Барт хмыкнул:

– Что за странные вы создания, женщины? Вам чем хуже, тем лучше. Да? Вот и наша с Рафаэлем девушка взяла и выскочила замуж за плохого парня. За шулера.

– Как это, ваша с Рафаэлем? У вас что, об-ща-я девушка была? – У Женевьевы открылся рот.

Барт передернул плечом:

– Ну была, хотя общая – это сильно сказано. И… – Он улыбнулся. – Я на него даже не разозлился. Блондинка! А мне нравятся брюнетки.

Барт замолчал. Женевьева выжидательно смотрела на него, стараясь не показать, что ей смешно.

– Зима. Скучно. Я затеял вечеринку и спектакль одновременно. Знаешь такие? Зрители – они же и участники.

Женевьева кивнула.

– Рафаэль не любит показываться на публике, – вздохнул Барт. – Он писал сценарий. Он всегда пишет сценарии на исторические темы, с детства. Я мастерил декорации. И нам пришла в голову идея: а что если короля, который только сидит на троне и отпускает реплики, исполнит Раф. Под моим именем, конечно. Чтобы не привлекать лишнего внимания. Я сделал трон на колесиках, для удобства передвижения. Несколько человек было посвящено – я бы не справился без их помощи. Я играл шута, крутился вокруг трона, заодно подстраховывал. Столько на нас грима наложили, что мама родная бы не узнала. Все были уверены, что на троне – я. – Бартоломью рассмеялся, вспоминая.

«А у них там и правда весело», – позавидовала Женевьева.

– Про девушку я и думать забыл, переживал, как выдержит роль Раф. А он разошелся. Под самый конец, когда весь народ уже танцевал, девушка сгоряча полезла к Рафу на колени целоваться. Выпила слишком много шампанского.

Барт сел и с возмущением спросил:

– Ты представляешь?! Я сам с ней еще не целовался!

Женевьева смеялась. Барт улыбнулся:

– Стою я и смотрю, как мой брат обнимается с моей девушкой, и ничего не могу поделать! Не стягивать же ее с его колен и не объяснять, что она перепутала.

– И чем дело закончилось? – спросила Женни, всхлипывая от смеха.

– Этот мошенник назначил ей свидание! Вот и хорошо, говорю, я и пойду. На следующий день я с ней столкнулся, она напомнила про встречу в кафе. Меня разобрало любопытство, догадается она наконец или нет. Посадил Рафа в кафе, они торжественно кофе попили, за ручки подержались, он отговорился, что кого-то ждет, она упорхнула. Так нас и не раскусила!

– А потом? – Женни подумала, что, наверное, это нечестно по отношению к девушке, но до чего же они забавные, Бартоломью и Рафаэль, друг друга стоят.

– Расстались. Ей мама быстро объяснила, что я неподходящий жених.

– Почему? – удивилась Женни.

– Мало того, что семейка сумасшедшая, так еще и денег у нас нет. Мы живем не по средствам, – легко и весело улыбнулся Барт.

Сумасшедшей семьей Женевьеву Мединос не удивишь. Отсутствие денег, конечно, минус. Только…

– Кто в наше время живет по средствам? – пожала она плечами.

– Ну… – поморщился Барт. – Знаешь, во сколько все эти врачи для Рафа обходятся? Если бы только врачи. Мама пробует все подряд, чтобы поднять его на ноги, мы объездили всех европейских шарлатанов. Толку ни от тех, ни от других нет. Вот новая коляска – это вещь! По цене автомобиля, правда, обошлась. Индивидуальный заказ. Раф говорил, давайте лучше машину купим. Но коляска ему нужнее. Передвигаться.

Бартоломью похлопал себя по заурчавшему животу:

– Потерпи, приятель, ужинать мы будем не скоро.

– У меня же есть печенье! – встрепенулась Женевьева.

Она вскочила на ноги, поезд изрядно качало, Женин чуть не свалилась на Барта. Добралась до своего саквояжа, достала небольшую пачку галет.

– Вот, это еще из дома. – Ей захотелось плакать: где она, а где милый дом.

– Лучше, чем ничего. У меня найдется чем запить, – обрадованный Барт достал из рюкзака флягу.

– Нет-нет, алкоголь я не буду, – отпрянула Женни.

– Вода. Коньяк закончился. – Барт болтал с набитым ртом. – Идея Рафаэля – взять флягу спиртного для дезинфекции. Он же основательно готовился к этой экспедиции. А ты в какой была?

– В биологической, – прожевала Женни печенье.

Она отпила из фляжки, пахло спиртом, но это и правда была вода. «Интересно, кипяченая?»

Вытерла губы платочком.

– Ты слышал о профессоре Родригесе?

