Барбара Вуд - Китайская шкатулка

Джонатан слушал и смотрел, как ее тонкие пальцы находят подвижные части коробочки, быстро двигают их взад и вперед. Он вспомнил, как Шарлотта впервые показала ему способ открывания шкатулки-головоломки. Тогда они тоже стояли рядом, сдвинув головы, и Джонатан боролся с желанием поцеловать ее…

— Бабушка пыталась научить меня радоваться процессу открывания шкатулки. Она не желала понимать, что без надежды на награду мне это скоро надоест. Наконец как-то на Рождество — мне было лет семнадцать или восемнадцать, — когда я обнаружила новую шкатулку, я даже не стала пытаться открыть ее. Бабушка была очень огорчена. Она всегда так радовалась, когда смотрела, как я отчаянно пытаюсь справиться с новой головоломкой! И вот я больше не захотела играть в ее игры. — Пальцы Шарлотты скользили по гладкому рисунку маркетри, находя скрытые соединения, двигали панели туда и обратно, вверх и вниз. — На следующий год она подарила мне шкатулку и сказала, что внутри что-то есть. Когда я открыла ее, то нашла кольцо с жемчугом. Но все равно, это было уже не то, что прежде…

Наконец последняя панель сдвинулась с места и освободила крышку. Шкатулка открылась; в ней лежал маленький листок бумаги.

На нем что-то написано, — заметил Джонатан. — По-китайски. Ты сможешь прочесть?

Бабушка учила Шарлотту читать и писать по-китайски, и терпеливо показывая, как надо вести кисточку, кате написать иероглифы, обозначающие луну и солнце, и как надо их соединить, чтобы в результате получилось слово «завтра».

— Прошло много времени… — Шарлотта поднесла листок к свету. — Боюсь, мой китайский несколько заржавел.

— Я помню ваши с бабушкой своеобразные беседы.

Шарлотта подняла голову.

— Своеобразные? Почему?

— Она говорила с тобой по-китайски, а ты отвечала ей по-английски. Неужели ты не помнишь?

Шарлотта нахмурилась.

— Я не обращала на это внимания.

— Ну а я обращал. Для постороннего наблюдателя это выглядело очень странно!

Шарлотта задумалась, изучая загадочные иероглифы на листке бумаги. Разве они с бабушкой говорили на разных языках? Или так бывает всегда у бабушек и внучек, даже если они говорят на одном языке?..

— Вот этот знак изображает змею в доме: опасность, — начала объяснять Шарлотта Джонатану. — А вот здесь два лица: разочарование.

— Мистер Сунг предупреждает, что кто-то из компании предает тебя?

— Или кто-то в моем доме… — Шарлотта невольно обвела взглядом экспонаты, относящиеся к истории ее семьи.

— Довольно странный способ дать тебе совет — спрятать послание в шкатулке-головоломке. Почему не сказать просто: «Шарлотта, мне кажется, что среди нас есть предатель»?

— Это так по-китайски, — пробормотала Шарлотта.

Джонатан улыбнулся. Когда-то ему был хорошо знаком китайский образ действий.

— Я очень многого не знаю о моей семье, — снова заговорила Шарлотта; между бровями у нее залегла складка. — Мои предки были шептунами, хранителями секретов. И бабушка больше всех. Потом она создала этот музей, где все наполнено прошлым, наполнено ответами на вопросы. Я думаю…

— О чем ты думаешь?

— О человеке, который отравил наши продукты и послал мне письма по электронной почте. Что, если это не промышленный саботаж? Вдруг преступник не чужой? Он может быть кем-то мне близким, кто хочет отомстить моей семье или сравнять давний счет.

Джонатан оглянулся, рассматривая стеклянные витрины.

— Ты же знаешь, я тоже принадлежу твоему прошлому, а значит — этому месту, — заметил он.

— Да, я знаю.

Их взгляды на мгновение встретились. Потом Шарлотта нарушила молчание:

— Я сейчас схожу за чертежами и вернусь. Десмонд обещал меня заменить, а мы с тобой сможем наблюдать за всей территорией из бабушкиного кабинета и присматривать за всеми. Если кто-то захочет меня видеть, я быстро появлюсь.

Шарлотта снова достала крошечные башмачки.

