Барт забрался на сцену:

– Но проблеме, сеньоры. – Он знаками показал, что кровать нужно поставить стоймя и прислонить к задней стенке.

Барт поднял какое-то покрывало и ловко задрапировал кровать, оглянулся, нашел и набросил еще одно. Все замолчали и с одобрением посмотрели на нечто стильное и совсем не загромождающее сцену.

Барт отошел на несколько шагов назад. Подумал.

– Можно так!

Сбросил драпировки, воткнул в кровать рапиры и поставил на них щит.

Появилось ощущение древнего замка, с гербом на… ну на чем-то древнем.

Директор застонал от восторга, подскочил к Барту и начал жаловаться, в каких нечеловеческих условиях приходится работать столичной труппе на гастролях.

– Разве это помещение? – взмахнул он руками. – Это курятник, а не театр, а что делать, где играть?

Женин добралась до сцены как раз вовремя, чтобы вытолкнуть вслушивающегося в испанскую речь Барта из-под резко падающей Тени отца Гамлета.

Тень потерла ушибленное место и выругалась.

– Скажи длинноволосому, – попросил Барт, – что очень жаль, что в провинции да еще летом никто не оценит по достоинству такую блистательную труппу.

Директор согласно вздохнул.

– А ведь есть что показать! – Барт поднял с пола скомканную бумажку, разгладил. – Зрителя надо завлечь на представление. Афишей!

Он на обратной, чистой стороне бумаги набросал, как, по его мнению, должна выглядеть привлекательная афиша. Женни удивилась, она ожидала от Барта больше художественности, а у него поперек знакомой кровати очень физиологически подробно мавр душил Дездемону. Лица актеров узнавались. Гамлет и Офелия.

– Сколько? – выдохнул длинноволосый.

Барт назвал цену. Директор труппы рвал на себе волосы, просил справедливой цены, взывал к милосердию. Женни испугалась такой реакции. Актеры равнодушно зевали. Видимо, такую сцену они видели не в первый раз. Барт снизил цену, но запросил аванс. Длинноволосый объявил, что победила любовь к прекрасному и он нанимает нового художника.

– А декорации к «Отелло»? – шепотом спросила у Барта Женевьева.

– Не все сразу. Будут и декорации, никуда он от нас не денется, – подмигнул ей заговорщицки Барт.

– А мне что делать? – грустно вздохнула Женни.

– Ну, если тебе мало переводить, будешь раскрашивать. – Барт уже закатал рукава.

Директору стало слегка обидно, что он так просто сдался.

– Не трогай. Рисуй своими, – отрезал он Барту, разыскавшему банки с красками среди хлама в подсобке.

Барт кивнул и пожал плечами. Минут двадцать провозился, устанавливая и закрепляя кровать с «гербом», потом исчез и вернулся с красками из подсобки. Никто ему ничего не сказал.

Работа закипела. Актеры восторженно цокали языками, особенно будущие Отелло и Дездемона. Барт им явно польстил.

«Ничего выдающегося», – подумала Женин, усердно раскрашивая буквы и стараясь не вылезти за карандашные линии.

Она отводила взгляд от темных пальцев на бледном горле и от высунутого из алых губ языка. «Тоже мне, натуралист».

Вечером они смотрели «Гамлета».

Женин «болела» за Тень отца Гамлета, у нее сердце замирало, когда Тень поднимали-опускали, но все обошлось. Бартоломью переживал за кровать. Всякий раз, когда актеры перемещались в опасной близости, он хватался за спинку переднего кресла. Не упала. Хорошо он ее закрепил.

Во время дуэли зрители повскакивали с мест и закричали, подсказывая героям, куда колоть.

– Вот это я понимаю – сила искусства, – насмешливо заметил Барт.

Женевьева огорченно на него посмотрела.

– Куда мы теперь? – спросила она его после спектакля.

– Как куда? Спать!

Публика разошлась. Уходили последние актеры. Барт демонтировал «герб», кто-то помог ему опустить кровать. Барт поискал покрывало. Себе он набросал тряпья на пол сцены.

– Прошу! – Бартоломью, иронически улыбаясь, поклонился Женевьеве.

Женин забралась на столь неожиданное ложе. Конечно, им надо экономить, гостиница стоит денег. Но спать посреди сцены!

– У! – крикнула Женни в пустоту зала.

– У! – отозвалось эхо.

– Ты что? – показалась над кроватью голова Барта.

Посмотрев на Женни, он сложил руки рупором:

– Вау!

«Вау-вау-вау», – ответило эхо.

Они рассмеялись.

– Ты хочешь стать художником? – спросила Женни.

– Нет, конечно!

– Почему «конечно»? Ты замечательно рисуешь!

– Мало ли что я делаю замечательно. – Барту неудобно было разговаривать снизу, он сел к ней на кровать. – Художеством много не заработаешь.

– А тебе надо много?

