Это означало еще одно: если Цезарион сын Цезаря, а Октавиан всего лишь его приемный пасынок, то именно Цезарион имеет первое право мстить убийцам отца. Но пока мальчик мал, делать это за него может мать.

Конечно, такой шаг был настоящим вызовом Октавиану, но пока и Клеопатра, и сам Октавиан думали не об этом, время их столкновения пока не пришло. Для Октавиана главным стало хоть как-то утвердиться в Риме, а для Клеопатры подготовиться к конфронтации с… убийцами Цезаря!

Царица прекрасно понимала, что защищать и их с сыном, и страну теперь некому, она должна противостоять сама, а для этого требовалось укрепить Египет.

Но, как назло, два года подряд Нил отказывался разливаться и поить влагой поля. По стране поползли слухи, что это наказание богов за убийство Птолемея. Еще во время коронации сына в Мемфисе Клеопатра долго беседовала с Пшерени-Птахом, прося совета. Тот посоветовал, как вымолить у богов прощение за убийство супруга, во многие храмы были принесены богатые жертвы, личная сокровищница царицы заметно опустела. Но она не пожалела средств и опустошила ее еще, чтобы накормить тех, кто не мог купить себе хлеб.

Когда на второй год царица решила плыть в Фивы, чтобы приказать Нилу разлиться, из Мемфиса пришел совет не делать этого.

— Но почему?!

— Нил все равно в этом году не разольется, лучше заранее придумай, где купить хлеб в этом году. А в следующем поплывешь в Фивы.

Клеопатра поняла, что жрецы знают все наперед, Пшерени-Птах понимает, что если она прикажет реке разлиться и ничего не случится, вина ляжет на нее, как на фараона. Жрецы берегли авторитет своей царицы. Клеопатра послушала совет, заранее, задолго до неурожая приказала закупить зерно и свезти в Александрию, приводя в изумление своих советников.

— Божественная, но ведь еще не ясно, может, урожай будет хорошим, к чему закупать столько зерна?

— Пусть лучше лежит на складах, чем мы потом не будем знать, где его найти.

Клеопатра оказалась права, урожая снова не было, и бесплатная раздача хлеба нуждающимся александрийцам спасла жизнь многим. И все же приказ царицы удивил всех, она распорядилась раздавать хлеб всем, кроме иудеев!

— Почему, Божественная, ведь они поддерживали тебя, когда здесь был Цезарь?

— И одновременно помогали моим врагам. Кроме того, кто посоветовал продавцам зерна завысить на него цену, когда я попыталась купить про запас? Вот пусть на вырученные за свой совет деньги и покупают хлеб себе.

Советник сириец Аполлодор только руками развел, что можно возразить? Иудеи и впрямь успели воспользоваться намерением Клеопатры закупить зерно, по их совету цена была немедленно завышена, но это не остановило царицу. Только не станешь же каждому объяснять, почему Божественная сердита на иудеев?

— Мне наплевать на их обиды! Если не нравится, могут уходить в свою Иудею.

— Осмелюсь напомнить, что однажды фараон Египта уже изгонял иудеев из своего царства.

— Помню, помню! Те ушли через море посуху. Фараон был глуп, сначала нужно было отобрать у изгоняемых все, а им разрешили обобрать население и унести награбленное с собой.

— Они не грабили!

— Ты не иудей случайно, Аполлодор?

— Нет, Божественная! Но я знаю историю Египта.

— Я тоже, только тебе ее рассказывали в Александрии, а мне в Мемфисе. Это не одно и то же. Так вот, иудеи не грабили с оружием в руках, они просто набрали в долг все, что только могли унести с собой, и бежали. А про море и посуху… смешно, что жрецы не предупредили фараона о такой возможности. На этом море бывают случаи, редко, но бывают, когда вода отступает, обнажая дно. Ветер гонит ее в сторону большого моря, а потом возвращает обратно, там мелко, и это возможно. Жрецы иудеев точно рассчитали время и провели свой народ в момент такого отлива, а когда на дно вступило войско фараона, вода потекла обратно и всех погубила!

Потрясенный Аполлодор несколько мгновений не мог ничего вымолвить, потом тряхнул головой, словно прогоняя какое-то видение.

— Откуда тебе это известно, Божественная?

— От жрецов Мемфиса.

— Но почему же жрецы не посоветовали фараону не догонять иудеев в это время?