— Ты знаешь, — прошептала она, рассматривая миниатюрную обувь, украшенную изысканной золотисто-серебряной вышивкой, — когда-то бабушка мне рассказывала множество историй, но потом я перестала слушать. А позже просто выбросила все эти рассказы из головы. — Шарлотта подняла на Джонатана зеленые глаза. — Но глядя на эти башмачки, я просто слышу снова бабушкин голос. Она рассказывает мне о своей матери, Мей-лин, которая носила их. Слышим ли мы на самом деле голоса наших бабушек или нам просто отчаянно хочется, чтобы они звучали, Джонни?

Он положил руку ей на плечо, но как только собрался заговорить, какой-то звук нарушил тишину.

— Что это было? — спросила Шарлотта.

— Это сигнал тревоги в компьютере. Кто-то объявился.

Они торопливо вернулись обратно в кабинет и увидели, что на экране мигает надпись.

— Кто-нибудь узнал, что мы здесь?

Джонатан покачал головой.

— Я перевел входящую информацию с твоего компьютера сюда, что-то вроде переадресовки звонков. — Он дважды щелкнул клавишей, и на экране появилось изображение. — Это видеосообщение.

У Шарлотты перехватило дыхание.

— Джонатан, это же мой домашний кабинет!

Он удивленно взглянул на нее.

— Ты уверена?

— Разумеется, уверена! Вот эти раздвижные двери ведут в мой сад камней.

— Откуда велась съемка?

— Судя по всему, от моего письменного стола..

— У тебя к компьютеру подсоединена видеокамера?

— Да нет же! У меня вообще ее нет… — Внезапно глаза Шарлотты расширились. — Это Иоланда, моя экономка!

Женщина улыбалась тому, кто снимал, и что-то говорила.

— Прибавь звук, — попросила Шарлотта.

— Звук выключен. Видео передается без звука.

— Я не понимаю… Зачем кому-то понадобилось снимать Иоланду? И почему они в моем кабинете?

— Твоя экономка наверняка знает этого человека: она ведёт себя так, словно он по праву находится в твоем доме.

— И снимает ее?

— Она явно не подозревает о существовании камеры. Постой, а это что?

— Они увидели, как Иоланда протягивает куда-то за камеру руку. Потом ее рука снова появляется в поле зрения — Иоланда держит чашку. Она улыбается и кивает, потом подносит чашку к губам.

— О господи! — выдохнул Джонатан.

Шарлотта молча смотрела, как ее экономка отпивает несколько глотков, что-то говорит. Она чувствовала себя очень раскованно с тем человеком, которого не было виню, и ей явно понравился напиток. Ее улыбка стала шире, она отпила еще немного…

— Боже мой! — прошептала Шарлотта, внезапно понимая, что они видят. — Боже мой!

Она схватила телефон и быстро набрала свой домашний номер.

Линия оказалась занята.

Она набрала второй номер, известный только самым близким друзьям.

Телефон тоже был занят.

Улыбка Иоланды вдруг пропала. Она поднесла руку ко лбу, явно почувствовав себя плохо; чашка выпала у нее из руки.

— О господи, нет! — закричала Шарлотта. — Он отравил ее! Он убил Иоланду!

— Поехали! — Джонатан схватил со спинки кресла пиджак. — Я поведу машину.

— Нет, подожди. — Шарлотта уже набирала 911, не отрывая глаз от экрана. Иоланда отвернулась от камеры, ей определенно стало нехорошо. Спотыкаясь, она пошла к двери, привалилась к ней и внезапно рухнула на пол, исчезнув из вида. — Да! — крикнула Шарлотта в трубку. — Только что отравили женщину. Пришлите бригаду. Быстрее! — Она продиктовала адрес и положила трубку. — Я поеду одна, Джонатан. — Она стала искать свою сумку.

— Шарлотта…

— Джонатан, ты нужен мне здесь. Ты должен найти сукина сына, который это сделал.

Шарлотта ушла прежде, чем он смог запротестовать. Пробегая по музею, она чувствовала, как пульс стучит у нее в ушах, и безостановочно повторяла: «Прошу тебя, Господи, позволь мне спасти Иоланду…»

1908 год, Сингапур

Еще не успев почувствовать боль, маленькая девочка начала кричать, но тетушки крепко держали ее за руки. Шестилетнюю малышку силой заставляли сидеть на стуле, а ее маленькие ножки были вытянуты вперед и лежали на коленях у Мей-лин. Настоящая боль пришла, когда Мей-лин взяла ее правую ногу, быстро прижала четыре пальца к ступне, и они сломались с приглушенным треском. Девочка широко раскрыла рот, но с ее губ не сорвалось ни звука.