– Да, – серьезно ответил Барт. – А как ты думаешь? Все держится на отце. Он уже не молод. Если с ним что-то случится, то вся ответственность за семью ляжет на меня. Врачи говорят, что Рафаэлю станет хуже.

Он вздохнул.

– Сейчас ему лучше, явно лучше. По сравнению с тем, что было.

– А мама? – тихо спросила Женевьева.

– Что мама? Вся на нервах из-за этих проблем с Рафаэлем. У нее сердце больное. Я! Я в ответе за Рафа и за нее.

– И как ты собираешься заработать деньги? – поинтересовалась Женни.

Барт посмотрел на нее. Ну зачем он ей это рассказывает, она не поймет.

– Как-как. Женюсь на американке! – ответил своим обычным насмешливым тоном.

– Американка не обязательно богата, – заметила Женин.

– Я найду дочь миллионера, – цинично пообещал он.

– А у меня мама из Америки. Не богатая, конечно.

У Барта лицо вытянулось от удивления.

– Моя тоже.

Женин всплеснула руками. Таких совпадений не бывает!

– Моя приехала посмотреть на родину своего отца, влюбилась в моего папу и осталась.

– И моя! – воскликнул Барт. – Женевьева, скажи честно, ты – мое раздвоение личности? Сверим? Моя мама была с экскурсией в Меланьи. Отец провел группу американских туристов по замку, они ушли, он смотрит – в кресле семнадцатого века заснула девушка, он ее в группе не видел даже. Вероятно, сразу присела и отключилась. Он укрыл ее одеялом. Говорит, что стоял и раздумывал, целовать «Спящую красавицу» или нет.

Женни разулыбалась. Ах, как она любит такие истории! Она уже воображала себя спящей в бархатном темно-бордовом кресле на низких гнутых ножках.

– Мама проснулась. Отец показал ей замок. Персональная экскурсия. Для нее одной. И она осталась навсегда.

– Мои тоже довольно романтично познакомились. Мама гостила в Порт-Пьере у дальних родственниц. Отец как раз открыл книжную лавочку. На набережной.

«Книги, – поморщился Барт. – От них небольшой доход. Даже если выискивать древние и сплавлять их коллекционерам».

– Папа все стеснялся подойти и заговорить с мамой. И общих знакомых не было, чтобы представили. Однажды к ней прямо среди бела дня стали приставать хулиганы. Она забежала в первую попавшуюся открытую дверь. Книжная лавка, как можно догадаться. Папа взялся провести ее до дома, после чашечки кофе. – Женни захохотала.

– Что здесь смешного? – удивился Барт.

– Мама просто рассвирепела, когда увидела его через несколько дней в компании этих хулиганов. Это были его лучшие друзья! Загнали ему дичь в ловушку, понимаешь ли, – повторила она слова мамы.

– Предприимчивый! – Барт рассмеялся. – Похоже, ты мой двойник из параллельного мира. Флуктуации на заданную тему. Что у нас еще одинакового?

– Не знаю, что может быть сходного, – задумалась Женни. – Я всю жизнь прожила в Порт-Пьере. В детстве я их практически не видела, родителей. Они работали. С нами жила мамина мама, вот с ней мы вдвоем время и проводили, в квартире над лавкой. Представляешь, я заговорила сначала по-английски, а когда стала писать не на родном языке, отец взялся за голову, начал со мной срочно заниматься чтением. Но я быстро схватываю. Мама говорит, у меня способности к языкам.

– Надо же! Ну точно двойник! – удивился Бартоломью. – С нами тоже жила мамина мама. Бабушка занималась мною, пока мама возилась с Рафаэлем. Они вспоминают, что я поздно заговорил, но на двух языках сразу. Говорят, каша была ужасная. Только способностей у меня нет. Вот у Рафаэля есть. Он выучил испанский, готовясь в эту экспедицию. А у вас в Порт-Пьере наша яхта пришвартована. Это, конечно, громко сказано «яхта». Небольшая. Досталась в наследство от одного двоюродного деда развалюха. Мы с отцом привели ее в порядок и переделали под нужды Рафаэля. Раф с ума сходит от моря.

– Я тоже, – вставила Женевьева.

– Он плавает как рыба! Он вообще себя в воде увереннее чувствует. Мы каждое лето с Рафом ездим в Порт-Пьер. Живем на яхте. Все лето ходим под парусами. Зимой она на приколе в Восточном порту.

– Да это же в двух шагах от нашей лавки! Как же мы раньше не встретились? Неужели ты не слышал о Литературном салоне при книжном магазине? Поэты, писатели, художники, музыканты. Летом очень много народу собирается на «Вечера».

Барт покачал отрицательно головой и спросил в свою очередь:

– А ты видела нашу яхту? «Глаз бури».

– Нет. Такое имя я бы запомнила, – задумчиво сказала Женин. – Однако не самое подходящее название для морского судна.

– Рафаэль переименовал в честь одного…

– Камня! – не выдержала Женевьева. – Камня, украшавшего ножны пропавшего кинжала!

– Как? – удивился Барт. – Ты знаешь о кинжале Медичесов?

