Жюльетта Бенцони - Кинжал и яд

Через восемь месяцев, в августе 1614 года, в замке Бейнард состоялось тайное собрание под председательством Джорджа Аббота, архиепископа Кентерберийско-го. Присутствовали на нем граф Пемброк и лорд Монтгомери — дяди молодого лорда Эссекса, принадлежавший к семейству Говардов, но отколовшийся от своих родичей сэр Томас Лейк, главы семейств Сеймур и Рассел — иными словами, все, кто имел основания ненавидеть новоявленного герцога Сомерсета. Целью собрания было свержение фаворита, который уже успел стать лордом-хранителем королевской печати, лордом-казначеем Шотландии и лордом-камергером. Благодаря такому прекрасному набору титулов и должностей в руках Роберта Карра — а главное, в руках его очаровательной супруги — оказались почти все рычаги управления государством. Положение становилось нестерпимым, и с этим пора было кончать!

Лучшее решение нашел архиепископ Кентерберий-ский. Увлеченный любовью Роберт, на свое несчастье, совершенно забыл о монархе, который невыносимо страдал. Единственным средством утешить его и заодно устранить опостылевшего Сомерсета было подыскать королю другого фаворита.

— У меня есть на примете нужный нам человек, — объявил архиепископ. — Во время последней охоты король обратил внимание на юношу, обладающего всеми физическими и нравственными совершенствами. Это настоящий Ганимед, и даже герцог не может сравниться с ним красотой. Недостаток у него только один — он беден.

— Это не имеет значения! — воскликнул Сеймур. — Мы дадим ему денег: позднее он вернет нам их сторицей. Однако будет ли он послушен?

— Я за него ручаюсь, — заявил архиепископ.

Ненависть прелата к Сомерсету не знала границ с тех пор, как он узнал о переговорах фаворита короля с испанским послом Гондомаром. Речь шла о женитьбе наследного принца на инфанте, которая для прелата воплощала собой насильственный возврат к католицизму, учреждение инквизиции и бог знает еще какие немыслимые злодеяния.

Итак, собравшиеся в Бейнарде господа выработали детальный план действий, и вскоре после этого на исторической арене появился Джордж Вильерс, которому в ближайшем будущем предстояло стать герцогом Бекингемом…

Расчет заговорщиков оказался верным. Обретя деньги и могущественных покровителей, молодой Вильерс настолько быстро обольстил Иакова II, что всем стало ясно — звезда прежнего фаворита закатилась. Понял это и герцог Сомерсет. Он пришел в страшную ярость и попытался вступить в борьбу с выскочкой, но ему недоставало такого советчика, каким был Овербери. Сомерсет совершил множество промахов; стал досаждать королю и устраивать ужасные сцены ревности, которые несчастный монарх поначалу сносил стоически. Иакову были дороги воспоминания о прошлом, но все его помыслы были направлены теперь на возвышение Вильер-са, и постепенно ему захотелось избавиться от надоедливого супруга Фрэнсис.

Так обстояли дела, когда осенью 1615 года граф Шрюсбери устроил ужин, на котором словно бы случайно встретились государственный секретарь сэр Ральф Уинвуд и комендант лондонского Тауэра сэр Джервис Элвейз. Разговор коснулся странной смерти Овербери. Уинвуд рассказывал об этом так, будто никакой тайны давно не существовало, и простодушный Элвейз, отдав слишком щедрую дань превосходным винам, угодил в расставленные силки.

— Увы, — вздыхал он, — лорд Сомерсет и в самом деле велел отравить своего секретаря. Я никогда этого не желал, но меня принудили, и теперь мне никогда не избавиться от угрызений совести…

Ужин завершился самым дружеским образом, но на следующий день король узнал все подробности разговора. Началось следствие, в ходе которого выяснилось, что помощник аптекаря, принесший королевскому врачу Мейерну роковой клистир, недавно скончался в Брюсселе и перед смертью во всем признался, чтобы предстать перед богом с чистой совестью.

Немедленно были отданы распоряжения об арестах. Под стражу взяли и неосторожного Элвейза, и тюремщика Уэстона, и услужливую миссис Тернер, и хитроумного аптекаря Франклина. Пытка развязала им языки, и вскоре последовал приговор. Миссис Тернер отправилась на виселицу в одном из своих прославленных гофрированных воротников желтого цвета, благодаря которым завоевала некогда репутацию достойной женщины. Лишь отрекшийся от бога священнослужитель Форман избег официальной кары: у него хватило здравого смысла умереть за два года до суда. Впрочем, была ли его смерть естественной, так и осталось неизвестным. Он был найден в лодке, где лежал с остекленевшими глазами и скрещенными на груди руками.

