– Однако, – продолжил он, – еще неделю назад вы были столь настроены выйти замуж за кого-то другого, что даже бежали с ним. С кучером вашего отца, насколько мне известно.

Она поджала губы и, сузив глаза, сердито посмотрела на него.

О, так он решил поиграть с нею?

– Как его звали? – спросил он.

– Томас Тилл, – ответила она. – Полагаю, это все еще его имя.

– Тилл? – скривился он. – И вам понравилось бы быть миссис Аннабель Тилл?

– Полагаю, куда больше, чем быть миссис Аннабель Мэйсон, – резко возразила она, на мгновение забыв про аудиторию за дверью в музыкальной комнате.

Признавая удачный выпад, он слегка склонил голову, бессовестно глядя на нее смеющимися глазами.

– И теперь вы оплакиваете его исчезновение из вашей жизни? – спросил он.

Она поглядела на полуприкрытую дверь, мстительно запоминая его слова.

– Мое решение бежать было ошибочным, – презрительно сказала она. – Оно было опрометчивым и импульсивным.

– Так вы импульсивны по натуре? – спросил он. – И опрометчивы? И непостоянны?

Ох.

Ох!

Аннабель раздула ноздри и свирепо взглянула на него. В ответ он посмотрел на нее так вежливо, словно спрашивал, не хочет ли она чаю.

Из-за двери в музыкальную комнату послышалось, как один из мужчин гулко прокашлялся под аккомпанемент женского бормотания. И опять тишина.

Ну хорошо, в эту игру можно играть и вдвоем. У нее сузились глаза.

– Я полагаю, вы экстравагантны, мистер Мэйсон?

Его брови, пару мгновений назад вернувшиеся на свое место, снова вскинулись.

– Действительно, – согласился он, – это смертный грех, и я виновен по всем пунктам.

– Я слыхала, что вам нужна дополнительная комната для всей вашей одежды, так как она уже не помещается в вашей гардеробной. И ваши игорные долги велики настолько, что ими можно целое десятилетие финансировать небольшую страну? Действительно ли вы слабы по своей натуре? И безответственны? И тщеславны?

За дверью в соседнюю комнату послышалось сдавленное мужское фырканье, сопровождаемое женским увещеванием. И тишина.

Пожав губы, он долго и холодно смотрел на нее

– Насколько маленькую страну вы имеете в виду? – спросил он. – Боюсь, ваш информатор может быть склонен к преувеличению, что весьма необычно для сплетен. Половину десятилетия будет точнее. Возможно, три четверти. Но можем ли мы приберечь оскорбления на будущее, когда поженимся? Наши родители, должно быть, с некоторым беспокойством ожидают результатов этой беседы наедине.

– Прошу прощения, – надменно произнесла она, вскидывая подбородок, задрав нос и глядя на него сверху вниз, – но не рановато ли думать о временах, когда мы будем женаты? Я еще не услышала, что вы все же предлагаете мне брак. И, конечно же, еще не приняла это предложение.

– Но вам придется. И выслушать мое предложение и принять его. По существу, у вас нет выбора, не так ли? Тилл сейчас, вероятно, на полпути к американскому Дикому Западу и останавливаться не собирается.

– У меня точно такой же выбор, как и у вас. Я слыхала, что мужчине могут начать серьезно угрожать кредиторы, если за ним не стоит отец, готовый заплатить долг.

В наступившей тишине он медленно кивнул.

– Туше, – признал он. – Как вижу, наши уверены, что этот брак совершается на небесах. И, несомненно, мы будем счастливо жить-поживать. Есть ли другие клише, чтобы лучше описать блаженство нашего будущего союза?

– Любовь до гроба? – предложила она. – Душа в душу?

– Не стоит преувеличивать, – твердо ответил он, а затем, широко шагая, пересек комнату и остановился в футе от нее.

Аннабель пришлось закинуть голову назад, чтобы взглянуть ему в лицо. Она вдохнула запах его одеколона, почувствовала тепло его тела. Она сглотнула и сразу же пожалела, что не сдержалась. Звук, казалось, отразился от стен комнаты.

Он казался очень крупным и… очень мужественным.

– Скажите мне, леди Аннабель, вы все еще испытываете к Тиллу нежные чувства?

Ее глаза снова сузились.

– Да, – ответила она. – А скажите мне, мистер Мэйсон, вы нуждаетесь во всей той одежде, что купили?

