— На какие? — застонала Штукина. — Скажи, где деньги неохраняемые лежат, я, может, тоже клинику открою.

— Неохраняемые деньги лежат у будущего бывшего моего супруга Жеребова Дмитрия Ивановича. Я уже все спланировала. Наш приятель продает загородный отельчик небольшой. Свалить хочет от родимых берез в сторону зеленых пальм, а рынок-то недвижимости стоит. Видать, все сейчас к пальмам повалили.

— Точно, валят капиталисты. Скоро начальству нашему некого будет потрошить, — согласилась Штукина.

— Ага, осталось только налог на имущество приподнять — так вообще рынок ухнет. И все, кто при гражданском строительстве кормились, пойдут по миру. Непонятно только, кому от этого лучше будет? — печально заметила Тася. — Ну, и чего отельчик этот? За бесплатно же все равно не отдадут.

— Конечно, не отдадут, но хозяин уже цену несколько раз скинул. Состояние там неплохое, немного дооборудовать только. Технология вся у меня здесь. — Вера постучала пальцем по лбу. — Я ж не зря столько времени в клинике проторчала. Даже предварительная договоренность на поставку необходимого оборудования имеется. Короче, сумма для Жеребова Дмитрия Ивановича набегает, конечно, большая, но посильная. Особенно если этот дом продать.

— Как продать? А где ж ты жить тогда будешь? — заволновалась Тася. Она ведь не любила перемены, да еще столь кардинальные.

— Так там же, при новой своей клинике.

— А если Жеребов не согласится? — поинтересовалась Штукина. — Ну, «дачку» продавать и вообще деньги в этот твой проект вкладывать?

— Согласится. Он уже на все согласен. Как меня увидел, так и вошел в пике. До сих пор выйти не может.

— Жалко мне его. — Тася вспомнила потемневшего лицом, поникшего Сельдерея.

— А мне ни капельки! — решительно сказала Вера. — Я с таким трудом от него оторвалась, себя, наконец, уважать начала. Вот буду теперь другим женщинам помогать.

— А может, тебе клинику «Вера» назвать, а то сейчас везде уже институты красоты, куда ни плюнь, — задумчиво произнесла Штукина.

— Хорошая мысль, — согласилась Вера. — Но это мы еще ближе к делу обсудим.

— Как там братец мой? — спросила Тася. — Не офигел еще совсем от твоей звездности недосягаемой?

— Ты ничего не знаешь?

— А что? — У Таси опять тревожно екнуло в груди.

— Он от мамаши твоей съезжать собрался. В Милан. Там ему какую-то работу в университете на кафедре предложили. Сейчас квартиру подыскивает.

— Вот здорово! — У Штукиной даже глаза загорелись. — Девчонки, это ж действительно здорово! Ясное дело, что для непутевой мамаши это слезы и переживания, но парень начнет взрослую самостоятельную жизнь.

— Наверное, ты права, — согласилась Тася. — Ох, бедная моя мамаша!

— Верка! Ты ж ничего не знаешь! Наша Таська по дороге из Финляндии попала в аварию и была спасена здоровенным таким мужиком. А меня он услал на своей второй машине. После чего Таська пропала, а потом появилась и до сих пор ходит как мешком пришибленная. — Штукина разлила по фужерам вино. — Это надо обмыть!

— Ничего не поняла, но обмыть надо, — рассмеялась Вера. — Чего, Таська, ты влюбилась никак?

— Ага. — Тася кивнула и вздохнула. — Только нам видеться пока нельзя.

— Сериал, ядрена кочерыжка, мыльная опера, любовь и ярость! — захохотала Штукина.

— Дура! Никакой не сериал, а развод с дележом имущества. Как выяснилось, старая жена не всегда оказывается настоящим товарищем. Она может быть и зловредной пиявкой.

— Ну, развод — это ерунда. А я-то уж думала, что вы с ним оказались родственниками, как Зита и Гита, — захихикала Штукина.

— Штукина, ты своей смертью ни за что не помрешь. Вер, давай ее отдубасим, в конце концов!

— Давай. Я поленом, а ты кочергой. Иначе нам ее не одолеть.

— Хрен вам! Даже не пытайтесь, майора милиции кочергой не достанешь. — Штукина вскочила с дивана, схватила диванную подушку и кинулась сверху на Тасю и Веру.

Они дубасили друг друга подушками, даже чуть фужеры не перебили, и Тася чувствовала себя никаким не директором, а совсем молодой и глупой девчонкой, как в институтские годы. Она от всей души смеялась и радовалась за себя, за Штукину и, особенно, за Веру.