Хотя Роберта и Фрэнсис долгое время ограждала их знатность, все же были арестованы и они. Теперь уже на всех углах говорили о неблаговидных делах красивейшей женщины Англии — о приворотных зельях, ядах, черных мессах и прочих дьявольских обрядах, которые молва отныне охотно ей приписывала. Сразу несколько человек показали, что собственными глазами видели, как она принимала участие в шабаше, где открыто совокуплялась с козлоногим черным демоном.

Прежде чем отправить молодую женщину в тюрьму, ей предоставили возможность разрешиться от бремени: испытывая несказанные муки, она родила дочь Анну. Наконец 27 марта 1616 года Фрэнсис оказалась в Тауэре, где сразу призналась абсолютно во всем: она не хотела попасть в грубые руки палачей и уповала только на суд. Благодаря своей ловкости и воистину дьявольскому очарованию ей почти удалось совершить невозможное. Когда она появилась в зале суда с отливавшими серебром распущенными волосами и в длинной рубахе из грубого холста — одеянии кающейся грешницы, которое лишь подчеркивало ее обольстительные формы, — изумленным и взволнованным судьям показалось, будто перед ними предстала сама Мария Магдалина. К несчастью для Фрэнсис, в числе судей были и ее заклятые враги, неподвластные никаким чарам. Они одержали верх, и пленительную герцогиню Сомерсет приговорили к сожжению на костре. Гордая красавица встретила вердикт с высоко поднятой головой…

На следующий день та же участь постигла человека, которого она настолько любила, что пошла ради него на преступление. Однако он ни в чем не признался. Роберт Карр, виконт Рочестер, герцог Сомерсет защищался отчаянно и угрожал раскрыть все тайны короля. Между тем Иаков с самого начала не хотел отдавать своего бывшего фаворита в руки правосудия, но рядом с ним находился красавец Джордж Вильерс, который просто кипел от негодования перед лицом такой мерзости и неблагодарности. У Иакова не было сил сопротивляться, и он уступил.

Однако когда подошел день казни виновных, король внезапно опомнился и помиловал обоих. Герцог и герцогиня были приговорены к вечному изгнанию: лишенная имущества, земель, титулов, драгоценностей и баснословных богатств преступная чета должна была отправиться в Шотландию, где Роберту оставили лежащий в руинах замок Карр — единственное достояние его предков. Им предстояло жить там в полном одиночестве до самой смерти, без права куда-либо выезжать…

И для супругов началось адское существование, ибо каждый из них обвинял в случившемся другого. Время тянулось невыносимо медленно, и с каждым днем нарастала их взаимная злоба. Теперь, когда не было прежней роскоши, когда красота Фрэнсис начала блекнуть в ужасающей нищете, а Роберт на глазах превращался в грубого и неотесанного дворянина средней руки, прежняя любовь уступила место свирепой ненависти, терзавшей их на протяжении долгих лет.

Фрэнсис умерла первой в 1632 году, Роберту же предстояло томиться еще тринадцать лет, прежде чем смерть наконец сжалилась над ним. Возможно, они смогли бы обрести спасение, если бы опирались друг на друга, но их любовь была порождена гордостью и плотским влечением, поэтому они сами приговорили себя к этому жалкому прозябанию.

В конце 1647 года среди самых элегантных и блестящих домов в Париже выделялся дворец герцогини Буйонской на улице Сен-Луи. Сама герцогиня, урожденная Леонора Берг, была молода, красива и очаровательна — невзирая на свое германское происхождение, она очень быстро превратилась в утонченную парижанку. Ее роскошные приемы славились во всем городе, и в такие дни дворец всегда был заполнен множеством гостей; когда же она устраивала празднество, к ней в буквальном смысле слова ломились.

Вот и в этот декабрьский вечер, несмотря на пронзительный ветер и затопившую Париж грязь, к крыльцу одна за другой подъезжали разноцветные кареты, откуда выпархивали роскошно одетые женщины и мужчины и не торопясь входили. Все они были обладателями громких имен — либо по праву рождения, либо благодаря выдающимся заслугам перед королевством. Здесь появилась даже высокомерная, неприступная принцесса де Конде, на которую зеваки взирали с почтительным изумлением. Эта дама никому не позволяла забывать о своей почти королевской крови, о принадлежности к семейству Монморанси и об окружающем ее ореоле славы: ведь именно она была предметом безумной — последней — страсти Генриха IV.

