Дебора Чаллинор - Китти

— Куда он делся, когда я вернулся на берег?

— Да.

— Думаю, рядом со шхуной находилась шлюпка, которая и забрала груз.

— А не мог капитан просто выбросить груз за борт, пока вы… э… ездили за своими бумагами, — спросил судья Роупер, — и таким образом решить проблему? Я имею в виду оплату таможенной пошлины. А если так, то вы ошибочно обвинили капитана Фаррела, и он находится в суде за то, чего не совершал.

— Две дюжины бочек, милорд, — напомнил Кингхейзел. — Вы бы пожертвовали таким количеством спиртного?

— Нет. Полагаю, что не пожертвовал бы.

В зале вновь раздался смех.

— Я настаиваю на обвинении, — сказал Кингхейзел. — Я собственными глазами видел табак и бочки. Однако, когда я вернулся на судно, они исчезли. У меня есть все причины полагать, что капитан сгрузил их, а потом довольно прибыльно продал, не уплатив таможенных сборов. Именно поэтому я потребовал его ареста. — Кингхейзел сел на место, продолжая ухмыляться.

Китти почувствовала слева от себя какое-то движение — Пьер забирался на скамью.

— Это обвинение сфабриковано! — выкрикнул он на французском. — Мсье Кингхейзел — дерьмо собачье!..

— Уберите этого француза из моего суда! — рявкнул судья, раздраженно колотя молотком по столу. — Конвой!

Но Пьер оказался проворнее. Он спрыгнул с лавки и, сопровождаемый гиканьем и смехом, пробежал по проходу к двери и спрятался за ней, но так, чтобы видеть происходящее в зале.

Китти поморщилась. Заседание грозило превратиться в балаган.

Судья Роупер вздохнул и указал на Клемента Прентиса, на лице которого застыло страдальческое выражение.

— Мистер Прентис, что вы можете сказать в защиту своего клиента?

Клемент Прентис поднялся со своего места, пошарил в документах, лежавших на столе, и откашлялся.

— Милорд, сегодня в этих священных стенах правосудия и в вашем уважаемом присутствии моим намерением и личной привилегией является…

— Короче, — прорычал судья.

Пристыженный, мистер Прентис вцепился в мантию. Сидящий на скамье подсудимых Райан прошептал что-то конвоиру, и тот подошел к адвокату.

Сидящие в зале притихли: похоже, предстояло весьма интересное отступление от привычного порядка судебного заседания.

Прентис пересек зал и подошел к своему подзащитному. Райан перекинулся с ним парой слов, а потом передал сложенный вчетверо листок бумаги. Развернув листок, адвокат едва не упал в обморок. Даже со своего места — а она сидела достаточно далеко от скамьи подсудимых — Китти увидела, как он побледнел.

На какое-то мгновение в зале воцарилась мертвая тишина, в которой шаги тщательно отполированных ботинок Клемента Прентиса показались особенно громкими. Он направлялся к судье. Сначала нерешительно, а потом со все возрастающей уверенностью. Он передал документ судье Роуперу, который прочитал его один раз, а потом перечитал снова.

— Передо мной, — провозгласил судья, — находится квитанция об уплате таможенной пошлины за центнер виргинского табака и две дюжины бочек с виски и бренди, выданная капитану Райану Фаррелу 17 ноября 1839 года. Мистер Кингхейзел? Я буду очень вам признателен, если впредь мне не придется из-за вас тратить попусту драгоценное время. — Судья с силой ударил молотком по столу. — Дело закрыто.

Толпа, преимущественно состоявшая из бывших осужденных, повалила прочь из зала суда. Нечасто подсудимому удавалось праздновать победу над могущественной английской системой правосудия, и всегда такие исключительные случаи становились поводом для праздника.

Райан вышел из здания суда свободным, и друзья направились в трактир «Синица в руке». Все, кроме Китти, которой нужно было работать в вечернюю смену. Миссис Магуайр начала понемногу раздражаться из-за отлучек Китти — ведь за последние несколько недель та отпрашивалась довольно часто.

Закончив работу, она присоединилась к команде шхуны. Райан и его товарищи были уже довольно пьяны. Даже Ястреб, которого Китти видела разве что слегка навеселе, не составлял сегодня исключения.

Она села за стол и, поймав на себе взгляд Райана, тотчас же отвела глаза. Было в его взгляде нечто, чего Китти не хотела ни осознавать, ни обдумывать. По крайней мере сейчас, когда он был так пьян.