Окаменевшую, дрожащую, ее удерживали на стуле тетушки и все повторяли ей, какая она смелая и какой красавицей и она вырастет. А тем временем проворные пальцы Мей-лин крепко бинтовали ногу, удерживая сломанные пальцы в новом положении, оставляя свободным только большой палец.

Все считали, что девочке повезло, поскольку именно Мей-лин провела эту операцию. Разумеется, такая процедура всегда причиняет боль, но у Мей-лин была специальная настойка из трав, облегчающая боль, и эликсиры, чтобы снять страх. А главное — само ее присутствие успокаивало.

Мей-лин была легендой острова: ученая женщина, которая прикасалась к пораженным болезнью телам — и люди испытывали облегчение. В свое время и ее ноги были перевязаны, что свидетельствовало о ее высоком происхождении.

Девочка тихо плакала, на алтаре Гуань-инь горели свечи, чтобы снискать милость богини. На улице, за высокой стеной, окружавшей двор, сингапурцы веселились на шумном празднике в честь умерших, а Мей-лин работала. Но, бинтуя крошечную ножку, она думала о вещем сне, приснившемся ей несколько дней назад. Прорицательница так расшифровала его:

— Приближается праздник духов, но не только духи умерших он принесет в твою в жизнь, Ли Мей-лин. Он приведёт с собой иностранного дьявола.

А прорицатель-мужчина поведал еще больше: демон явится из-за океана, у него будут светлые волосы и зеленые глаза.

— Он британец, о достопочтенный? — спросила Мей-лин. Как и у всей ее аристократической семьи, чьи корни уходили к созданию мира, ее чувства к британцам представляли собой смесь страха, терпимости и любопытства.

Но прорицатель сказал, что он американец.

И вот праздник духов бушевал на улицах, где пировали, смотрели кукольные представления и слушали китайскую оперу. поставленную ради развлечения умерших. Это был седьмой лунный месяц. По традиции считалось, что в это время открываются врата загробного царства и души умерших могут посетить оставшихся на земле. Семьи устраивали пышные застолья в домах в честь посещающих их умерших, а души тех, у кого не было потомков, неприкаянно бродили по улицам, голодные и завистливые. По всему городу горели свечи, благоухали благовония, и их сильный аромат поднимался до высоких стен сада и опускался на Мей-лин и собравшихся вокруг нее женщин.

Когда семья забрала девочку и отнесла в дом, чтобы порадоваться ее новым ножкам, Мей-лин медленно отправилась к себе по заполненным народом улицам, где фокусники развлекали живых и умерших, а люди пировали, щедро делясь с блуждающими по городу духами. Верная служанка Мей-лин шла следом. Она несла большую шкатулку с лекарствами и инструментами, без которых ее молодая хозяйка не выходила из дома.

Мей-лин не переставала думать о словах прорицателя и об этом американце, который должен был войти в ее жизнь. Но когда? Где? Как она узнает его? И на благо это или во вред? Должна ли она спасаться от загадочного американца или, набравшись храбрости, пойти к нему?

Мэй-лин никому ничего не сказала, хотя подобный секрет очень трудно хранить, живя в такой большой семье. Расположенный в богатом районе великолепный дом на Пикок-лейн был пристанищем не только для Мей-лин и ее овдовевшего отца, но и для многочисленных родственниц, которым больше негде было жить. Вдовы, не вышедшие замуж тетушки, молодые племянницы и кузины, дочери ее отца от третьей жены, умершей во время родов… Особняк был переполнен женщинами, но именно Мей-лин, чье имя означало «Красота и Ум», владела сердцем отца. «Это не по-китайски, — говорили порой пожилые женщины — особенно те, кто имел взрослых неженатых сыновей. — Безрассудно так любить дочь, давать ей такую свободу и позволить ей дожить до двадцати лет и не выйти замуж!» Но отец Мей-лин оставался глух к подобным разговорам. Он гордился тем, что отлично выучил свою старшую дочь. Она умела писать и разбиралась в медицине не хуже любого уважаемого доктора.

Разумеется, девушка могла посещать только женщин. В основном Мей-лин перевязывала ноги, потому что ее руки славились как самые нежные в Сингапуре, и принимала роды, потому что женщины говорили, что она приносит удачу и умеет безболезненно извлечь ребенка из чрева матери.