– Мama подумала, что мне важно выглядеть…ну, невинной, – пояснила она.

– Девственной? – он вскинул брови. – Пора назвать вещи своими именами, леди Аннабель. Возможно, это был не совсем верный совет. Чем меньше внимания вы привлекаете к своему статусу девственницы, тем лучше, вы не находите?

Если бы она не знала о направленных на них взглядах, у нее бы отвисла челюсть. Вместо этого, раздув ноздри, она уставилась на него.

– Думаю, в оскорблениях нет никакой необходимости, – сердито ответила она.

– Ах, а вы девственны? – поинтересовался он.

Внезапно ей показалось, будто из люстры над их головами опустились две свечи и обожгли ей щеки.

– О, как вы смеете, – прошипела она. Ее грудь бурно вздымалась. – Как вы смеете!

Уголки его губ поднялись вверх.

– Так-то лучше, – заметил он. – Теперь на ваше лицо вернулись краски. Между прочим, на мой вопрос можете не отвечать. Он был чисто риторическим. И чисто косметическим.

Ей ужасно захотелось рассмеяться. Он снова сделал это – вернул на ее щеки румянец. И, очевидно, оба раза вполне сознательно. Но она не собиралась кротко сносить такое обращение.

– А вы? – спросила она, – Вы девственник?

Он поджал губы и пристально посмотрел на нее прищуренными глазами. Так же, как мгновение назад ей ужасно хотелось рассмеяться, так сейчас она ощущала трепет от внезапного осознания произошедшего. Только что перед половиной света, наблюдающей за ними, она спросила его…

– Леди Аннабель, если вы спрашиваете, стоит ли вам ожидать неуклюжей возни в нашей брачной постели, я бы просто посоветовал подождать и проверить.

Она вдруг ощутила какое-то ноющее напряжение, возникшее между бедрами.

Он вел себя скверно.

Она тоже, но он ее вынудил.

Хорошо еще, что в центре зала уже было так много других пар, готовящихся к танцу, и для того, чтобы оказаться в пределах слышимости, их ближайшие соседи должны были бы нарушить строй.

Их беседа должна стать более приличной.

– Леди Аннабель, – заговорил он, слегка повысив голос и придав ему скучающие интонации, – могу я выразить свое восхищение тем, как вы сегодня выглядите? Вы способны посрамить утонченную красоту роз и других цветов в этом зале.

– Благодарю вас, сэр, – вежливо она кивнула в знак признательности за комплимент.

Зазвучала музыка.

Если свет ожидал, что он будет вульгарно и неуклюже топтаться по танцевальному залу, то ему пришлось разочароваться. Он танцевал элегантно и был легок на ногу. Он знал все па, все замысловатые фигуры и не сделал ни единого неверного движения. Его теплые пальцы надежно сжимали пальцы Аннабель, когда танец требовал, чтобы они держались за руки, и осторожно придерживали за талию, когда он кружил ее вдоль шеренг леди с одной стороны и джентльменов с другой.

Безусловно, он посещал балы и прежде, но большая часть светского общества, вероятно, просто не замечала его. Аннабель видела его не раз. Но никогда не танцевала с ним, до сих пор.

Возможно, при других обстоятельствах, она наслаждалась бы танцем. Но сейчас, увы, были не другие обстоятельства.

Он неотрывно смотрел на нее почти все полчаса, пока длился танец. Он не пытался вести с ней беседу и ни разу не улыбнулся.

И это особенно сбивало с толку. Она решила, что он так и задумал.

Он снова заговорил, когда танец заканчивался.

– Давайте выйдем на балкон, – предложил он. – Здесь жарко, как в аду.

– Должно быть, вы не понимаете, что двое не могут монополизировать общество друг друга в течение двух танцев подряд и более двух за весь вечер.

– Уголь, сгущающий кровь, делает кое-кого тугодумами, – сказал он с сильным северным акцентом своего отца.

Лорд Хью и мисс Кулидж оказались рядом с ними и, должно быть, услышали эту пикировку. «Наверное, они немедленно со всех ног пустятся к толпе у стены, чтобы все это повторить», – подумала Аннабель.

– Так или иначе, давайте выйдем, – настаивал мистер Мэйсон, – Это бал в честь моего обручения, и если это не дает мне право выйти со своей нареченной на балкон, когда я захочу, то зачем вообще нужна помолвка?

