Она проснулась от ощущения, будто в комнате находится кто-то еще. В лунном свете было видно, как чей-то черный силуэт проследовал в ванную. Отец! Она услышала, как спустили воду. Под дверью погасла полоска света. Снова открылась дверь, и из туалетной вышел голый Рой Томкинс. Он подошел к кровати, отвернул одеяло и улегся рядом с дочерью.

— Ты спишь, детка?

— Уходи!

— Мне так тоскливо одному. Просто невыносимо. Мне необходимо согреться. Вот и все.

— Если ты сейчас же не уйдешь, я сама уйду.

— Только согреться, солнышко. Твоя мать нанесла мне такой удар, не могу прийти в себя. Подвинься ближе, согрей меня.

— Что ты себе позволяешь?!

Она попыталась встать. Отец схватил ее за руку.

— Ты никуда не пойдешь, маленькая шлюшка!

Она отчаянно сопротивлялась, пока не задохнулась, получив удар в солнечное сплетение. Комната поплыла у нее перед глазами.

— Ах, ты не хочешь слушаться? Пора принимать меры!

Пьяный отец вцепился в ворот ее ночной рубашки. Одно резкое движение — и он разорвал ее пополам.

— Ты сошел с ума!

Он жадно ощупывал глазами ее юное тело.

— Можно подумать, что на тебя не глазел ни один мужчина! Или не лапал! Как он это делал, тот фермер? Вот так?

Грубые ручищи мяли ей груди. Она закричала:

— Убирайся! Если ты сейчас же уйдешь, я никому не скажу. Пусти меня! Извращенец!

Он снова ударил ее и, сорвав остатки рубашки, зашарил рукой у нее между бедрами.

— Не смей так говорить! Лежи смирно. Не двигайся, или я сделаю тебе очень больно. Мне бы не хотелось.

Шейла почувствовала его напрягшийся член — твердый, неумолимый. И поняла, что этого не избежать. О Господи!

В ее груди родился отчаянный, нечеловеческий крик, способный напугать отца и помешать преступлению свершиться. Однако он зажал ей рот. От него разило табачищем и водочным перегаром. Он тяжело дышал. И вдруг ворвался в нее и начал яростно двигаться.

Крик умер, так и не вырвавшись наружу. Шейла знала: потом отец будет раскаиваться, унижаться, молить о прощении.

Но она не простит.

Глава 10

Письмо было отпечатано на пишущей машинке. Несколько коротких, энергичных строк.

«Дорогой мистер Джерсбах.

С интересом прочел вашу первую статью. Хотелось бы поговорить об этом проекте. Если у вас найдется время в выходные, готов назначить встречу…»

Уильям Грэхем Притчетт жил в каменном особняке с башенками, с великолепным видом на реку Гудзон. Особняк одиноко и гордо красовался на невысоком, окруженном лесами холме в нескольких милях от Кротона. Рассказывали, будто за высокой каменной оградой постоянно патрулируют охранники со свирепыми псами, готовыми в мгновение ока вцепиться в глотку нарушителю. Трудно сказать, имели эти слухи под собой почву или их распространял сам Уильям Грэхем Притчетт.

Лимузин, ждавший Пола на станции, миновал высокие чугунные ворота и покатил по узкой подъездной аллее, над которой смыкались в виде арки ветви густо посаженных деревьев. Бесстрастный шофер смотрел прямо перед собой и ни разу не скосил глаза на зеркало заднего вида.

Они очутились в тупике — лимузин почти уперся в отвесную каменную стену. Каменные ступени вели на широкую веранду, откуда открывалась широкая — на сто восемьдесят градусов — панорама реки. В дальнем конце веранды оказался вход в наружный лифт. Пол подождал, пока слуга не открыл решетчатую дверь подъемника и жестом не пригласил его войти. Изнутри стены лифта были отделаны панелями из пятнистой древесины фруктовых деревьев с золотым, вырезанным лобзиком орнаментом. Лифт начал медленный, мягкий подъем, а когда остановился, напротив решетчатой двери оказалась дверь, ведущая в просторное помещение с идущими вдоль стен книжными стеллажами. Фронтальное окно во всю стену выходило на живописно извивающийся Гудзон.

В дальнем конце комнаты, за массивным овальным столом, на котором были разбросаны книги и газеты, сидел человек лет шестидесяти, плотного сложения, с двойным подбородком и покатыми плечами. Водрузив на переносицу очки в тонкой светлой оправе, он читал гранки.

— Джерсбах? — высоким, хорошо поставленным голосом уточнил он.

