Он подчинился и снова рассмеялся.
— По крайней мере, я стряхнул с вас вашу невозмутимость, — сказал он и добавил: — Нет, вы никогда не любили Габриэля.
— Знаете, — ответила я резко, — вероятно, вы мало знакомы с этим чувством. Люди, влюбленные в себя до такой степени, как вы, вряд ли способны понять, как могут любить другие.
Я повернулась и пошла прочь, вглядываясь под ноги, чтобы не споткнуться о какой-нибудь предательский камень. Саймон не сделал попытки пойти за мной, за что я была ему благодарна. Меня трясло от ярости.
Значит, он полагает, будто я вышла за Габриэля ради денег и титула, который со временем должен был стать моим. И что еще хуже, он считает, что Габриэль это понял и потому покончил с собой. Выходит, в глазах Саймона я не только охотница за чужими состояниями, но еще и убийца!
Выйдя из развалин, я поспешила домой.
«Почему я вышла за Габриэля?» Я сама беспрестанно задавала себе этот вопрос. Нет, это не была любовь. Пожалуй, я стала его женой из жалости… а может быть, еще и потому, что хотела вырваться из мрачного Глен-Хаус.
Пока я шагала по дороге, мне больше всего хотелось одного: скорее покончить с этим этапом моей жизни, расстаться навсегда с аббатством, с «Усладами», со всем семейством Рокуэлл. Меня подтолкнул к этому решению Саймон Редверз. Но кто знает, может быть, он заронил подозрение в души других членов семьи и они поверили ему?
Войдя в дом, я увидела Руфь. Она пришла из сада, в руках у нее была корзина алых роз, при виде которых я вспомнила те, что она поставила в нашу с Габриэлем комнату, когда мы вернулись из свадебного путешествия. Как радовался Габриэль, когда их увидел! У меня перед глазами возникло его бледное, тонкое лицо, вдруг вспыхнувшее от удовольствия, и гнусные обвинения Саймона Редверза показались мне еще нестерпимей.
— Руфь, — сказала я, поддавшись внезапному порыву. — Руфь, я все думала о своем будущем. По-моему, мне едва ли следует дольше оставаться у вас…
Она наклонила голову, но смотрела на розы, а не на меня.
— Поэтому, — продолжала я, — я вернусь к отцу и там решу, что делать дальше.
— Но вы знаете — здесь тоже ваш дом. Так что если захотите, всегда можете жить у нас.
— Да, я знаю. Но тут все связано с такими тяжелыми воспоминаниями.
Она прикрыла ладонью мою руку:
— Нам всем тяжело, но я вас понимаю. Не успели вы сюда приехать, как сразу стряслось это несчастье. Конечно, решать вам.
Я вспомнила издевательский взгляд Саймона и чуть не задохнулась от гнева.
— Я уже решила, — ответила я. — Сегодня же напишу отцу, что возвращаюсь. А к концу недели, вероятно, уеду.
На станции меня встречал Джемми Белл. И пока мы ехали в Глен-Хаус по узким дорогам и передо мной открывались наши пустоши, я готова была поверить, будто просто задремала по пути домой из школы и все случившееся со мной — лишь сон.
Все было как в прошлый раз. Джемми повернул коляску в конюшню, а мне навстречу вышла Фанни.
— Все такая же худющая, как щепка, — приветствовала она меня и поджала губы, довольная, что ее опасения сбылись. Я догадалась, что она думает: «Так я и знала! Ничего путного из этой затеи не выйдет».
Отец был в холле. Он обнял меня немного ласковей, чем обычно.
— Бедное дитя, — проговорил он. — Как это ужасно для тебя. — Потом, взяв меня за плечи, отстранился, чтобы получше разглядеть, как я выгляжу. Я увидела в его глазах сочувствие и впервые ощутила, что нас связывает родство. — Теперь ты дома, — продолжал он. — Мы о тебе позаботимся.
— Спасибо.
— Я положила вам грелку в постель, — вмешалась Фанни. — Последнее время у нас туманы.
Тут я поняла, что мне оказывают необычайно теплый прием. Поднявшись к себе в комнату, я остановилась у окна, посмотрела на вересковую пустошь, и меня охватила горечь от воспоминаний о Габриэле и Пятнице. С чего я взяла, что в Глен-Хаус мне будет легче забыть их, чем в «Кирклендских усладах»?
Я снова окунулась в привычную жизнь. Встречалась за столом с отцом, и мы с трудом подыскивали тему для разговора. Он редко заводил речь о Габриэле, решив, как я догадывалась, не касаться больных вопросов. И, вставая из-за стола, мы оба вздыхали с облегчением.