– Да, – уголок его рта приподнялся в насмешливой улыбке. – Особенно в сапогах. Если мне не изменяет память, десять пар за последние десять недель, и одна моднее другой. С румянцем на щеках и огнем в глазах вы выглядите намного привлекательнее. Когда я приехал со своими родителями, вы были похожи на привидение.

Так вот почему он был так несносен? Он хотел, чтобы кровь прилила к ее щекам, а глаза засверкали?

А затем он так понизил голос, что она едва услышала то, что он произнес.

– Вы полагаете, они могут видеть нас так же, как и слышать?

– Возможно, – также тихо ответила она.

Он снова поджал губы.

– Что ж, тогда вернемся к делу, – произнес он уже обычным голосом, оживленным и деловитым.

Он взял ее правую руку в свою, такую теплую в сравнении с ее, и…

О да, он на самом деле сделал это. Он опустился перед ней на одно колено.

– Леди Аннабель, – сказал он, глядя на нее снизу вверх своими темными, проникновенными, почти боготворящими и, конечно же, безумно влюбленными глазами. – Окажете ли вы мне честь стать моей женой и сделать меня счастливейшим из мужчин?

Она не могла сдержать себя, ее затопили эмоции. Она всегда мечтала о таком моменте. Да и какая женщина не мечтала? И вот он настал. Но это был публичный момент, несмотря на то, что их родителей не было видно, да и все это было шарадой, разыгранной во их же благо.

– Да, – ответила она. Она сказала это тихо, только для него. Если те, в музыкальной комнате, хотели услышать ее ответ, им пришлось изрядно напрячь слух.

Он поднес ее руку к своим губам, и она почувствовала их на своих пальцах, а тепло его дыхания на тыльной стороне ладони. У нее перехватило горло, когда она бессмысленно боролась с подступившими слезами.

Это было неправильно. Это, на самом деле, было неправильно.

И неправильно – это, вероятно, еще и величайшее преуменьшение происходящего.

И все же… О, и все же…

Не успел он поднять глаза или подняться на ноги, как дверь музыкальной комнаты распахнулась настежь, и родители хлынули в гостиную. Papa, выглядевший суровым и, возможно, испытывающим облегчение, мистер Мэйсон, широко улыбающийся и потирающий руки, счастливо улыбающаяся миссис Мэйсон, и mama с глазами блестевшими от непролитых слез, хотя тоже улыбающаяся. Ее ответ, очевидно, был все-таки расслышан, подумала Аннабель, когда мистер Мэйсон схватил руку сына, наконец-то поднявшегося на ноги, и сердечно и долго тряс ее, пока госпожа Мэйсон прижимала Аннабель к своей пышной груди.

– Моя дорогая леди Аннабель, – зачастила она. – Я всегда мечтала о дочери, но природа мне в этом отказала, дав только Реджинальда. Теперь у меня, наконец-то, будет еще одно дитя. Ни одну дочь не примут в новую семью так тепло, как вас в нашу. Конечно же, я не имею в виду вашу маму. Я уверена, что она всегда носилась с вами. Даже когда вы были очень маленькой девочкой, вы были хороши, как картинка. О, моя голубушка, я так счастлива, что могу заплакать. И вы будете счастливы, попомните мои слова, даже если сейчас вы в этом сомневаетесь. В последнее время Реджинальд стал немного шалым, но он всегда был добросердечным, любящим мальчиком.

А затем Аннабель обнаружила, что ее притиснули к могучей груди ее будущего свекра, шумно поцеловали в щеку и назвали дочерью.

И, наконец, ее обняла мать, крепко и без слов.

Ее отец снова стоял у камина, так, словно и не двигался с места с того самого момента, как громыхание каретных колес на площади известило о прибытии Мэйсонов.

– Объявление о помолвке появится в завтрашних газетах, а в субботу будет первое оглашение в церкви Святого Георга, – сказал он, когда остальные закончили крепко обниматься, целоваться и смеяться, в двух последних действиях особенно отличился Мэйсон-старший. – В понедельник здесь будет дан бал в честь помолвки. Приедут все, ибо любопытство – отличительная черта света. Ты, Аннабель, будешь спасена от бесчестия, а вы, Реджинальд Мэйсон, через этот брак повысите свой социальный статус. Все будут удовлетворены тем, что на вас нашлась управа, и респектабельность сохранена. И через месяц – после венчания – вы сможете жить вместе до самой смерти, так, как сумеете.