– Медичесам принадлежали ножны, а кинжал – собственность Мединосов! – строго возразила Женевьева.

– О! – усмехнулся Бартоломью. – Вы с Рафаэлем подружитесь. Он тоже любит точность деталей. Раф одно время пытался выяснить, что случилось с кинжалом.

– Ему удалось что-нибудь узнать? – затаила дыхание Женевьева.

Барт равнодушно пожал плечами, он явно не придавал этой истории должного значения.

– Ничего. Кинжал с ножнами исчез самым таинственным образом. Ну, ты знаешь.

Женни энергично закивала.

– Легенды, как именно он исчез, слегка отличаются в подробностях, но ничто не проливает свет, куда же, собственно, кинжал подевался. Рафаэль не нашел никаких упоминаний в последующие века о чем-нибудь похожем. Ни кинжал, ни ножны, ни даже камень не всплыли. Так, несущественная мелочь разве…

– Что?! – привстала Женни.

– Рафаэль считает, что нашел единственное изображение пропавшего оружия. В замке есть портрет неизвестного. Раф предположил возраст картины, отец с его подачи вызывал экспертов, они подтвердили. Рафаэль уверен, что кинжал в облачении тот самый, с Глазом бури на ножнах. Только он не уверен, кто из Медичесов изображен…

– Почему Медичес, а не Мединос?! – горячо воскликнула Женни.

«Интересно, знает ли Маленький дедушка о портрете? О том, что существует еще один рисунок кинжала».

– В замке Медичесов и портрет Мединоса? – засмеялся было Бартоломью, потом хмыкнул удивленно: – А это мысль! Рафаэль просто облезет от того, что сам до такого не додумался. Вот хохма – у Медичесов под самым носом столько лет висел портрет ненавистных Мединосов!

Он посмотрел на Женни, просто пожирающую его горящими глазами, и улыбнулся.

– Кинжала нет в замке. Мы уже этим переболели. Мы с Рафом обшарили весь замок от подземелий до крыши. Его там нет. Он пропал. Сгинул. Осталась одна легенда. О человеческом вероломстве.

«Да, – подумала Женни, – о вероломстве».

– А в замок можно попасть?

– Конечно. Мы с Рафом его тебе покажем, если захочешь. – Бартоломью помолчал и добавил: – Замок уже двадцать лет как музей.

«Надо же. Маленькие никогда не говорили, что в замке музей. Да бывали ли они там сами хоть раз?!» – усомнилась Женни в разумности действий стариков, не зря же их чокнутыми считают, слишком они верят в то, во что хотят верить. Очень упрямые. Как все Мединосы.

– А твой отец работает в музее экскурсоводом? – догадалась Женни.

– Не совсем. Иногда работает, да. – Барту не хотелось вдаваться в подробности.

Это странности его семьи. Вот увидит сама. И поймет. Или не поймет. Он встал.

– Мне надо выйти. Не боишься остаться одна?

– Нет, – не совсем уверенно ответила Женни.

– А может, тебе тоже надо? Провести в туалет?

Он с ней обращается как с маленькой! Женни покраснела и энергично потрясла головой.

– Я скоро вернусь. – Барт спрыгнул со сцены и пошел к выходу.

– Барт! – Женни все еще переваривала услышанное.

Он обернулся.

– А как Рафаэль ходил по замку? Он же… болен.

– В основном, на моей спине, там где лестницы.

Барт постоял, но Женевьева молчала. Он развернулся и ушел.

Женни лежала и думала. О Маленьких, которые всю жизнь посвятили разгадыванию тайны исчезнувшего кинжала. У них была своя версия. Слова Бартоломью ее разбивали. Маленькие огорчатся, когда узнают, что кинжала в замке нет. Вся жизнь напрасно. Над ними и так все смеются. Нет, она им ничего не скажет, пусть живут спокойно. Они такие славные, хотя все Мединосы считают Маленьких сумасшедшими. Мама ей как-то заметила, что у Мединосов просто рок какой-то. Сколько бы они не потешались над этой историей, но наступает час, когда кто-то из Семьи сам сходит с ума и поселяется в Меланьи, замещая предыдущих Мединосов. Мама говорила и с опаской посматривала на Женевьеву. Не нравилась ей идея отпускать дочь ухаживать за Маленькими. Женни слышала, как мама высказывала папе опасения, что уж очень Женни впечатлительная, и еще он ей вбил в голову все эти старинные семейные предания. Как бы их девочка не заразилась этой кинжаломанией. Женни тогда усмехнулась. Ей все это интересно, но голова у нее трезвая и рассудительная. И надо же было такому случиться, что в далекой Южной Америке ей повстречался Бартоломью с такими же легендами. И это после очень солидной экспедиции, которая еще больше утвердила ее в мысли серьезно заняться биологией или фармацевтикой. Бартоломью, брат Рафаэля. А Рафаэль, наверняка, добавит интересных подробностей! Женевьева закрыла глаза.