— Почему не советовали? Они посоветовали догнать их раньше, до моря, но фараон не слушал умных людей, вот и остался без войска. Ты думаешь, почему я не поплыла приказывать Нилу разлиться, хотя должна бы? Потому что жрецы точно знают: разлива в этом году не будет.

— А в следующем?

— А в следующем будет, и урожай будет отменный, все потраченное на прокорм горожан я окуплю с лихвой. Но мне не жаль было бы и просто потратить, спокойствие дороже. А иудеи… я не против них, только не люблю, когда меня пытаются обманывать со льстивой улыбкой на устах.

Немного поразмышляв, Аполлодор задал давно интересующий его вопрос:

— Божественная, ты эллинка, но ты веришь в богов Египта?

— Я эллинка, но я царица Египта, а потому не могу не верить тем богам, которые покровительствуют этой земле. А жрецам тем более.

— А зачем тебе войско, боишься войны?

— Конечно. И войско, и сильный флот нужны обязательно.

— Войны с кем ты боишься?

— Аполлодор, убийц Цезаря поспешили удалить от Рима, дав им Македонию и твою Сирию. Это совсем рядом, неужели ты думаешь, что они не попытаются добраться до богатств Египта? Или что их оставят в покое? В Риме новая гражданская война, как бы снова не стать их жертвой.

— Снова?

— Почему Гней Помпей оказался в Александрии, а Цезарь взялся его преследовать? Тоже из-за гражданской войны. Я не хочу повторения, Египет должен быть достаточно силен, чтобы никому не пришло в голову использовать его в своих целях.

Сириец слушал царицу и поражался разумности ее рассуждений. У Цезаря достойная ученица, она не зря провела в Риме столько времени. В Египте, к изумлению чиновников, были срочно проведены очень толковая налоговая и денежная реформы, перераспределены доходы, ускоренно набиралась и перевооружалась армия, строился флот. Деньги из царских закромов текли на нужды перевооружения рекой, но Клеопатра не жалела, правда, строго учитывая все потраченное.

Два года не прошли зря, Египет преобразился, вернее, преобразилась Александрия, остальная часть страны так и жила по своим законам, хотя помощь от царицы была ощутимой. Больше никто не напоминал о загадочной смерти ее юного мужа, не укорял, несмотря на двухлетние неурожаи, Египет благоденствовал. 

Дележ наследства

На счастье Клеопатры, Риму не до нее.

Вечный город ждал наследника Цезаря — Октавиана. Авторитет Цезаря был настолько высок, что просто завещание своих средств девятнадцатилетнему племяннику поставило того над всеми умудренными опытом и политической борьбой сенаторами. Казалось бы, это всего лишь деньги, но деньги Цезаря! К тому же долгов обнаружилось больше, чем самих средств, и согласно завещанию нужно было раздать огромную сумму ветеранам, что увеличивало долг.

Марк Антоний, оскорбленный отсутствием своего имени в завещании не меньше, чем Клеопатра забывчивостью Цезаря относительно их сына, всячески старался осложнить жизнь Октавиану. О внучатом племяннике Цезаря, вдруг получившем такой вес одним его словом, ходили самые нелестные слухи. Мало того, что юн, так ведь хилый, вечно болен, у него астма, потому Октавиан не терпит и малейшей пыли. Сам Цезарь тоже не выглядел слишком крепким и страдал эпилепсией, хотя приступы и не были частыми. Но все прекрасно помнили, что даже в возрасте диктатор был неутомим, он мог шествовать во главе войска пешим часами, спать на земле, укрывшись лишь плащом, и, уж конечно, не боялся пыли.

Марк Антоний все эти слухи поощрял и старательно поддерживал. Осталось только загадкой, почему он вообще позволил Октавиану живым добраться из Греции, где тот обучался ораторскому искусству, до Рима. Это было самой большой ошибкой Антония — он все-таки не принял хилого Октавиана достаточно серьезно. Сам Марк был очень популярен в армии и являлся прямой противоположностью наследнику — был высоким, физически очень крепким и никакой загадки для Рима не представлял, все прекрасно знали гуляку и любимца женщин, добродушного великана Марка Антония. Любовь простых римлян и солдат у него была, а вот любви всех сенаторов Антоний сыскать не сумел, да и не стремился.