Через две недели после моего возвращения отец снова куда-то уехал и вернулся, как всегда, подавленный. Мне стало ясно, что я не смогу выдержать жизнь в нашем доме. Я ездила верхом, ходила на прогулки и однажды отважилась даже проведать место, где впервые увидела Пятницу и встретила Габриэля. Но воспоминания были настолько тяжелы, что я решила больше даже не ездить в ту сторону. Если я хочу когда-нибудь обрести покой, надо запретить себе думать о Габриэле и Пятнице.
По-моему, именно в тот день я приняла решение изменить свою жизнь. В конце концов, я была молодой вдовой со средствами. Я могла купить дом, нанять слуг и зажить совсем по-другому, совсем не так, как жила до сих пор. Как мне не хватало преданного друга, с кем бы я могла посоветоваться. Будь дома дядя Дик, я доверилась бы ему. Я известила его о том, что овдовела. Но переписка наша была очень ненадежна.
Я носилась с мечтой о морском путешествии. Можно написать дяде Дику, встретиться с ним в каком-нибудь порту и обсудить все, что со мной произошло. Но пока я тешилась этой мыслью, возникла некая новая волнующая возможность, и, случись ей осуществиться, все мои планы можно было бы спокойно выбросить из головы.
Я места себе не находила, меня мучили сомнения, но я никому не заикнулась о своих надеждах. Прошло несколько недель, и я отправилась к нашему врачу.
Никогда не забуду, как сидела у него в кабинете, а в окна потоками вливался солнечный свет, и во мне росла уверенность, что история моего брака с Габриэлем еще не закончилась, хотя самому Габриэлю больше и не суждено в ней участвовать.
Как выразить мои чувства? Я была на пороге потрясающего события. Доктор улыбался мне. Он знал, какая участь постигла Габриэля, и считал, что мои новости — наилучший для меня выход.
— Сомнений нет, — сказал он. — У вас будет ребенок.
Остаток дня я тайно наслаждалась радостным открытием. У меня будет ребенок! Только досадно, что вынашивать его придется так долго. Я хотела, чтобы он появился немедленно, сейчас!
Вся моя жизнь преобразилась. Я перестала грустить о прошлом. Я верила, что Габриэль оставил мне ребенка в утешение, а значит, все было не напрасно. Сидя одна у себя в комнате, я вдруг сообразила, что раз это ребенок Габриэля, то, если родится мальчик, «Кирклендские услады» по наследству перейдут ему.
Не важно, уговаривала я себя. Ни к чему мне это наследство. Я и так могу дать ему достаточно. Рокуэллам вообще не надо знать, что он родится. Пусть все достается Люку. Мне безразлично! Однако эта мысль мучила меня. Мне вовсе не было безразлично. Если родится сын, я назову его Габриэлем, и ему должно принадлежать все, что ему положено.
На следующий день за ленчем я сообщила новость отцу. Он был поражен, потом я увидела, как розовеют его щеки, и поняла, что это от радости.
— Теперь тебе станет легче, — сказал он. — Господь благословил тебя. Это самое лучшее, что могло случиться.
Никогда еще он не был столь разговорчив. Он сказал, что необходимо немедленно уведомить семейство Рокуэлл. Он знал о слабом здоровье сэра Мэтью, и я догадывалась о ходе его мыслей. Он думал, что будет нехорошо, если Люк унаследует титул деда, ведь он должен принадлежать моему еще не рожденному сыну, если, конечно, это будет сын.
Его беспокойство передалось и мне. Я поднялась к себе в комнату и сразу написала Руфи. Писать такое письмо было нелегко, ведь Руфь никогда не испытывала ко мне дружеских чувств, и я могла себе представить, как ошеломит ее моя новость.
Письмо получилось официальное, но ничего лучшего я придумать не могла.
«Дорогая Руфь,
пишу, чтобы сообщить, что у меня будет ребенок. Врач заверил меня, что никаких сомнений быть не может, и я подумала, что следует сообщить Вашей семье, что скоро на свет появится новый Рокуэлл.
Надеюсь, сэр Мэтью оправился после приступа. Я уверена, его порадует, что у него будет еще один внук или внучка.
Я прекрасно себя чувствую, надеюсь, что и Вы тоже.
Шлю всем наилучшие пожелания.
Ваша невестка Кэтрин Рокуэлл».
Через два дня пришел ответ:
«Дорогая Кэтрин,
Ваши новости удивили и обрадовали нас.
Сэр Мэтью считает, что Вам необходимо немедленно приехать в «Услады», так как он и мысли не допускает, чтобы его внук родился где-то в другом месте.
Пожалуйста, не отказывайте ему. Он будет очень огорчен, если Вы не выполните его просьбу. У нас давняя традиция: все дети Рокуэллов должны рождаться в этом доме.
Пожалуйста, дайте мне знать, когда Вас ждать. Я все для Вас приготовлю.
Ваша золовка Руфь».