Между тем среди этой ослепительной, нарядной, болтливой, шумной толпы находился человек, казалось, искавший уединения. Высокий, статный, очень элегантный в своем камзоле черного бархата, расшитом золотом, он резко выделялся на фоне цветистого окружения. У него были правильные черты лица, бездонные черные глаза под густыми бровями, твердая и насмешливая линия рта. В тридцать четыре года Франсуа де Ларошфуко, принц де Марсийак был чрезвычайно привлекательным мужчиной, но все сходились на том, что он сильно изменился, вернувшись в Париж после четырехлетнего изгнания. Некогда он слыл мечтателем и даже отчасти меланхоликом: обладая романтическим воображением, Франсуа предавался лишь двум страстям — охоте и чтению. Впрочем, женщины его также занимали, но здесь он всегда соблюдал большую осторожность.

В пятнадцать лет его женили на Андре де Вивонн, дочери главного сокольничего. Она подарила ему восемь детей, и Франсуа стремился не омрачать покой супруги, которую искренне почитал, но не слишком любил. На свое несчастье, он влюбился тогда… в королеву! Поверив, будто Анну Австрийскую преследует кардинал де Ришелье, он позволил знатной и дерзкой авантюристке герцогине де Шеврез вовлечь его в заговор, имевший целью похитить королеву и переправить ее в Брюссель. Разумеется, эта затея мадам де Шеврез провалилась — как и все прочие ее безумные предприятия. Франсуа чудом избежал эшафота и мог считать большой удачей, что его выслали из Парижа не куда-нибудь, а в родной замок Вертей.

Через четыре года Франсуа де Ларошфуко вновь обрел свободу в результате почти одновременной смерти кардинала и короля Людовика XIII. Он летел в Париж с бьющимся сердцем, надеясь, что спасенная им от воображаемой опасности королева упадет в его объятия или хотя бы выразит свою признательность в сколько-нибудь ощутимой форме… Однако той романтической королевы, о которой он постоянно вспоминал, уже не существовало: он увидел властную регентшу Франции, а за ее спиной очередную красную сутану — кардинал Мазарини был простолюдином с точки зрения самого захудалого дворянчика, но зато именно ему принадлежало сердце Анны Австрийской!

Франсуа испытал сильнейшее разочарование. Его меланхолия обратилась в горечь, и теперь он помышлял только о мести — причем о мести весьма своеобразной. Он желал, чтобы королева научилась бояться принца де Марсийака!

После короткой военной кампании во Фландрии, где Марсийак был ранен, он вновь появился в Париже и привлекал всеобщее внимание своей высокомерной задумчивостью — делиться своими помыслами он не считал нужным, ибо никто не казался ему достойным этого. Все знали силу его насмешливого ума и потому относились с уважением к опасному мизантропу, а многие красавицы подавляли вздох сожаления, ибо ни одной из них не удавалось привлечь этот мрачный взгляд.

Однако нынешним вечером в доме мадам де Буйон взор Франсуа де Ларошфуко остановился на женщине, которая только что вошла в гостиную. Красота ее была воистину ослепительной. Высокая и стройная, как лиана, она обладала подлинно королевской статью, безупречными чертами лица, белоснежной кожей, громадными глазами редкостного цвета морской волны и массой шелковистых белокурых волос. По странному совпадению, она была в платье черного бархата, расшитом золотом, — очень похожем на камзол Франсуа. Марсийак не признавал других цветов и увидел в этом знак судьбы.

В одно мгновение блистательную красавицу окружили со всех сторон, выказывая ей такие знаки внимания, что стало очевидно — именно она будет королевой сегодняшнего вечера. Но Марсийаку не было нужды представляться ей, ибо он ее хорошо знал. Это была герцогиня де Лонгвиль, Анна-Женевьева де Бурбон-Конде — одна из знатнейших дам королевства, почти равная по рождению государям. Примерно год назад она исчезла из Парижа, отправившись в Вестфалию вместе со своим мужем, который был на двадцать четыре года старше жены. Герцогу де Лонгвиль было поручено вести переговоры о знаменитом Вестфальском мире, положившем конец Тридцатилетней войне.