Оливье мягкой, семенящей походкой вышел из комнаты, а Гай, подойдя к окну, посмотрел на юг, туда, откуда, как он знал, исходила главная угроза.


Магдален, решив, что неприятные дела могут подождать, спустилась тем временем в сад. Было жарко, даже душно: натруженно жужжали пчелы, перелетая от одного бутона, налитого ароматным нектаром, к другому; шевелилась под слабым ветерком трава. Сад, расположенный за стенами замка, был окружен со всех сторон валом и стеной. Сюда можно было уйти из переполненного людьми замка, напоминавшего маленький город, и почувствовать, что находишься в уединении.

Магдален была исполнена сладким томлением и чувством физического удовлетворения, мысли текли плавно и спокойно. Ей хотелось распутать клубок своих чувств. Она думала о Гае и муже. Что Эдмунд жив, она не сомневалась, но перестала повторять об этом Гаю, чтобы не расстраивать его и не нагонять мрачных туч на небосвод их внезапно обретенного счастья.

Не сказала она ему и о том, что, судя по всем признакам, снова ждет ребенка. Открытие это преисполнило ее беспредельным счастьем, но она решила держать этот секрет в тайне как можно дольше. Кроме Эрин и Марджери, никто не знал о выкидыше, но, получив взбучку от Гая после случая на корабле, они держали язык за зубами. Это дитя, дитя Гая, будет для всего остального мира ребенком де Бресса, а некоторое расхождение в сроках за этими стенами и на таком расстоянии от Англии вряд ли кто заметит. Внук Джона Гонтского станет наследником поместья де Бресса, и ребенок Гая де Жерве всегда сможет быть рядом с матерью.

В глубине души Магдален понимала, что именно ей суждено распутать клубок, в котором все так запуталось. Гай, околдованный ее чарами, в какие-то минуты, казалось, готов просто довериться судьбе и ждать, куда она его вынесет, но Магдален знала: выбор за ней. Сумасшедшая Дженнет предсказала ей любовь и кровь. И прежде всего любовь, любовь мужчин. Если это и в самом деле ее судьба, то пока прозвучали лишь первые аккорды.

Размышления эти не мешали ей пребывать в состоянии приятного томления, наслаждаться теплом и ярким солнечным светом, подбирать из травы подточенные червем груши и поедать их сочную мякоть. Дочь Джона Гонтского и Изольды де Боргар не сомневалась в своей способности добиться желаемого, желаемого и возможного. Только бы не непредвиденные обстоятельства, из-за которых за их жизнь едва ли кто может поручиться.


В завешенной гобеленами комнате без окон расположились пятеро мужчин. Камин не горел, и свет шел от факелов, прикрепленных к стенам. Один из присутствующих сбросил с плеч короткий плащ, и, оставшись в короткой пестрой куртке, подошел к столу. Наполнив до краев кубок, он залпом осушил его.

— И все-таки Шарль не убедил меня, что похищение выгоднее для нас, чем убийство.

Говорящий был старше прочих, с седыми волосами и бородой. Лишь серые холодные глаза неопровержимо доказывали его принадлежность к клану де Боргаров.

— Речь идет о дочери Изольды, — спокойно заметил Шарль д'Ориак.

— Нам это известно, — раздраженно проговорил Марк де Боргар.

— Я хочу сказать, милый кузен, что она во всех отношениях дочь своей матери, — все с тем же спокойствием пояснил свою мысль Шарль.

В душном помещении установилось недолгое молчание.

— Ты полагаешь, что можно было бы… — Марк задумался, подбирая нужные слова, — можно было бы использовать ее, в тех же целях, что и мать?

— Изольду никто и никогда не использовал, — резко оборвал его старик. — Она всегда делала только то, что хотела, и обольщала только тех, кого хотела обольстить.

— Но Ланкастер?..

— В случае с Ланкастером речь шла о предательстве, — Бертран де Боргар, брат Изольды, знал что говорил: он своими глазами видел все происшедшее. — За это его ждет возмездие. Мы будет отомщены, и поручение короля будет выполнено. Еще раз повторяю: девчонка должна умереть.