И ни слова о том, что он только что избежал финансового краха.

– Я уверена, что они будут жить долго и счастливо, – сказала миссис Мэйсон, светясь от счастья.

– Мэйсоны всегда славились долгими и крепкими браками, – объявил мистер Мэйсон, снова потирая руки. Как поняла Аннабель, это был привычный жест, говорящий о том, что он рад или счастлив. – И мы кое-что кумекаем в любви, а, Сэйди?

– Я совершенно уверена, Уильям, – с тихим достоинством произнесла mama. – Что Аннабель и мистер Мэйсон наилучшим образом распорядятся своим браком. Я надеюсь, они этого желают.

– Желания мало что стоят, – ответил papa.

Все это время Реджинальд Мэйсон стоял в нескольких футах от Аннабель и не говорил ни слова.

Она тоже. Он неотрывно смотрел на нее непроницаемым взглядом. Она посмотрела на него, но не смогла выдержать этот взгляд.

Возможно, ей полагалось улыбаться. Однако, хотелось плакать. И она не знала, почему.

Она снова поглядела на своего нареченного. Ее нареченный? Он оглянулся на нее, но ничего не сказал.

Она станет леди Аннабель Мэйсон.

Все свершилось за одни сутки.

Сделка была завершена окончательно и бесповоротно

Глава 4.

Десять лет назад.


Юноша, растянувшийся на берегу реки, посасывал травинку. Тепло летнего солнца разморило его и навевало сон. Он вполуха слушал трели неведомой птицы, скрывавшейся среди деревьев позади него, и прищуренными глазами наблюдал за редкими маленькими пушистыми белыми облаками, которые скользили по небу, гонимые ветром, не достигавшим земли.

Легкий ветерок был бы весьма кстати, но ему не хотелось перемещаться в тень. Ему нравилось именно здесь.

С самого детства это было его любимое место, несмотря на то, что, находясь здесь, он формально являлся нарушителем границы. Это была земля Оукриджа. Он не знал, почему она манила сильнее, чем земля на другой стороне реки, на расстоянии всего нескольких ярдов. Другая сторона принадлежала его отцу. Может потому, что там не было щекочущего чувства опасности?

И, конечно же, старый дуб на этой стороне. Он повернул голову, чтобы посмотреть на него. Даже с высоты его пятнадцати дуб казался весьма внушительным: большой, кряжистый и очень старый. Дуб был раем для детей. Ребенком, поборов-таки страх высоты, он тысячу раз ловко взбирался на него. Он часто сидел в его ветвях, сочиняя разнообразные истории, в которых воображал себя пиратом, разбойником, Робин Гудом или рыцарем на крепостных валах своего замка, а внизу – ров и орды жестоких варваров, нападающие со стороны реки, принадлежавшей его отцу.

А под конец он всегда нырял в реку, потому что так и не преодолел свой страх перед спуском с дерева.

Кроме того, прыжки в воду были делом волнующим и опасным.

В последний раз он был здесь очень давно. Он приходил сюда несколько раз даже после того, как его отправили в школу, но потом, по какой-то причине, по какой он уже и не помнил, приходить перестал, а затем и вовсе забыл про это место. До сегодняшнего дня, когда болтался по периметру парка своего отца.

На самом деле, дома он бывал весьма редко. Большую часть времени ему приходилось быть далеко, в школе, а во время каникул школьные друзья часто приглашали его провести несколько недель в их загородных домах. А его родители, во всяком случае, отец любил путешествовать и во время каникул брал с собой в поездки по Британским островам, и даже в Европу, когда временное затишье в войнах позволяло заграничные путешествия.

Как же хорошо дома!

На минуту-другую он задремал неглубоким сном. Плавая в приятном полусне, он, тем не менее, осознавал окружающий мир. И вдруг услышал конский топот.

Он полностью проснулся и открыл глаза.

И что теперь?

Спокойно лежать в надежде, что лошадь и всадник проедут мимо, не заметив его? Или стоит переплыть реку, перебравшись на свою, безопасную сторону?

Даже в далеком детстве последнее было бы для него большим унижением. А сейчас тем более не подобало его гордости совсем уже взрослого мужчины. Кроме того, он был полностью одет, потому что перебрался через реку выше по течению, где она была уже, и где из довольно больших камней было выложено некое подобие ненадежной переправы.