Я получила письмо и от сэра Мэтью. Почерк был не очень твердый, но письмо дышало теплотой. Он писал, что скучает без меня и в это печальное время не было для него большей радости, чем моя новость. Я не должна его разочаровывать. Он ждет, что я скоро вернусь в «Кирклендские услады».
Я понимала, что он прав. Мне необходимо вернуться.
Руфь и Люк приехали в Кейли встречать меня. Они приветствовали меня, казалось бы, радостно, но я не была уверена в их искренности. Руфь сохраняла невозмутимость, а Люк, как мне подумалось, растерял часть своей веселой беззаботности. Еще бы, размышляла я, легко ли, свыкнувшись с тем, что ты скоро унаследуешь все, о чем мечтал, узнать вдруг о новом возможном претенденте? Конечно, все зависит от того, насколько сильно он жаждал этого наследства.
По дороге домой Руфь заботливо расспрашивала меня о моем самочувствии. Мы миновали вересковые пустоши, въехали на старый мост, и я с волнением увидела развалины аббатства и сами «Услады». Выйдя из экипажа, мы поднялись на крыльцо, и мне почудилось, что черти на барельефах смотрят на меня самодовольно и злобно, как будто говорят: «Ну что, не удалось сбежать?» Но, входя в дом, я чувствовала себя уверенной. Теперь у меня есть кого любить, есть кого защищать. Жизнь моя перестала быть бессмысленной, и я снова смогу стать счастливой.
Глава 4
В доме меня уже ждали сэр Мэтью и тетя Сара. По очереди они обняли меня, да с такой осторожностью, будто я была сделана из фарфора, и я не могла сдержать улыбку.
— Не бойтесь, не разобьюсь, — сказала я, и все сразу встало на свое место.
— Какая новость… какая чудесная новость, — повторяла Сара, вытирая глаза, хотя слез я не заметила.
— Это так много значит для всех нас, — сказал сэр Мэтью. — Огромное утешение.
— Мы уже говорили ей об этом, — вставила свое слово Руфь. — Правда, Люк?
Люк улыбнулся, и к нему вернулась его прежняя панибратская манера.
— Говорили ведь, Кэтрин? — спросил он. Я уклонилась от ответа и просто улыбнулась ему.
— Я думаю, Кэтрин устала и с удовольствием поднимется к себе, — сказала Руфь. — Послать вам чай наверх, Кэтрин?
— Хорошо бы.
— Люк, позвони кому-нибудь из горничных. Пойдемте, Кэтрин. Ваши вещи уже отнесли.
Сэр Мэтью и тетя Сара вместе со мной и Руфью поднялись по лестнице.
— Я устроила вас на втором этаже в южном крыле, — объяснила Руфь. — Так вам не придется много ходить по лестницам. А комната очень славная.
— Если она вам не понравится, — поспешно уточнил сэр Мэтью, — непременно скажите, дорогая.
— Как вы добры! — отозвалась я.
— Вы можете поселиться рядом со мной, — взволнованно прозвучал голос тети Сары, — вот будет хорошо!
— По-моему, комната, которую я для вас выбрала, вам вполне подойдет, — заметила Руфь.
Мы миновали галерею менестрелей и поднялись на второй этаж. Затем прошли по небольшому коридору, куда выходили две двери. Руфь открыла дальнюю, и я увидела свою новую комнату.
Она была почти полным повторением той, где я жила с Габриэлем. При ней тоже была туалетная, и по открывавшемуся из окон виду на лужайки и аббатство я поняла, что она расположена точно так же, только двумя этажами ниже.
— Прелестная комната, — сказала я, глядя на расписной потолок, с которого на меня смотрели херувимы, водящие хоровод вокруг люстры. Кровать, как, по-моему, все кровати в этом доме, была с балдахином на четырех столбиках. Ее закрывали голубые шелковые занавески, на окнах висели такие же голубые шторы из тяжелого шелка. На полу — голубой ковер. Кроме огромного камина, гардероба и нескольких стульев, в комнате стоял еще дубовый комод, над которым на стене красовалась медная грелка. Медь была начищена до блеска, и в ней отражался стоящий в вазе букет алых роз. Как я догадалась, его принесла сюда Руфь.
— Спасибо, — улыбнулась я ей.
Она наклонила голову в знак того, что принимает благодарность. Но меня не оставляла мысль, что вряд ли она рада меня видеть. Наверное, предпочла, чтобы я, уехав из «Услад», исчезла из ее жизни навсегда. Я понимала, что означает для нее рождение моего сына, и поэтому не могла поверить в искренность ее радушного приема. Она обожала Люка, и теперь, когда мне самой предстояло стать матерью, я знала, какие честолюбивые планы строят родители насчет своих чад. Так что не испытывала неприязни к Руфи.
"Кирклендские услады" отзывы
Отзывы читателей о книге "Кирклендские услады". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Кирклендские услады" друзьям в соцсетях.