– Интересный вопрос, – улыбнулась она, – на который у меня нет исчерпывающего ответа. Ведите меня, сэр.

Она положила руку ему на рукав, и едва не бегом последовала за ним, когда он, не глядя по сторонам, широко зашагал в направлении французских окон.

Сознательно ли он вел себя так… неотесанно? Ну, конечно же!

– Они ждут от меня именно этого, – словно прочитав ее мысли, заметил он, когда они вышли на балкон.

– А вы всегда даете людям то, чего они ожидают? – усмехнулась она.

– О, да, – он утомленно вздохнул, – когда это в моих интересах.

Он подвел ее к перилам балкона напротив бального зала и встал к ним спиной, на виду у любого, кому захотелось бы взглянуть в их сторону.

– В конце концов, не хотелось бы бросать тень на вашу репутацию, – добавил он в пояснение, – скрываясь в тени.

– Я потрясена вашей заботой о моей репутации.

Он глянул на нее и поджал губы.

– Все это далось вам очень нелегко? – серьезно спросил он.

Она улыбнулась и обмахнула щеки веером.

– Не то, что вам, – ответила она.

Это не подлежало сомнению.

Он вскинул брови.

Даже в белом она была так прекрасна, что захватывало дух. В легкую ткань платья были вплетены серебряные нити, мерцающие в свете свечей. Наряд со всем, что к нему прилагалось, вероятно, стоил баснословных денег. Платье сильно обнажало грудь, соблазнительно приподнятую корсетом, и мягкими складками облегало ее прекрасную стройную фигуру. Оно не оставляло простора для фантазии, но в ее случае реальность превосходила самые сладострастные фантазии. Она была не особенно высока, но ее ноги, чуть заметные сквозь тонкую ткань, были длинными и стройными.

Ее очень светлые волосы были высоко забраны в замысловатые локоны, а вдоль щек и шеи спускались упругие букли.

Брови дугой изгибались над синими глазами, опушенными густыми ресницами. От прямого маленького носа взгляд тянулся к прелестному рту с нежными, очень соблазнительными губами.

Она была редкостной красавицей.

Какая жалость, что она сбежала с кучером. Она достойна принца. Или могла бы выйти за Уингсфорта, который однажды станет герцогом и который был ослеплен ею, пока она не опозорила себя. И, конечно же, был очень богат.

Какая жалость, что она обречена на замужество с сыном торговца углем.

Реджи, прекрасно осознающий, что на него направлены все взгляды, даже если он находится вне бального зала, смотрел на нее прохладно, даже высокомерно. Он стоял спиной к перилам балкона, она на расстоянии в несколько футов от него, наполовину повернувшись к нему, наполовину к бальному залу, так, словно готова спасаться бегством в любой момент, если он нанесет ей смертельную обиду.

Только что она нанесла смертельную обиду ему. Так она полагала, что вся эта история причинила ей больше страданий, чем ему? Что у нее есть своего рода исключительное право на страдание?

Гости парами фланировали под руку по бальному залу, ожидая начала следующего танца. Несколько пар вышли на балкон и прогуливались вдоль него. Все, не показывая вида, наблюдали за ними, надеясь на…что?

– Как вы полагаете, – поинтересовался он, – чего все они ожидают?

– От нас? – Она повернула к нему голову, чтобы хорошо рассмотреть. Весь вечер, даже когда она улыбалась, она выглядела холодной и аристократичной. Этакая ледяная дева. Кроме, конечно, того момента, когда он со своим вопросом о девственности вызвал румянец на ее бледных щеках и вспышку негодования в глазах. Ему нравилось выводить ее из себя. – Холодной вежливости, я полагаю.

– И это именно то, что мы собираемся им продемонстрировать? – спросил он. – Как скучно!

– Вы предпочитаете, чтобы я ушла и игнорировала вас весь остаток вечера?

– Это было бы еще более скучным, – скривился он.

Она схватила ручку веера, свисавшего у нее с запястья, раскрыла его и помахала им перед лицом, несмотря на то, что на балконе было довольно прохладно.

– Полагаю, вы не намерены весь вечер продержать меня подле себя? – спросила она. – Люди начнут думать, что мы приветствуем ситуацию, в которой оказались.

– С другой стороны, – заметил он, – они могут подумать, что я слеп и глуп, если не даю понять, что высоко ценю красоту, купленную мне за деньги моего отца. Вы сделали смелый шаг, надев сегодня вечером именно это платье, даже если оно девственно-белое. Оно, скорее… провокационное, не так ли?

