Уильям Блум - Кентерберийская сказочка

Парень отступил на шаг, и секунд пять стояла полная тишина. Потом, оттеснив Дженни в сторону, они пошли на него. Все продолжалось не больше минуты. Шестьдесят секунд мелькали кулаки, руки, ноги – легкая потасовка. Дженни, обхватив себя руками, стояла у входа в аллею и молча смотрела на драку. Шестьдесят секунд. Тристрам лежал на земле, держась руками за живот, кто-то напоследок пнул его в грудь. И семь парней убежали, распевая: «Тристрам. Дженни. Тристрам. Дженни».

Дженни склонилась над ним. Он не плакал. Медленно, опираясь на руку Дженни, поднялся на ноги. На правой щеке появилась царапина, из уголка рта стекала малюсенькая струйка крови. Глаза его были широко раскрыты, будто он сгорал от любопытства.

– Изо рта кровь – они тебя порезали?

– Нет, – пробурчал он. – Просто язык прикусил. И он одарил ее нежной улыбкой.

Он согнулся, все еще держась за живот, а она тем временем утирала кровь с его лица.

– Ничего страшного.

Он снова ей улыбнулся, и она улыбнулась в ответ.

– Они тебя не сильно? Тристрам покачал головой.

Мимо прошел человек. Вдруг он остановился и вернулся.

– Ты цел, сынок?

– Да, все нормально. Маленький несчастный случай. Мужчина вгляделся в детские лица.

– Ты ведь дочка Траншанов? Она кивнула, но ничего не сказала.

– У тебя точно все на месте, сынок?

Но Тристрам смотрел на Дженни, и они уже шли по аллее. Мужчина что-то пробормотал себе под нос.

У ворот храма они остановились. Посмотрели на главную башню, повернулись и пошли домой.

– Тристрам, ты хоть знаешь, который час? Мама просила тебя не задерживаться.

– Извини, – пробурчал Тристрам, потому что у него болел язык.

– Что это у тебя с лицом?

– Упал.

– Упал? Понятно. Все два часа так и падал?

– Мы ходили гулять. К собору.

– К собору? Ничего себе, прогулочка. Совсем не обязательно мне врать.

– Правду говорю. Мы ходили к собору. Тристрам поднялся, чтобы выйти из комнаты.

– Куда это ты? Мы же разговариваем. Разве я сказал тебе, что ты можешь идти?

– Извини.

– И не говори со мной таким тоном.

– Извини.

– Тристрам, я тебя предупредил. Не смей со мной так разговаривать.

– Я только сказал «извини». И мы правда ходили к собору.

– Ну, не хочешь по-человечески, иди спать.

– Но, папа…

– Иди спать, я сказал.

– Папа…

– Иди, иди.

В своем маскировочном наряде я начинал чувствовать себя глупо. Идти за ними следом – это было так естественно, зачем маскироваться? А то совсем смешно получится – они обернутся, увидят меня, и если чему и удивятся, то как раз моей одежде.

Шли они очень медленно, мне все время приходилось останавливаться и оборачиваться, чтобы их не догнать. Они скрываются за углом, я медленно иду за ними, поворачиваю – а они в нескольких ярдах от меня. Приходилось отскакивать назад и ждать. Они держались за руки и глядели себе под ноги, но не разговаривали.

У соборных ворот они остановились, постояли, поглядели по сторонам. Тристрам на что-то показал, Дженни согласно кивнула. Потом они прошли в собор, а я попробовал разглядеть, что именно Дженни увидела на воротах, но ничего не нашел и проследовал за ними в церковь.

У скамеек их не было, не было и у клироса, и за алтарем, и в боковых часовнях. Я тихонько подошел ко входу в склеп и остановился – не слышно ли каких-нибудь звуков? Тишина была полной. Я обошел весь склеп, но найти их не смог. Маленькие ангелы исчезли, ускользнули от меня. А ведь они не знали, что я за ними слежу, и не могли прятаться специально. Нет. Значит, они просто исчезли. Может, укрылись в каком-то тайнике? Черт, надо этот тайник найти, я должен видеть все. В худшем случае мне это обойдется в несколько тысяч фунтов. Всего несколько тысяч – и к моим услугам будет подземный тоннель, который подведет меня сверху к их маленькому тайнику. А дальше в ход пойдет моя ручная дрель. Господи, ну и мечты. Тьфу! Я поднялся из склепа, сел на одну из церковных скамей и стал ждать.

На сей раз я захватил с собой школьный учебник, и он мне пригодился. Они появились почти через час. Я уткнулся носом в книжку, как в молитвенник. «Культовые обряды южно-американских индейцев перекликаются с культурой северного Китая».

Выглядели дети повеселее, они улыбались, болтали и посмеивались, спины распрямлены. Где-то в глубинах собора хранилась их тайна – в этом тайном гнездышке они занимались тем, чем нельзя было заниматься в храме.

Вечером они снова встретились – в своем сарае. Расположились на ватном одеяле. Просто сидели, скрестив ноги, и смотрели друг на друга.

– Все то же самое, – сказала Дженни. – Не могу с ними разговаривать, и все.

– Может, это они.

– Что «они»?

– Может, это они больше не могут с нами разговаривать. Мы растем, а им хочется, чтобы мы оставались детишками и продолжали их любить.

– Чтобы их любить, не обязательно быть детишками.

– Может, они этого не понимают.

– Вообще-то я стараюсь. Правда. Ты ведь тоже? Но ничего не получается. Будто мы все стали какими-то другими.

– Ну их. Глупые они. Что мы можем сделать?

Дженни задумалась. И правда, Дженни, ну их к чертям собачьим. Так им и скажи. Дети мои, разве они вам нужны?

– Наверное, ничего, – сказала она наконец. – Но это такая глупость.

Она упала на Тристрама и стала его тормошить, он взял в руки ее лицо.

– Глупость. Еще какая.

Они лежали на одеяле, прижавшись друг к другу. Я ждал, но ничего не произошло. Ну и ладно. Скоро они поднялись, сложили одеяло и ушли. Ну и ладно.

– Опять мечтаешь, Холланд. Только и делаешь, что мечтаешь. Пришел ко мне на урок – изволь слушать. Не хочешь – до свидания. Ну? О чем я тебя спросил, Холланд?

Тристрам взглянул на учителя. Сзади его ткнули в спину линейкой.

– Давай, Холланд, не стесняйся. Говори. Мы тебя слушаем. Что я только что сказал? Повтори. Что я сказал?

– Не знаю, сэр.

– Не знаешь? Значит, не знаешь. Как думаешь, зачем ты сюда приходишь? Ты можешь чего-то не знать перед тем, как пришел сюда. Но здесь я тебе рассказываю, и ты уже должен это знать, Холланд.

Сзади его снова ткнули линейкой. Он не шевельнулся.

– Извините, сэр.

– Извините? Извинить мне нетрудно. Как бы тебе не пришлось перед собой извиняться. Ведь на носу экзамены. Так ты далеко не уедешь. Понимаешь, Холланд? Далеко не уедешь.

– Понимаю, сэр.

– Если снова будешь мечтать – выгоню. Из класса и вообще отовсюду. Так дальше дело не пойдет. Живешь в каком-то своем мирке. На всех смотришь свысока. Сколько тебе лет?

– Четырнадцать, сэр.

– Четырнадцать, а уже смотришь свысока. До чего распустился! Нет, так не пойдет. Ты меня понял? Тоже мне, аристократ нашелся! То, что ты делаешь на улице, – твое дело. Пусть об этом пекутся твои родители. Но здесь – здесь командую я. Это понятно?

– Понятно, сэр.

– Вот и прекрасно. Помни об этом.

Тристрама снова ткнули в спину линейкой, кто-то дунул через трубочку вымоченным в чернилах шариком из промокашки и попал ему в шею. На радость всему классу Тристрам вытер чернила рукой. Учитель смотрел на него с улыбкой.

– Дженнифер Траншан. Задержись, пожалуйста. Остальные девочки шумной ватагой высыпали из класса. Кое-кто захихикал, показывая на Дженни пальцем.

– Что-то дела у нас не очень, Дженнифер.

– Да, мисс.

– Ты даже не знаешь, о чем я говорю, так ведь? Если нетрудно, смотри не в сторону, а на меня.

– Да, мисс.

Дженни воззрилась на нее невидящим взглядом.

– Так вот, дела у тебя идут не очень. Не знаю, что с тобой происходит. Ты ведь была одной из лучших моих учениц. Уроки всегда сделаны; в классе тебя уважали; всегда вела себя достойно. Что случилось? Работаешь явно хуже, на уроках не слушаешь. Ты сейчас-то меня слышишь?

– Да, мисс.

– И на том спасибо. Ну, хорошо, что-нибудь приключилось дома? Что-то такое, о чем ты не можешь поговорить с родителями?

Дженни не ответила.

– Что-то не так дома, да? Или в школе?

– Нет, мисс.

– Что же тогда? Если дома все в порядке, в школе тоже… А книжку, которую дал врач, ты прочитала?

– Да, мисс.

– Так. Ну, в чем же тогда дело?

– Ни в чем.

– Дженнифер, – дружелюбных ноток в голосе поубавилось, – я преподаю вот уже почти двадцать лет. Я научилась распознавать, когда с человеком что-то происходит, и я здесь для того, чтобы помочь. – Она твердо уперлась руками в крышку стола. – Так что с тобой такое?

– Я же вам сказала. Ничего. Все нормально.

– А я тебе говорю, что преподаю уже двадцать лет, и делать из меня дурочку не надо. Так в чем дело?

– Ни в чем. Честно.

– Понятно. – Она оглядела свои чистые, без колец, руки. – Не хочешь мне говорить?

– Да говорить-то нечего. Правда. Дженни начала уставать от этого разговора.

– Если тебе моя помощь не нужна, значит, не нужна – тут я ничего не могу поделать. Но хочу тебя предупредить, милая. Это твое отношение к окружающим – вы, мол, все меня недостойны – ничем хорошим не кончится. Уверяю тебя. К людям так относиться нельзя. – Она сжала пальцы. – Итак, девочка?

– Да, мисс?

– Это все, что ты можешь сказать?

– Да, мисс.

– Ты совершенно невыносима. Да-да, совершенно. Иди с глаз моих, побегай там где-нибудь, может, развеешься.

– Да, мисс.

В коридоре столпились одноклассницы Дженни. Перешептываясь, они ждали.

– Видите, – сказала Синтия. – Видите?

В следующую неделю времени для ребятишек у меня почти не было. Мой экзамен по вождению назначили на пятницу, и каждый вечер мы с отцом часа по два мотались по городу. Вместе ездили и в школу, а там за руль садился он и уже сам ехал на работу. Иногда на переменах и во время ланча я видел Тристрама, и все вроде было как обычно, правда, он несколько сторонился парней, с которыми раньше водил дружбу. Ну, решил я, эту пробоину залатать нетрудно. Мелкие свары и стычки – дело обыкновенное, кто-то сам выпадает из компании, кого-то изгоняют. Но в любом случае такие конфликты – временные, и я не стал придавать этому значения.

После занятий Тристрам продолжал встречаться с Дженни, а коль скоро от мальчишеских дел он был свободен, ускользнуть со школьного двора не составляло труда, и, довольные, они вместе шли домой, держась за руки.

Вторую половину пятницы отец себе освободил.

– Не для того я покупал машину и все это время тебя натаскивал, чтобы ты завалил вождение. Верно, сынок?

– Конечно, па.

Мы только подъезжали к месту сдачи экзамена, а я уже вовсю мечтал. Сначала будем ездить за город после школы, потом на целый день, а потом… а потом…

– Ты ведь не нервничаешь, сынок? Нервничать ни к чему.

– Все нормально, папа.

Но я нервничал. Желудок мой совсем разгулялся, ладони вспотели, и я уже представлял себе, что во время экзамена руль так и норовит выскользнуть из рук.

– Пустяки это. Жизнь куда сложнее, разве не так? Стало быть, нервничать да бояться тут нечего. Вообще, сынок, никогда не бойся жизни. Будь с ней полюбезнее, и она всегда возьмет твою сторону.

– Да, папа.

Господи, Боже правый, я так хочу домой. Зачем мне этот дурацкий экзамен? И на кой черт мне машина? Не-ет, а как же поездки за город? А все остальное?

– Вот и молодец. А теперь запомни. Веди машину спокойно, с экзаменатором держись вежливо.

Хоть бы он заткнулся. Надо отключить мозг, тогда я услышу только звуки, а не слова, но ему словно требовалось мое утешение в трудный час, и он продолжал зудеть насчет того, чтобы я не нервничал, хранил спокойствие, вел машину без рывков, не нервничал, помнил о ручном тормозе, и опять-таки не нервничал.

Пока доехали до места, я успокоился. Хотелось только одного – убить отца, чтобы не слышать всего этого. Неважно, как – он должен умереть. Значит, не нервничать? Не буду, папочка. Просто я из-за тебя уже сдвинулся. Так что тебя ждет смерть.

Экзамен принимал щупленький человечек, который называл меня «мистер Эпплби». До этого «мистером» меня еще никто не называл. Раз такое уважение, значит, шансы завалиться практически равны нулю. Я улыбнулся инструктору и пожал ему руку.

– Из соборной школы? – спросил он.

– Ему там совсем немного осталось, – ответил за меня отец. – На следующий год – Кембридж.

Такой ответ инструктору понравился. Я – не какой-то хулиган, которого обязательно надо завалить. Заглянув на полочку под панелью приборов, он увидел «Правила дорожного движения» и еще три книги: как подготовиться к экзамену на получение прав, как научиться ездить безопасно. Все это я аккуратно разложил на полочке специально ради него. Конечно же, это ему понравилось еще больше.