Еще будучи консулом и управляя Римом в отсутствие Цезаря, Марк Антоний откровенно путал свою казну с государственной, черпая все больше из общей. Причем как черпая! Катание с актрисами и самыми дорогими проститутками в колесницах, запряженных львами, оказалось не самой дорогой тратой для консула. Он ссорился с Долабеллой, с которым вместе должен был управлять Римом, доходило до откровенных драк, когда разнять двух мужчин, обладавших недюжинной силой, оказывалось очень нелегко.

Но Рим был готов простить своему любимцу такие невинные забавы, это куда лучше, чем развязывать гражданскую войну в стране из-за своих политических воззрений.

И вот теперь какой-то хилый мальчишка будет оспаривать у великана Антония наследство Цезаря?! Если бы у Марка Антония хватило ума и опыта, чтобы разделить наследование денег Цезаря и его политического авторитета, он смог бы уничтожить Октавиана действительно как мальчишку, просто привлекая на свою сторону ветеранов походов, в которых участвовал сам. Но Цезарь был прав, не называя в числе наследников Антония, политиком тот был действительно никудышным, как и правителем. Дело не в несчастных львах или непомерных тратах на собственные прихоти, он меньше всего думал действительно об управлении и куда больше о своей обиде.

Правда, Марк сумел удержать Рим от бунта и расправы над убийцами Цезаря, что повлекло бы за собой не менее страшную расправу над многими: народ, давно ворчавший на излишнюю властность Цезаря, после его убийства был готов простить погибшему диктатору все грехи и недостатки, а с его обидчиками разобраться крайне жестоко.

И вот наследник Цезаря в Риме. Вид Октавиана поразил всех, стало понятно, что рассказывавшие о его хилости ничуть не преувеличивали, девятнадцатилетний внучатый племянник погибшего диктатора был невысок, щупл и бледен. А одет… ну кто же так одевается и обувается? Его парикмахеру так и вовсе следовало отрубить руки или четвертовать, потому что волосы нового Цезаря были длинны и висели тощими космами.

Женщины откровенно фыркали: уж лучше лысина Цезаря, чем такое убожество. Мужчины, особенно такие рослые, как Марк Антоний, способные поднять в воздух Октавиана одной рукой, снисходительно усмехались: диктатор просто пожалел мальчишку, только такое завещание способно защитить его от откровенного презрения окружающих. Да уж… не удался продолжатель рода Цезаря…

Раздавались даже голоса, робко напоминавшие, что сын Клеопатры Цезарион и тот куда крепче, хотя пока совсем маленький. Антоний этим воспользовался и снова напомнил сенату, что Цезарь признавал Цезариона своим сыном. Сенаторы заявление к сведению приняли, но предпринимать ничего не стали. Да и что можно предпринять, если завещание оглашено и наследником в нем недвусмысленно назван этот самый хилый Октавиан?

Конечно, говорили о подмене завещания, но все понимали, что это невозможно.

В этом отношении Рим хранил волю своих граждан незыблемо. В Общественном доме жили шесть весталок, придя к которым любой гражданин мог оставить завещание на хранение. Весталки берегли эти документы до тех пор, пока в них не появлялась надобность. Если гражданин решал что-то изменить, он торжественно изымал прежний документ, уничтожал его на виду у весталок и писал новый.

Нарушить обычай или подменить один документ другим девушки никогда не решились бы, для весталок существовала страшная система наказания, как и в случае потери девственности, преступница замуровывалась с небольшим количеством еды и питья. Кроме того, о завещании Цезаря вообще не задумывались, диктатор собирался в большой поход на Парфию, за время которого в Риме могло много что измениться.

…Но все разговоры о хилости наследника и неуместности имени этого мальчишки в завещании стихли сами собой, когда Октавиан появился в Риме. Он действительно был слаб телом и болен кроме астмы еще много чем, легче перечислить, чем Октавиан не был болен, боялся жары и холода, сквозняков, пыли, не переносил грубую пищу… Но он относился к тому типу людей, у которых внешняя хилость с лихвой компенсируется силой духа. Стоило тощему, обросшему, бледному мальчишке твердо глянуть в глаза очередному сенатору, и тот понимал, что Цезарь не ошибся в выборе.

Когда-то Цезарь говорил, что от его племянника разные сплетни и слухи отскакивают, как мелкие камешки от шкуры взрослого бегемота. Он был прав, Октавиан, словно не замечая насмешек и откровенных оскорблений в свой адрес, спокойно делал то, ради чего пришел в Рим.