Шарль д'Ориак помолчал, подыскивая необходимые доводы. Согласно традиции и этикету, слово старшего являлось законом, но перед тем, как будет принято решение, он имел право высказать свою точку зрения. После той встречи у дверей постоялого двора в Кале образ прекрасной девушки заполнил его душу беспокойством и лишил сна. Да, он попытался убить девушку, и если бы вышло все, как он задумал, его, возможно, не мучили бы сейчас воспоминания об приподнятых уголках рта, ясных и смелых глазах, стройной и грациозной фигуре, надменном и в то же время нежном голосе, один звук которого наводит мужчину на такие мысли, от которых перехватывает дыхание. Однако попытка ряженого монаха заколоть ее завершилась ничем; но теперь почему-то в нем все переворачивалось при одной мысли о том, что этому сказочному юному телу может быть причинен хоть какой-то ущерб, что этой красавице, ради которой можно пойти хоть на край света, суждено умереть.

— Милорд, — начал он. — Как очевидец заверяю вас: — Изольда воскресла в образе своей дочери. Муж девчонки мертв, и она наверняка понимает, что оглашение этого прискорбного для нее обстоятельства задерживается исключительно потому, что это сейчас невыгодно ее отцу. Поскольку она удалилась из сферы прямого влияния Ланкастера, вассальная зависимость дома де Брессов от Англии становится совершенно призрачной. У меня уже есть в запасе несколько идей, как отомстить Ланкастеру, не убивая его дочери. Просто однажды он обнаружит, что женщина, которую он убил, воскресла, и эта женщина — его дочь.

— Итак, ты упорно настаиваешь на своем, — Бертран сел, поглаживая окладистую бороду. Глаза его тускло сверкнули, и Шарль приободрился. — И что же ты будешь делать, похитив ее?

— Разумеется, женюсь на ней, — без обиняков заявил Шарль. — Вновь повяжу ее с семьей матери, а затем уже использую как орудие для достижения наших общих целей. Не сомневаюсь, если открыть ей глаза на ее происхождение, она сможет делать то же, что и мать, и даже больше.

— Пока, однако, создается впечатление, что не ты взял девчонку в плен, а она тебя. — Бертран ухмыльнулся. — Не движет ли твоими доводами одно лишь желание уложить ее в постель?

— По крайней мере, не оно одно, — ответил племянник. — Хотя не стану отрицать: меня неудержимо влечет к ней. Но это третьестепенная деталь в той грандиозной игре, которую я затеваю.

— Что до меня, то мне доставило бы немалое удовольствие отомстить Ланкастеру таким утонченным способом, — сказал Бертран. — Вернуть себе свое добро, превратить его в свое орудие и одним махом расстроить все его планы.

— И не просто расстроить планы, а уничтожить самого Джона Гонтского, — подал голос до сих пор молчавший Жерар де Боргар.

— О да, руками дочери сделать то, что не удалось матери, — быстро поддержал его Шарль.

В глазах Боргара старшего вспыхнули злые огоньки.

— Меня, однако, смущает то, что она не сможет применить к отцу те уловки, с помощью которых пыталась ловить и почти поймала герцога Изольда. Ланкастер никогда не отличался стеснительностью, но даже он едва ли осмелится пойти на кровосмешение.

Все засмеялись, и атмосфера в комнате чуть разрядилась; сидящие вытянули уставшие ноги под столом, а кружки вновь наполнились медом. Шарлю стало ясно, что поле боя осталось за ним.

— Но если леди проявит упорство, — продолжил размышлять Жерар, — как мы сможем заставить ее работать на нас?

— Существует множество способов и средств, — пожал плечами Бертран. — Где-где, а здесь я не вижу затруднений.

— Их просто не может быть, — сказал Шарль. — Я немедленно отправлюсь в Пикардию, чтобы приветствовать нашу родственницу по случаю ее прибытия во Францию. Если учесть, что между нашими странами заключено перемирие, поездка будет вполне уместна и даже похвальна.

— Отлично, — Бертран поднялся из-за стола, разминая ноги и поглаживая нывшую от долгого сидения рану на бедре. Он ходил по комнате, держась за рукоятку висевшего на поясе кинжала причудливой формы — в виде морского змея с глазом из кроваво-красного рубина. — А как быть с лордом де Жерве? Девчонка находится под его защитой, и он, насколько мне известно, не из тех, кого легко обвести вокруг пальца.

— Какие у него основания не доверять мне? — возразил Шарль. — Даже если он заподозрит что-то, то едва ли ему придет в голову отправлять обратно в Англию только что прибывшую в свое имение невестку. Тем более что мой визит вежливости станет подтверждением примирения, воцарившегося между нашими двумя странами. С похищением все равно придется повременить до отъезда де Жерве из замка.

Глаза Шарля на минуту затуманились.

— Существует множество причин, по которым можно отозвать его из замка. Нападение разбойников на города, признающие сюзеренитет де Брессов, вызов в гости из соседнего поместья… В конечном счете, это уже мои трудности.