Барт отрицательно покачал головой.

– Американец. Родители эмигрировали из Мексики. Он пробился в науку из самых низов общества. В детстве посуду мыл в забегаловках! – рассказывала Женни с восторгом. – Всемирно известный ученый! Организатор американского фонда поддержки студентов, выходцев из Латинской Америки. Каждое лето организует студенческие экспедиции. Ищет новые, натуральные источники для медицинских препаратов.

Барт жевал и кивал.

– На уроке испанского мы читали о нем статью и писали письма с отзывами о его работе. Лучшие письма учительница ему отправила. Я не знаю, как произошло недоразумение, может, у него в офисе привыкли, что все письма – просьбы об участии в экспедициях. А может, еще и моя фамилия ввела их в заблуждение.

Женин выдержала паузу.

– Мне прислали приглашение! Ты представляешь? Ох, с каким трудом я уговорила родителей меня отпустить. Ну что ты, домашняя девочка. За границей ни разу не была. А тут – край света, непонятно, какие условия и что за люди.

Барт улыбнулся и покачал головой, бывает же.

– Ах, как я испугалась, когда вышла из самолета. Прислушалась – вроде понимаю, уже не так страшно. Самое смешное, что меня не ждали. Это действительно была ошибка. Они обычно приглашают американцев латиноамериканского происхождения. Но не отсылать же меня обратно, правда? Профессор оказался очень любезным, немного зацикленным на своих идеях и на своем фонде, но ему можно, он же великий. Условия были очень цивилизованные, студенты воспитанные и культурные. Все совсем не страшно. Кроме работы. Очень много работы. Но какой интересной!

Барт высунул язык и попытался его разглядеть.

– Насколько я понял, я жевал еще не изученную мировой наукой дрянь, – сказал он, убедившись, что язык угольно-черный. – Подопытный кролик.

Женни смутилась.

– А что мне оставалось делать? – спросила тихо. – Тебя никак не лечили, диагноза даже не поставили. Я выбрала те листья, что местные индейцы жуют при ознобе и общей слабости.

– Десять процентов, – сказал Барт серьезно. – Я добрый, мог бы запросить и пятьдесят.

– От чего десять процентов? – не поняла Женни.

– От твоей Нобелевской премии. – Он уже не мог сдерживать улыбку.

Женни рассмеялась.

Когда Женевьева открыла глаза, в вагоне было светло. Барт сидел у дверного проема, высунув наружу голову.

– Доброе утро, Бартоломью.

– Привет, – сказал он не оборачиваясь. – Все. Шестой.

Когда он повернул голову к Женни, лицо у него выглядело озабоченным.

– Наши попутчики соскочили с поезда. Все шестеро. Что бы это значило?

Женевьева пожала плечами:

– Наверное, они уже приехали?

Он наморщил лоб, думая, что же ему не понравилось. Ну конечно!

– Женни, они сошли налегке. Куда они дели свои мешки?

Долго ломать голову им не пришлось. Поезд, замедлявший ход, совсем остановился.

– Ола, сеньор! – сказал Барт усатой физиономии в форменной фуражке, заглянувшей к ним в вагон.

Повернулся к Женни и прошипел:

– Спрячь наши деньги.

Жестом к груди показал, куда именно.

Ах, ну да, деньги же у нее. Женни быстро вынула из кармана пачку купюр, расстегнула пуговку, запихнула их за пазуху и торопливо застегнулась.

В сопровождении железнодорожников Женевьева и Бартоломью пошли вдоль поезда к небольшому одноэтажному зданию.

Коровы обрадованно мычали в соседних вагонах: им наливали воду, а из «мягкого купе», в котором путешествовали Барт и Женни, достали охапки сена. Барт покосился на пустую платформу: под брезентом угадывались очертания мешков. «Эх, – подумал он, – нужно было прыгать вместе с ними. Так кто же знал».

– В любой бочке дегтя всегда найдется ложка меда, – улыбнулся он перепуганной Женевьеве.

Она удивленно взглянула на него.

– По крайней мере, мы не сами тащим наши вещи. Может, и рюкзак им отдать?

Женни улыбнулась.

– Что он сказал? – спросил у нее железнодорожник, который нес чемоданы Барта.

– Американский журналист переживает за свои вещи, – нашлась Женевьева.

Начальник (несомненно это был мелкий местный начальник, судя по отличиям в форме и по тому, что являлся единственным толстяком) с интересом разглядывал изображение кота в блокноте Барта. На его столе подчиненные разложили вещи из чемоданов, рюкзака, саквояжа, там же лежало содержимое карманов задержанных. На карман под коленом на штанах Барта, как водится, никто не обратил внимание. Поэтому Бартоломью спокойно разыгрывал роль американского журналиста Джека Смита и требовал звонок в консульство. Никого почему-то не удивило отсутствие у «американца» документов. Наличие дорогого фотоаппарата опять сошло за весомое доказательство.