Стол был заставлен пустыми кружками и чашками, завален недоеденным хлебом, сыром и огурцами. Кое-где виднелись даже кучки пепла — очевидно, моряки выбивали свои трубки прямо на стол. Присутствующие выглядели довольно помятыми, а их глаза покраснели от дыма и большого количества выпитого спиртного. Состояние же Шарки говорило о том, что он вот-вот начнет буянить — он на весь Сидней славился своими пьяными драками. Китти подумала, что к концу ночи кто-нибудь из ее друзей — не дай Бог! — может вновь оказаться за решеткой. Им с Ваи нужно будет вернуться домой до того, как кто-то из присутствующих начнет драку.

А пока друзья пели, смеялись и валяли дурака. Подозвав мистера Скэнлона, Китти заказала свой привычный стакан портвейна. Большинство женщин, проживавших в Роксе, пили либо джин, либо эль, но Китти не нравился горький можжевеловый привкус джина, а от эля она беспрестанно бегала в туалет — не слишком-то привлекательная перспектива, учитывая отсутствие санитарии в трактире.

— Хочешь стаканчик портвейна? — спросила она у Ваи.

Ваи отрицательно покачала головой и указала на бокал с водой, стоявший перед ней на столе. Она редко пила алкоголь, но если такое случалось, то непременно жаловалась на жжение в желудке, которое, по словам акушерки, являлось признаком несварения. И все же миссис Бирн сказала, что портвейн или крепкий портер полезен кормящим матерям и что это следует иметь в виду.

Мистер Скэнлон поставил перед Китти стакан.

— За счет заведения, — сказал он.

Поблагодарив хозяина, Китти повернулась к Ваи:

— Они что, пьют так с самого обеда?

Ваи кивнула.

— Очень глупо, — сказала она, — и вместе с тем очень смешно. Пьер уже два раза падал.

Китти бросила взгляд на маленького француза, который помахал ей в ответ пальцами. Его усы, обычно лихо закрученные вверх, теперь обвисли, а глаза затуманились и слегка косили. Гидеон выглядел не лучше. Ропата спал, упершись головой в стену и открыв рот. Утром им придется горько пожалеть об этой попойке, и Китти им не завидовала.

Китти отхлебнула портвейна.

— А где Мик?

Ваи указала на дверь, из-за которой только что показался Мик, застегивающий штаны.

— Эй, поглядите-ка, кто пришел! — воскликнул он, плюхаясь на скамейку. — Китти Карлайл, самая смелая девушка, с которой я имел удовольствие бороздить моря. — Он поднял свой стакан. — И самая красивая, должен заметить. И самая умная. Неплохое сочетание, а? Ну давай, скажи речь!

Китти почувствовала, как заливается краской смущения и удовольствия. Райан вновь внимательно посмотрел на нее. Его взгляд излучал тепло и благодарность, и на этот раз Китти не сразу отвела глаза.

— Это необходимо было сделать, — сказала она, а потом шутливо добавила: — Конечно, если бы Райан лучше смотрел за своими документами, у нас не возникло бы неприятностей, верно?

Шарки громко рыгнул:

— Нет.

Китти озадаченно произнесла:

— Я хочу сказать, если бы у нас была эта квитанция, Райана даже не арестовали бы. — Она посмотрела на Райана. — Ведь так?

Шарки рассмеялся:

— Проснись, красавица, — сказал он. — Мы вовсе не собирались платить таможенную пошлину. И мы не заплатили. И не было у нас никакой квитанции. Ее пришлось подделать, чтобы вытащить Райана из петли. Это был единственный выход.

Ошеломленная, Китти с минуту сидела не двигаясь. Она неясно ощущала какое-то странное давление в груди. Словно что-то хотело вырваться наружу и теперь с силой упиралось в ее ребра. Что это: гнев, унижение или такое знакомое ощущение того, что ее предали?

Протянув руку через стол, она с силой ударила Райана по лицу. На глаза ему навернулись слезы, а на щеке остался багровый отпечаток руки, но мужчина не произнес ни слова. Китти встала со своего места и ушла.

Ястреб выглядел так, словно с удовольствием оказался бы сейчас где угодно, желательно в каком-нибудь темном, спокойном и прохладном месте, только бы не сидеть напротив Китти. От него по-прежнему несло алкоголем, а похмелье было настолько сильным, что его лицо посерело. Даже его косички утратили свой привычный блеск.

Китти предложила ему сахар, но он отказался и теперь потягивал горький черный кофе.

У очага раздался писк одного из котят — Хануи наконец-то устроил им уютное гнездышко в корзине.

