— Ты должна беречь себя, душа моя. Придется положить конец выездам на охоту и длительным поездкам.

— Но я чувствую себя совершенно здоровой и крепкой! — она села на кровати. — Это выше моих сил — шесть месяцев лежать в кровати, Гай.

— После того случая ты не можешь больше рисковать собой и ребенком, — сказал он, откидываясь и кладя руку ей на бедро. — Господь свидетель, то, чем мы занимались только что, тоже может быть опасно, так что давай сделаем перерыв до тех пор, пока ты не родишь.

— Тем не менее, если ты станешь приставать ко мне с нежностями, я едва ли смогу тебе отказать.

— Сердечко мое, я не только перестану приставать к тебе с нежностями, но и намерен следить, чтобы ты себя ничем чрезмерно не перетруждала.

— Но откуда тебе знать, что нужно, а что не нужно? Разве мужчины смыслят в таких вещах?

— Смыслят, и не так уж мало, — заявил он. — А если не смыслят, то смогут догадаться, так что хватит со мной спорить.

Магдален, покусывая ноготь большого пальца и хмуро посматривая на него, решала про себя, радоваться ли такому проявлению заботы с его стороны или досадовать, что он собирается наложить на нее ненужные ограничения. Впрочем, у нее в голове уже сложился план, как можно обойти все эти препоны, и она уже собиралась испробовать один из способов, как вдруг тишину разорвал сумасшедший звон колоколов.

— Набат, — прошептала она в испуге, когда Гай, бормоча проклятия, отодвинул ее и встал. — Дозорные бьют тревогу.

— Возвращайся в свои комнаты, — приказал он, устремившись к двери. — И немедленно!

— Что это? Нападение?

— Ступай! — из коридора донесся топот бегущих ног.

Магдален едва успела схватить халат и проскочить через потайную дверь, как дверь в спальню де Жерве распахнулась и в нее вбежали оруженосец и пажи.

— Милорд!.. Они бьют в набат, — задыхаясь, выкрикнул Стефан. — Наверняка на город напали разбойники!

— Хватит болтать и принеси кольчугу милорда, — резко оборвал его оруженосец. — А ты, Тео, принеси оружие.

Джеффри был идеальным оруженосцем, и Гай, как всегда, ощутил к нему благодарность, что сам освобожден от необходимости командовать пажами в те мгновения, когда голова его занята совсем другим. Надо же было случиться нападению именно в эту проклятую ночь, когда половина замка не в состоянии сесть на коня и взять в руки оружие! Надежда оставалась на конную кавалерию из гарнизона: им было запрещено появляться на пирушке, и они знали прекрасно, что в случае неповиновения их ждет суровое наказание.

Магдален вбежала через тайный проход в свою спальню и, отбросив в сторону халат, стала искать в шкафчике верхнюю одежду. На ее окрик примчались сильно взволнованные Эрин и Марджери.

— Миледи, говорят, на город совершено нападение, — выпалили они вместе, с трудом переводя дух, — представляете? Нападение! Ночью!

— Святой Господь! — в сердцах воскликнула Магдален. — Помогите же мне одеться. Нужно так много успеть, пока ночь не кончилась… Нет, не то платье… Нужно что-нибудь попроще для работы, которая нам предстоит. Дай то, из бурой шерсти.

Платье оказалось коротковато, его серебряный пояс едва застегнулся на бедрах. На пояс Магдален подвесила маленький кинжал в ножнах, украшенный рубинами, бархатный мешочек с такими необходимыми вещами, как ножницы, иголки и ключ от сундучка с драгоценностями. Эрин подала ей руку, и они втроем быстро вышли из комнат и по наружной галерее спустились во внутренний двор. Повсюду царили суматоха и замешательство: людей, расслабленных сном и ночным разгулом, набат застиг врасплох.

На плацу порядка было больше. Тяжеловооруженные всадники с факелами в руках выстроились в боевом порядке, за ними аккуратными шеренгами встали лучники. Магдален обратила внимание на то, что все гости, вооруженные и экипированные, также сидят на своих боевых лошадях; призыва взяться за оружие в предвкушении битвы оказалось достаточно, чтобы вышибить у них из головы ночной хмель. От порывов ветра захлопали штандарты, среди них — штандарт с гербом де Жерве; увидела она и самого Гая в тот момент, когда он опускал забрало. Над отрядами вассалов колыхались знамена де Жерве и де Брессов.

Ей захотелось подбежать к Гаю, сказать ему несколько слов напутствия, но она прекрасно понимала, что таким проявлением женской слабости лишь поставит его в неловкое положение. Даже на расстоянии она чувствовала возбуждение воинов, собравшихся на битву, — это было сильнее любовной горячки. К сожалению, и только к сражению были обращены сейчас их помыслы, и лишь смерть могла остановить этот порыв.