– Так как вы объясните свое присутствие в поезде, который не предназначен для пассажирских перевозок? – спросил начальник, налюбовавшись котом.

«Может, у него дома такой же ленивый хитрюга живет, поэтому начальник не выглядит слишком сердитым? А может, все толстяки по определению добродушные? Тогда зачем они идут в начальники?» Ну почему ей всегда в самые неподходящие моменты приходят такие нелепые мысли? Женин сконцентрировалась на вопросе.

– Мы очень торопимся в столицу в аэропорт. Следующий пассажирский поезд будет только через неделю. Мы очень извиняемся, что нарушили правила.

– И денег у нас нет, – добавила Женин и покраснела: как же она не любит врать.

С другой стороны – разве это ложь, денег на два билета у них действительно сейчас нет.

Начальник вертел в руках плоскую металлическую флягу Барта. Видно было, что она ему понравилась. На кипу археологических зарисовок и проявленных фотопленок он не обратил должного внимания. Безразличным его оставила и груда черепков, которая, к ужасу Женин, обнаружилась в вещах Барта.

– Так что же мне с вами делать? – задумался начальник.

– Отпустить? – робко предложила Женин.

Непонятно, как Барт уловил нить разговора, но он жестом показал, что начальник может оставить фляжку себе.

– Ну хорошо, – решил толстяк, сунул флягу в ящик стола, открыл блокнот и улыбнулся коту.

Увы, решил он это слишком поздно. Бартоломью и Женевьева с криком подскочили к окну. Точно. Товарный поезд медленно отъезжал от полустанка.

– Даже не думайте, – в голосе начальника зазвенели стальные нотки.

Барт огорченно махнул рукой.

– Скажи своему американцу, – снисходительно глядя на Барта, посоветовал толстяк, – пусть свяжется с консульством, чтобы пообещали оплатить вам билеты. И скажи ему, что в нашей стране на товарных поездах пассажиры не ездят. Здесь вам не Америка!

– Но пассажирский будет почти через неделю! – отчаялась Женни.

– Товарный тоже, – рассмеялся начальник, снял фуражку и вытер голову платочком. – Завтра пойдет дополнительный поезд. Не пассажирский. Но есть пара вагонов с почтой – людей возьмут. Если по вашему поводу позвонят из консульства. Вам нужно вернуться на предыдущую станцию. Здесь поезд не остановится.

– А где у вас туалет? – повеселевшим голосом спросила Женни.

Она смотрела на себя в потрескавшееся мутное старое зеркало. Ну и вид! Растрепанная. Рубашка выбилась из штанов. Ремня-то нет, остался еще в первом поезде. Она сняла рубаху, намочила платочек и с удовольствием обтерлась. Оделась, причесалась, заправилась. И вдруг ее обожгло мыслью. Деньги! Денег не было. Ни на полу. Ни в коридоре. Женни влетела в кабинет начальника, где Барт упаковывал их вещи, посмотрела на пол, наклонилась и заглянула под стол. – Ты что-то потеряла? – беспечно спросил Барт. – Пошли скорее на улицу. Что он тебе сказал?

– Сейчас найдем кого-нибудь с телегой, – обрадовался Барт, когда Женни, непослушными от огорчения губами рассказала ему о почтовом вагоне дополнительного поезда, – наймем и доедем до того городка…

– Бартоломью, – упавшим голосом призналась Женни, – я потеряла деньги.

– Что? Ты шутишь? – Барт взглянул на нее и понял, что это правда. – КАК? Как ты ухитрилась?

– Рубашка не была заправлена в штаны, бумажки, видимо, вывалились. – Женни боялась на него глаза поднять.

Барт с подозрением уставился на ее грудь.

– Тебе сколько лет?

– Восемнадцать, а что? – прошептала несчастная Женевьева.

– А то, что если ты кое-что не носишь, то могла бы сообразить не совать туда деньги. Можно было спрятать их где-нибудь пониже. Или ты там тоже ничего не носишь? – со злой насмешкой сказал он. – Вот приедем в Меланьи – я и близко к такой дуре не подойду. Мы же рано или поздно туда приедем несмотря на твои усилия, да?

Ох, такого унижения Женевьева еще никогда не испытывала. Самое обидное, что она действительно была виновата. Она действительно сунула деньги просто под рубашку, растяпа. Но он не имеет никакого права говорить такие ужасные гадости. Женни закрыла лицо руками и зарыдала.