Ее веер с треском захлопнулся.

– Значит, вы бы предпочли, чтобы я облачилась в черный саван? – спросила она. – Или надела власяницу и посыпала голову пеплом?

– Она могла бы вызвать зуд, – возразил он. – Я имею в виду власяницу. А пепел заставил бы меня кашлять во время танца с вами. Черный? Нет, не думаю. Вы должны заметить, что я не жалуюсь на ваш выбор наряда. Чтобы не оценить его по достоинству, у меня в венах должен течь один деготь [9].

– Вы намеренно… – Она чертила веером круги в воздухе, но, казалось, не могла извлечь из него слово, которое было ей нужно.

– Вульгарен? – предположил он. – Неотесан?

– Злите меня, – ножкой в белой туфельке она постукивала по деревянному полу балкона. Потом снова с треском раскрыла веер. – Так, словно все это всего лишь шутка.

Он пожал плечами.

– Я всегда предпочитал комедию трагедии – улыбнулся он.

Оркестр начал играть, выстроившиеся для танца пары соответственно поклонились или сделали реверанс друг другу, и понеслись в энергичном танце. Это был один из тех народных танцев, которые служат проверкой на выносливость. Многие из не танцующих стояли, как бы случайно, неподалеку от французских окон, повернувшись к балкону одним глазом и одним ухом. Если бы они могли вытянуть свое ухо как руку, они, конечно же, сделали бы это.

– На шаг ближе, – сказал Реджи.

– Что? – она пораженно посмотрела на него и ее веер снова замер.

Он протянул ей руку, несколько секунд она с подозрением смотрела на него, потом положила свободную руку на его ладонь. Он сжал ее пальцы своими. И почувствовал сквозь перчатку ее узенькую теплую ручку.

– Шаг вперед, – повторил он.

– Зачем?

Она с большой осторожностью посмотрела на него, но сделала небольшой шажок в его сторону.

Он вдохнул нежный аромат ландышей.

– Я полагаю, – сказал он, – что свет будет взволнован – шокирован и взволнован, если я украду у вас поцелуй.

Свет освещал ее сзади. Он не мог бы поклясться, что у нее не горят щеки, но догадывался, что это именно так. И, конечно же, она широко раскрыла глаза.

– Вы не посмеете! – воскликнула она.

– Почему бы нет?

Лениво рассматривая ее, он предположил, что большинство гостей, приглашенных на бал, уже были полностью осведомлены, что они были на балконе вдвоем, он и леди Аннабель Эштон, что они держались за руки и стояли непозволительно близко к друг другу. Как же глупо светское общество! Оно готово смотреть сквозь пальцы почти на любой порок, если ему предаются осмотрительно и тайно. Но любой явный признак симпатии между двумя обрученными, вызовет в его рядах возбуждение и негодование.

Особенно у этих двоих, насильно сведенных вместе при таких скандальных обстоятельствах.

– Это было бы непростительно и вульгарно, – ответила леди Аннабель.

– Это именно то, что самые ярые судьи ожидают от меня, – заметил он. – Или даже то, чего им не достает, чтобы можно было разойтись по домам, испытывая удовлетворение от того, что они не потратили впустую вечер сезона на обычный скучный прием.

– Мы должны сейчас же вернуться в зал, – сказала она. – Я замерзла.

– Лгунья – усмехнулся он. Ее ладошка в его руке стала горячей, и было неясно от чего, то ли от замешательства при мысли о поцелуе, то ли от желания, чтобы он ее действительно поцеловал. – У поцелуя был бы и другой положительный результат. Он бы вернул вам хоть часть симпатии общества, особенно если вы сразу после него вернетесь в бальный зал, смело улыбаясь, но будучи явно огорченной. Все бы отметили, что вы ужасно страдаете от последствий своего неблагоразумного поступка.

– Похоже, вы наслаждаетесь всем этим, – процедила она сквозь зубы.

Он обдумал ее предположение. Да, это так.

– А вы не наслаждаетесь? – он пристально всматривался в ее глаза, затененные сумраком ночи.

– Papa ясно дал мне понять, – ответила она, – что если я не хочу навсегда распрощаться с высшим обществом, всю оставшуюся жизнь в моем поведении не должно быть ни малейшего намека на скандал