— Да, сэр.

— Я представлял вас другим. Не таким симпатичным, внушающим доверие молодым человеком. Впрочем, это зависит от комбинации хромосом. У вас есть способности.

— Спасибо, мистер Притчетт.

— В последнее время это самая свежая идея, зародившаяся в синдикате. Видит Бог, из этого может выйти что-нибудь путное. Располагайтесь. Пить будете?

— Нет, спасибо. Вы писали, что хотите обсудить проект. Хотите что-либо изменить?

— Вот именно! Я же говорю, что вы — способный молодой человек.

Притчетт отпил воды из стоящего перед ним стакана и, развалившись в кресле, с немного кривой улыбкой задал вопрос:

— Что вами движет?

— Должно быть, деньги.

— Верю. Я помогу вам добиться того, чего вы хотите. Но для этого и я должен получить то, чего я хочу.

— Я не уверен, что понял, сэр.

Притчетт снял очки и положил поверх гранок.

— Раньше слышали о «Камелоте»?

— Да, сэр.

Не страдая особой скромностью, Притчетт дал своему реконструированному особняку это название — в честь легендарного рыцаря времен короля Артура. Постепенно оно прижилось.

— Как по-вашему, что интересует людей в первую очередь, когда заходит речь о моем доме?

— Трудно сказать.

— Во сколько он мне обошелся. Общеизвестно, что я перевез его сюда из Англии и сложил заново, по кирпичику. Все слышали о моей коллекции антиквариата, картин и безделушек. Они жаждут знать, во что мне обходится его содержание. И сколько я угрохал на само строительство. Улавливаете мою мысль?

— Не вполне.

— Судя по вашей первой статье и тезисам, вы намереваетесь поведать миру, как делаются такие фильмы. Превосходно. Но меня интересует также финансовая сторона. Каковы расходы на постановку? Сколько получают творческие работники и персонал? Какова прибыль от тех или иных капиталовложений? То есть вся подноготная.

Притчетт наклонил массивную голову, схожую с головой американского лося. На лоб упала прядь волос.

— Придется дополнительно потрудиться, произвести раскопки. Но я готов хорошо заплатить. Десять тысяч наличными. Более того, позднее вы соберете эти статьи и издадите книгу. Я помогу вам с изданием. Вы получите авторские права.

Столь неожиданный поворот разговора не привел Пола в восторг.

— Вряд ли у меня получится. Я не разбираюсь в таких вещах. Даже не знаю, с чего начать.

Притчетт подвинул к себе графин и налил еще воды.

— Не будем преувеличивать трудности. Я слежу за революцией в области видеокассет с середины пятидесятых, когда в студиях появились первые видеомагнитофоны. Тогда предсказывали, будто в скором будущем каждый сможет делать моментальные любительские фильмы и записывать для повторного просмотра любимые телепрограммы. Я отнесся скептически: для этого еще не пришло время. Десять лет спустя научились выпускать портативные видеомагнитофоны, и все опять затрепыхались. Я же считал: рано. Должно было пройти еще десять лет, прежде чем началась массовая продажа видеомагнитофонов и плейеров для домашнего употребления. Но теперь существует громадный вакуум программ. Слепому видно: спрос клонится в сторону массовой купли-продажи порнографии. «Конфиденциальные кассеты» оказались на гребне волны. А вы — в центре событий. Кому, как не вам, раздобыть всю эту информацию?

— У меня создалось впечатление, что вы располагаете гораздо более надежными источниками информации.

Притчетт через силу, напрягая мышцы рта и глотки, допил воду и со вздохом поставил стакан на стол.

— Если бы! «Конфиденциальные кассеты» — дочерняя корпорация, к тому же частная, поэтому не обязана публиковать финансовые отчеты. Интересующие меня сведения можно добыть только изнутри. Составим новый контракт. Вы живописуете все захватывающие подробности — чем и славятся наши газеты — плюс то, о чем мы только что говорили. Цифры, факты — все.

К Притчетту вернулась уверенность сильных мира сего — даже воздух комнаты казался наэлектризованным.

— Для вас, Джерсбах, это сказочный шанс. Такие выгодные сделки не часто выпадают на долю молодых писателей.

— Я высоко ценю ваше доверие, сэр, но…

— Никаких «но». Вам стоит только взяться — и все пойдет как по маслу. Это гораздо проще, чем вы думаете. Буду рад сотрудничеству. Для меня это очень важно.

Открылась дверь, и вошла женщина с темной кожей и неописуемыми габаритами.