— Почему я должна в это поверить? — спросила Китти. — Откуда я знаю, что он не прислал тебя сюда с очередной ложью? Ему это даром не пройдет. И тебе тоже. — Китти принялась гневно размешивать кофе. — Все вы одинаковы. Все одним миром мазаны.

— Я знаю, что ты чувствуешь…

— Нет, не знаешь! — огрызнулась Китти. — Ты понятия не имеешь, что я чувствую! Там, в бараках, я испытала настоящий ужас. А Эйвери Баннерман — невероятно отвратительный тип. Еще никогда в своей жизни я не занималась подобным делом. Я чувствовала себя… чувствовала себя проституткой! А знаешь, что подвигло меня на это?

Ястреб покачал головой, хотя Китти знала, что он отнюдь не глупый человек. Теперь же ей отчасти доставляло удовольствие видеть, как он морщится при ее словах.

— Сознание того, что Райана заперли в грязной тесной камере только потому, что какой-то мелкий выскочка решил устроить ему взбучку. Это было так несправедливо, и я так переживала за него. Мне хотелось вытащить его оттуда, Ястреб. Только этого я хотела — вытащить его оттуда!

— Он не знал о нашей задумке, — тихо произнес Ястреб. Он уже в четвертый раз повторял это. — Райан узнал об этом только после суда. Он понятия не имел, каким образом ты достала фальшивую квитанцию. Я уверен, он не позволил бы нам этого. — Ястреб посмотрел Китти в глаза: — Я думаю, он предпочел бы отправиться на виселицу, только бы не подвергать тебя такому риску.

— Тогда почему он не пришел сказать мне об этом лично?

— Он подумал, что ты не захочешь его видеть.

— И правильно подумал, — пробормотала Китти. — Господи, да куда запропастился Хануи?

Она почти час назад послала его в булочную за хлебом и с тех пор больше не видела. Булочная находилась за углом, но его мучило такое жуткое похмелье, что Китти вовсе не удивилась бы, узнав, что ее друг маори решил где-нибудь отоспаться.

— А ты стала бы разговаривать с Райаном, если бы он пришел к тебе? — спросил Ястреб.

Китти закрыла лицо руками. Господи, как же она устала от всего этого. Последняя неделя невероятно вымотала ее, и Китти чувствовала себя выжатой как лимон. Вчерашнее же признание чуть не добило ее.

— Нет, не думаю, Ястреб. Какое-то время я не смогу с ним разговаривать. Я слишком устала. Вот здесь. — Китти постучала себя по груди.

Ястреб кивнул.

— Мне нужно взглянуть, как там Ваи, — сказала Китти. Ее подруга давным-давно ушла в уборную, но так и не вернулась.

Миновав узкий холл, Китти открыла заднюю дверь, вышла во двор — теперь она почти не замечала жуткой грязи — и испуганно охнула, увидев лежащую среди мусора Ваи.

Китти наклонилась к подруге. Ребенок наверняка ни при чем, ведь до родов еще четыре или пять недель.

— Спина, — скорчившись от боли, произнесла Ваи. — Мне показалось, что я хочу в туалет, но ничего не получилось. А потом я упала.

Ваи была бледна, а на ее верхней губе и лбу выступили капли пота.

Китти позвала Ястреба, который тут же прибежал на зов.

— Что случилось? — спросил он, глядя на Ваи. — Ребенок?

— Не знаю, — ответила Китти. — Не мог бы ты позвать миссис Дойл?

Китти держала Ваи за руку до тех пор, пока Ястреб не вернулся мгновение спустя, но уже с миссис Дойл.

— Она упала? — спросила женщина.

— Она сказала, что хотела пойти в туалет. А я обнаружила ее здесь пару минут назад.

Наклонившись, миссис Дойл приложила ладонь ко лбу Ваи.

— Температуры нет, но она вспотела. Где болит, дорогая? — громко спросила женщина, словно это Ваи, а не она, была глуховата.

— Спина, — ответила Ваи, — и желудок.

— Думаю, это может быть из-за ребенка, — сказала миссис Дойл. — Давайте отнесем ее в дом. Китти, сходите за миссис Бирн.

Наклонившись, Ястреб подхватил Ваи на руки с такой легкостью, словно она ничего не весила, несмотря на огромный живот. Он внес девушку в дом и осторожно положил ее на кушетку.

Китти же прошла Карахерс-лейн и уже сворачивала на Мидлсекс-лейн, где жила миссис Бирн. Она нашла дом акушерки и постучала в дверь. Спустя мгновение дверь приоткрылась, и на пороге возникла маленькая девочка. Она ела хлеб, намазанный джемом, который покрывал теперь все ее лицо.