Всех разогнал строгий Валерик, который пришел и потребовал прекратить безобразие, а также срочно приступить к приготовлению ужина, потому что дети в количестве трех штук очень проголодались.

Вера тут же кинулась на кухню. Ужин, кстати, у нее получился ничуть не хуже, чем при наличии в доме Сельдерея. Правда, на этот раз она от помощи Таси и Штукиной отказываться не стала. Сказала, что волнуется за свой маникюр, поэтому чистить картошку и резать лук придется Штукиной.

После двух праздничных дней, проведенных на «дачке» у Веры, в Тасиной жизни потянулись серые трудовые будни. Без приключений и ярких событий. Ну, если не считать событием покупку новой сумки или туфель. Она иногда позволяла себе отвлечься на шопинг, после чего ей становилось немного полегче. Но ненадолго. Левшуков не объявлялся, и на смену спокойной уверенности в том, что все будет хорошо, в Тасиной душе поселилась тоска. Она скучала по Левшукову, как никогда еще ни по кому не скучала. И все это время Тася чувствовала себя какой-то механической куклой, которая встает по утрам, чистит зубы, завтракает, надевает красивый костюм, едет на работу, совещается, решает текущие задачи, планирует, контролирует, изменяет, направляет — короче, суетится, непонятно только зачем. В командировки летает. Взлет, посадка. «Здравствуйте, Анастасия Михайловна! Как долетели? Все хорошо?»

«Хрена там, хорошо! Чего хорошего-то? Когда сердце ноет и кругом тупизм невозможный. Раздражает все. И люди, и дома, и деревья, а особенно машины раздражают — тащатся еле-еле, будто колеса у них квадратные, и голуби — суются везде и гадят, сволочи, и бабы веселые раздражают. Ходят, хихикают. Чего хихикают? Дуры!»

Тасе стало скучно жить. Немного она повеселела и встрепенулась, только когда в конце апреля они с Дуськой переехали жить на дачу. Сбылась Дуськина мечта о том, чтобы ее отвозили в школу на красивой казенной машине. Правда, после школы Дуське приходилось тащиться домой на электричке. Зато Тася, которую последние недели серьезно мучила бессонница, наконец стала спать по ночам. Открывала окно и под весеннее шушуканье и шебуршение засыпала, как младенец. Заметьте, безо всякого коньяка! Правда, и просыпалась тоже часа в четыре утра, с первыми птичками. Птички выясняли отношения у Тасиного окошка, как супружеские пары, долго живущие вместе. Она щебетала, а он ворчал. Тася слушала и все понимала.

Тася очень любила дедушкину, а теперь свою, дачу. Особенно большую веранду, которую открывали с первым весенним теплом. На ней за круглым столом под старым абажуром, сшитым еще Тасиной прабабушкой, они с Дуськой обычно обедали и ужинали, а в выходные еще и играли в карты, иногда приглашая к себе соседей. Двери и окна веранды выходили к лодочному причалу и маленькому пляжику, вход на веранду из дома находился в гостиной, где стоял тот самый рояль, купленный дедушкой для непутевой мамаши. В гостиной еще дедом был настелен дорогущий паркет, предмет Тасиной гордости и большой заботы. Она очень ругалась, когда кто-то прямо с пляжа через веранду тащился в гостиную.

За дачей зимой после смерти бабушки и деда присматривали соседи, которые жили у себя в доме круглый год.

В это лето Тася решила устроить серьезное переоборудование дачи. Слава богу, зарплата директорская позволяет. И подремонтировать, и перестроить, и посудомойку установить, в конце концов.

На майские праздники прилетела непутевая мамаша. Тони вместе с нанятой медсестрой и своими сослуживцами отправился на какую-то выставку в Дюссельдорф, а непутевая мамаша под девизом «никому-то я теперь не нужная» на недельку прилетела к Тасе. Как написала Вера в своей записке Сельдерею, «погоды стояли великолепные», снег повсюду уже растаял, и на газонах прямо среди старой травы расцвели крокусы. Тася с Дуськой подсаживали их каждую осень, и со временем в конце апреля газоны на даче представляли собой уже целые поляны этих нежных цветов. Тася встретила непутевую мамашу в аэропорту и сразу привезла на дачу. Непутевая мамаша одобрила казенный автомобиль, Тасиного водителя, подаренные Левшуковым часы и перемены, которые Тася уже произвела, и те, которые еще только планировала на даче. В связи с праздниками у Таси очень кстати организовались аж целых четыре выходных дня, поэтому она отпустила водителя и решила эти четыре дня ничего не делать, а только загорать и шушукаться с непутевой мамашей.