— Пора баиньки, Вилли, — промурлыкала она.

Мисс Пенни вот уже тридцать лет была «полюбовницей» Притчетта — с тех самых пор, как он впервые увидел ее в доме своего отца в Хайгейте, где она в качестве горничной убирала спальни. Тогда она была хрупкой, похожей на мальчишку-сорванца, очаровательной мулаткой шестнадцати лет от роду.

Глядя на эту толстуху, чьи негроидные черты давно утратили всякую привлекательность, трудно было поверить в достоверность рассказов об их любви с первого взгляда, о решении Притчетта оставить жену и троих детей, чтобы соединиться с ней. Разумеется, эти истории не появлялись в печати: на протяжении тридцати лет вся мощь газетной империи Уильяма Притчетта была направлена на то, чтобы избежать огласки. Развод не состоялся, жена не предъявляла никаких претензий, старший сын Притчетта продолжал трудиться на благо синдиката и даже время от времени наведывался в особняк на Гудзоне, а мисс Пенни оставалась для всех «экономкой» босса. Всякого, кто посмел бы распустить язык, привлекли бы к суду по обвинению в диффамации. Но, несмотря на это, за тридцать лет число посвященных выросло до нескольких десятков тысяч. Все эти люди втайне смаковали пикантность ситуации; ведь издания Притчетта продолжали скармливать миллионам читателей строгую мораль общества истэблишмента.

Притчетт слабо запротестовал:

— Все в порядке, дорогая. Еще минуточку.

— Нет, Вилли, никаких минуточек. Доктор сказал, тебе нужно отдыхать днем.

Нисколько не пытаясь затушевать свои манеры женщины-собственницы, мисс Пенни обратилась к Полу:

— Вы ведь не хотите, чтобы он пошел против доктора?

— О нет, ни в коем случае.

Притчетт поднялся из-за стола.

— В сущности, мы уже закончили. Не правда ли, Джерсбах?

— Да, сэр.

Уже у двери он услышал совет:

— Макс Рэнд. Вот кто владеет всей нужной информацией.

* * *

Фамарь была дана в жены Иру, первенцу Иуды, но Ир был неугоден Господу, и умертвил его Господь. Велел Иуда второму сыну, Онану, войти к Фамари, но Онан нарочно пролил семя на землю, и за это Господь умертвил и его. И сказал Иуда Фамари, невестке своей: живи вдовою в доме отца твоего, пока подрастет Шела, сын мой. Но прошло много времени, и увидела Фамарь, что Шела вырос, а она не дана ему в жены. В отместку Фамарь притворилась блудницей и, закрыв лицо свое покрывалом, пошла туда, где должен был пройти Иуда, и соблазнила его. Прошло около трех месяцев, и сказали Иуде: Фамарь, невестка твоя, впала в блуд и беременна от блуда. Иуда сказал: выведите ее, и пусть она будет сожжена. Но когда повели ее, Фамарь послала сказать Иуде: я беременна от того, чьи это вещи. И узнал он данные им «блуднице» подарки. Пришлось Иуде признать свое отцовство.

Один из драматичнейших эпизодов Библии.

— Слишком пресно, — резюмировал Фаллон. — Вот в чем беда. Нашим клиентам подавай что-нибудь покруче. Феллацио, содомирование и все такое прочее.

Фильм по мотивам Библии расходился с большим скрипом; посыпались возмущенные письма. Фаллон не признал, конечно, открыто правоту Пола, однако тот поднялся в его мнении.

— Твой Петроний расходится куда веселей. Тридцать восемь тысяч. То-то этот сукин сын числится классиком.

Наряду с переходом Тома Фаллона на «ты», Полу достались и другие знаки признания, включая короткую дружескую записочку от Ивена Хендершота с предложением как-нибудь организовать «римский» вечер. Секретарша Хизер — надежный флюгер — одаривала Пола лучезарными улыбками. На совещании по поводу следующей картины, по мотивам «Декамерона», Сиранни постоянно апеллировал к нему. Тот выбрал вторую новеллу Девятого дня и начал спешно набрасывать фабулу, чтобы Мердок мог скорее приступить к съемкам.

В разгар работы Пол получил приглашение на обед в компании Тома Фаллона, Макса Рэнда и Фрэнка Мердока. Они собрались обсудить новый цикл видеофильмов, запущенный конкурентами.

Сидя за рюмкой в роскошном ресторане «Дары моря», где на отделанных панелями стенах висели рыбачьи сети и чучела рыбы-меча, Мак Рэнд сказал: