом, желе, фрукты и муссы – испробованное привело Джона в блаженное состояние веселья и расслабляющего пресыщения. Разговор за столом в основном поддерживали сам Гаусс, его жена и капитан Рич. Они успели обсудить новые проекты ювелиров, моду на украшения в Старой Европе и на Новых Землях, поговорить о превратностях и опасностях большого мира, как выразилась Сара Гаусс, многозначительно поглядывая на дочь.

Джон с самого начала обратил внимание на фарфоровый сервиз, в блюда, супницы и тарелки которого две бойкие девушки накладывали всяческие вкусности. Такой сервиз равнялся по стоимости неплохому особняку с видом на Темзу. Кроме того, ложки, вилки, щипчики и ножи из продемонстрированного служанками набора были не просто серебряными, но с узорчатой окантовкой из чистого золота. Супруга из семьи Гаусс, вне всякого сомнения, стоила дорого. Даже если бы была страшна как смертный грех. Но Абигаль прелестна! Джон чувствовал, как тепло расплывалось по его телу. Он подумал, что играючи может завоевать сердце явно неравнодушной к нему Абигаль, а также её приданное, наверняка припасённое богатеньким ювелиром. Если бы у него не было более грандиозных целей. «А впрочем, одно другому не помешает», – решил Джон и более чем благосклонно стал рассматривать девушку. Та делала вид, что смущена его вниманием.

После обеда подали душистый горячий чай с кардамоном и лимонными дольками. Джон не увлекался чайными напитками и сделал только глоток любезности. Жена ювелира пригласила Джона осмотреть дом. Она с гордостью провела его по обоим этажам, не пропустив даже семейную спальню. Абигаль сопровождала Джона, он старался оказывать ей знаки внимания, но без лишнего рвения. В который раз хорошие манеры и знание этикета выручали его! Никому не пришло бы в голову, что Стоун не из высшего света. Тем более, при разговорах он старался намекнуть о своих связях в Англии, Франции и заморских колониях, рассказывал о дворцах и их обитателях. Множество интересных, трагических или смешных, историй он знал с детства или нахватался в мужских клубах и салонах престарелых дам, куда покупал себе пропуск втридорога, как недостаточно знатный, но состоятельный и воспитанный господин.

Сын ювелира Рон Гаусс покинул гостей сразу после обеда, сославшись на срочность заказа. Это только развязало язык Джона, он с удовольствием отвечал на вопросы дам, азартно хвалил их способности, а также умение прекрасно обустроить дом.

Вскоре хозяин пригласил мужчин на первый этаж выкурить кальян в специально устроенную комнату. Кальяны для гостей приготовил старый слуга, по виду похожий на индуса. Он же поставил на низкие столики, инкрустированные дорогим деревом и серебром, небольшие золотые тарелочки с халвой, кишмишем, пастилой и другими восточными сладостями, названия которых Джон не знал. Старый слуга сначала поправил подушки гостей и хозяина, потом устроился на полу со своими инструментами и тоже затянулся невесомым дымом. Стоуну не хотелось курить и впадать в полусонное состояние, поэтому он подождал, пока капитан Рич и Гаусс забудутся в голубых дымах кальянов, и тихо вышел из дома на террасу. Застыл у двери.

На крыльце за виноградным пологом негромко разговаривали двое.

– Ты не в себе, сестра… Как ты можешь этого желать? Не знаешь Стоуна, а строишь такие нереальные планы!