— Что ж, передадим это дело в твои руки, Шарль, — Бертран направился к двери. — Привлекай в помощь кузенов, если посчитаешь нужным. И как можно скорее доставь Магдален Ланкастерскую в Каркассон. Мы и без того слишком долго ждали отмщения.

Дверь за патриархом закрылась, и четверо молодых людей почувствовали себя гораздо свободнее.

— Он и в могиле не будет чувствовать себя спокойно, пока не оплатит по счету Ланкастеру, — сказал Марк. — Но тебе еще предстоит решить вопрос с девчонкой. Она уже пообещала тебе игры в постели?

Кузен не поддержал дружного смеха братьев.

— Я надеюсь на нечто большее, — сказал он, нажимая на каждое слово. — Нечто, сравнимое с саморастворением. Если только я не ошибся, она истинный дьявол во плоти, и клянусь, я во что бы то ни стало испытаю это на себе.

— Опасные это забавы, — пробормотал Филипп. — Говорят, на теле ее матери была дьявольская отметина, и все, кто попадал в ее сети, вскоре обнаруживал у себя такое же пятно — будто его обожгло кислотой.

— Да, ее мать была очень опасной женщиной! — Шарль встал из-за стола. — Опасной, потому что не нашлось человека, способного ее обуздать. Я накину узду на Магдален. Отметина дьявола и нечеловеческая сила обольщения отныне будут служить нам.

Он пошел к двери.

— Мы еще поговорим, когда я вернусь из Пикардии. К тому времени я смогу посвятить вас в детали своего плана.

7

Магдален скучала. Она откусывала кусочек за кусочком от миндального печенья и мечтала, чтобы хозяин вечера и ей уделил хоть немного внимания. У Гая де Жерве была в гостях большая компания странствующих рыцарей, попросивших пристанища под его кровом, и вот уже кончилась вечерня, а пир все продолжался. У Магдален слегка болела голова от вина, шума и духоты. Вместе с де Жерве она восседала на помосте в центре стола, ниже располагались рыцари-вассалы дома де Брессов и приглашенные путешественники; оруженосцы, пажи и прочая шумная публика сидели за дальним краем стола.

Среди гостей не было знатных дам, и Магдален оказалась единственной женщиной, восседавшей на возвышении. С одной стороны, это освобождало ее от обязанностей развлекать гостей, с другой — стало причиной ее скуки. Шум в зале был настолько велик, что пения менестрелей, разместившихся на галерее никто не слышал. Разговор за столом вертелся вокруг предполагаемой поездки гостей. Рыцари направлялись в Италию, дабы оказать поддержку герцогу Анжуйскому, претендовавшему на неаполитанский престол. Чем меньше оставалось вина в кувшинах, тем больше возбуждались собеседники. Война была единственным видом деятельности, в котором рыцари знали толк, и в условиях примирения английского и французского королей они готовы были ухватиться за любой мало-мальски подходящий предлог, чтобы схватиться за мечи и копья и оседлать коней. Они уговаривали и Гая присоединиться к ним и, как поняла Магдален, его ссылки на необходимость обеспечить безопасность оставшейся в одиночестве хозяйки замка они считали неубедительными.

Стулья для хозяев стояли так близко друг к другу, что, когда Гай чуть резче повернулся, их бедра соприкоснулись. При этом открытии у Магдален торжествующе заблестели глаза. Ее рука тут же скользнула под тяжелые складки камчатной скатерти, пальцы нащупали бедро Гая, напрягшееся от ее прикосновения; продолжая невинно улыбаться, Магдален начала продвигаться дальше и выше.

Гай оказался в некотором затруднении. Как ни хотелось ему отдаться ее находчивой ласке, он понимал, что здесь не место свободно выражать свои чувства, а потому, поймав под столом ее за извивающееся запястье, он резко отстранил ее руку.

Магдален отхлебнула из чаши вина, обдумывая следующую свою вылазку. Теперь, когда она нашла себе занятие, ужин не казался ей таким уж скучным. Отведя в сторону ножку в шитой бархатной туфельке, она легонечко коснулась носком закованных в железо икр. Немедленной реакции не последовало, и она надавила сильнее, отыскивая прореху в латах. С улыбкой удовлетворения она заметила, что Гай задышал чуть чаще, а потом отвел в сторону свою ногу. Магдален тут же бросилась в погоню. Она начисто забыла о знатных гостях за столом, о суетливых служанках, оруженосцах и пажах, услужливо стоявших за каждым стулом, и вся сосредоточилась на этой восхитительной игре.