Дуська, как всегда радостно причитая, повисела на шее у непутевой бабушки, однако после ужина отправилась к своим подружкам по соседству. Тася мыла посуду, а непутевая мамаша играла на рояле.

— Отцвели уж давно хризантемы в саду… — пела непутевая мамаша, а Тася на кухне тихонько хлюпала носом, вспоминая, как эту песню пел Левшуков.

«Ну где же он, леший этот? И вообще, сколько можно разводиться? Может, он уже давно развелся, а Тасю просто позабыл-позабросил?» — такие вот печальные мысли крутились у нее в голове.

— А любовь все живет в моем сердце больном… Стася, там кто-то приехал! — прокричала непутевая мамаша, не переставая играть.

— Может, не к нам? Я не жду никого! — крикнула Тася в ответ.

— Под увядшим кустом хризантем… Стась, там их много. О! Уже в огороде лазают. Наверное, вход в дом найти не могут. Точно! Через веранду поперлись.

Музыка стихла.

— Вы кто? — услышала Тася вопрос непутевой мамаши.

— Свои, — раздалось с веранды.

Сердце у Таси замерло, это определенно был голос Левшукова.

— У нас свои все дома, — проворчала непутевая мамаша.

— А вот и неправда. По дороге я встретил девушку Евдокию, чудесным образом похожую на вас. Она играет в бадминтон.

Тася выбежала на веранду. В дверях стоял Левшуков и держал в руке огромную пластиковую переноску для животных. За спиной Левшукова стоял один из охранников.

— Бе-е-е, — раздалось из переноски.

Тася бросилась Левшукову на шею.

— Похоже, действительно свои, — заметила непутевая мамаша, усаживаясь за стол.

В дверях показалась Дуська.

— Посторонитесь-ка, — строго сказала она охраннику.

Охранник пропустил Дуську на веранду, и та уселась рядом с непутевой мамашей.

Тася отцепилась от Левшукова.

— Познакомьтесь, это Алексей Николаевич. А это моя дочка Евдокия и моя мама Софья Михайловна.

— Можно Софи, меня так дома зовут. Я в Италии живу, — пояснила на всякий случай непутевая мамаша.

— Очень приятно, меня можно Лешей звать, а это Тихон Алексеевич Левшуков, можно просто Тихон. — Левшуков поставил на пол переноску и открыл ее. Из переноски вылез бебе ка и с криком «Бе-е-е» стал тереться о Тасины ноги.

— Так вот она какая, бебека настоящая! — сказала Дуська и схватила Тихона на руки. — О, тяжелый какой!

Тихон не стал вырываться, а сразу затарахтел.

— Все, Тася, жить мне теперь негде. Даже берлогу у меня отобрали. Не прогоните нас?

— Я к вам пришел навеки поселиться, — пропела непутевая мамаша несвойственным ей противным голосом. — Везет же тебе, Стаська, на бездомных мужиков.

— Конечно, не выгоним, не слушай никого. Я теперь тебя от себя не отпущу. Считай, вцепилась. — Тася обняла Левшукова и прижалась к нему.

— Только ты учти, Анастасия, на меня можешь не рассчитывать, я тебе больше денег на квартиры для твоих бывших мужей давать не буду! — Непутевая мамаша поджала губы и моментально вдруг стала похожа на свою собственную мать Евдокию Петровну.

— А я-то уж обрадовался! Думал, в кои веки так повезло, урвал богатую невесту. И квартира у нее есть, и машина, и дача, да еще и мама за границей живет, — развеселился Левшуков. — А тут вон оно что! Куда ж мне теперь деваться, раз деньги на квартиру не светят?

Тася захихикала и поцеловала Левшукова в щеку.

— А вы у нас как, всем кагалом поселяться будете или только вы, а остальные табором станут, костры будут жечь? — поинтересовалась непутевая мамаша. — Стася, я из гостиной видела их там, аж две машины.

— Я в курсе, мам. У них так принято.

— Не волнуйтесь, если меня не выгоняете, остальных я отпущу, — успокоил непутевую мамашу Левшуков.

— А куда ж они поедут? — испугалась Тася. — Да еще на ночь глядя.

— Не переживай, — засмеялся Левшуков. — Они, в отличие от меня, не бездомные.

— Алексей Николаевич! У нас регламент. Вас одного оставлять никак нельзя, — раздалось от дверей.

— Значит, все-таки табором станут. Я как чувствовала. — Непутевая мамаша всплеснула руками.

— Ничего, что-нибудь придумаем, а сейчас уезжайте. Не видишь, что ли, какая у меня тут охрана?