Рыцари опустили забрала, герольды протрубили боевой клич, и воины проехали через ворота. Подковы загрохотали по дереву подъемного моста.

Магдален взбежала по лестнице на крепостную стену, наблюдая, как под звуки рога грохочущее воинство обрушилось на тех, кто посмел посягнуть на безопасность вассалов де Бресса. Мост был поднят, как только по нему проехал последний лучник, решетка опустилась, — замок вновь оказался защищен от врагов, которые могли вторгнуться в него в отсутствии защитников. С города тянуло дымом, доносились вопли и стоны, оглушительно грохотали бомбарды, пробивая бреши в городских стенах.

Резко развернувшись, Магдален спустилась во внешний двор. У нее забот хватало по горло, и нельзя было тратить время на то, чтобы глазеть на происходящее. В большом зале бросались в глаза следы ночного кутежа: перевернутые столы, лужи вина; свора собак поедала объедки. Однако сенешаль уже начал собирать полусонных, пьяных слуг.

— Нам потребуется вода, сенешаль, — сказала Магдален, подходя к нему. — Очень много горячей воды.

— Да, миледи, я дам распоряжение на кухне.

Магдален заметила, что полное, с двойным подбородком лицо сенешаля испуганно и бледно, но он исправно руководил уборкой зала и подготовкой его для приема возвращающихся воинов, которым потребуется вода, место для доспехов, а возможно, среди них будут и те, кто получит легкие ранения.

Для тяжелораненных следовало подготовить лазарет, туда и поспешила Магдален из зала. Она с облегчением обнаружила, что аптекарь — мастер Элиас — свеж как огурчик, он, по-видимому, не принимал участия в кутеже. Оживленно приветствовав ее, он продемонстрировал ей ряды коек, стопки перевязочного материала, масла и мази, кипящие на медленном огне котелки. Подготовка к встрече вернувшихся с боя рыцарей входила в обязанности хозяйки замка, и в этом смысле Магдален имела достойный пример для подражания в лице леди Элинор, когда жила в замке Беллер.

Убедившись, что все в порядке, она вернулась на свой пост на крепостной стене. Крики со стороны города звучали уже слабее, но пелена дыма все еще заволакивала долину. В сереющем утреннем воздухе плыли слабые лязгающие звуки — где-то за городом сталь ударялась о сталь. Очевидно, разбойников, напавших на город, удалось оттеснить. Рассчитывали ли они на такой решительный отпор? Вполне возможно, ибо эти блуждающие по стране банды довольствуются и тем, что успеют захватить в результате внезапного штурма.

Магдален простояла на стене до тех пор, пока горизонт не порозовел, и тогда, вглядевшись, она обнаружила, что северная сторона городских укреплений пробита — очевидно, бомбардой, и если бы не своевременная помощь из замка, то можно было бы себе представить, что сейчас творилось бы на улицах города.

Солнце уже успело подняться, когда она различила движущуюся процессию всадников, приближающуюся из долины. Воины шли в боевом порядке, раненые чуть отстали, а группу с носилками охраняли несколько тяжеловооруженных всадников. В чистом утреннем воздухе зазвенел сигнал рожка, сигнал победы. С гордо развевающимися штандартами войско поднялось на холм, взвилась вверх решетка на воротах, загремел, опускаясь, подъемный мост и победители колонной вошли на плац.

Впереди ехал Гай де Жерве, и его высокий рост и могучее сложение прекрасно дополняла гордая осанка. Магдален облегченно вздохнула и поспешила вниз по лестнице, чуть замедлив шаг на последней ступеньке — следовало подойти к его стремени плавной, исполненной достоинства походкой хозяйки этого замка.

— Моя благодарность вам, милорд, за ваше заступничество. Вашими усилиями мы избавились от врага, — слова лились вольно и легко, но они были чем-то более значительным, чем просто ритуальным приветствием победителю. Откинув забрало, Гай своими ярко-синими глазами оглядел ее. Взяв из рук пажа кубок, она передала его Гаю.

— Благодарю вас, леди, — сказал он хладнокровно, осушил чашу до дна. Поклонившись, он проехал в конюшню.

Магдален прошла в зал, ожидая прихода рыцарей и их оруженосцев. Служанки стояли наготове у тазов с горячей водой, чтобы помочь им обмыться, снять с себя доспехи и одежду, предложить им кубки с вином, дабы взбодрить кровь, а также ароматные масла и мази для облегчения боли в местах ушибов.

Магдален ходила между ними, пока в зал не вошел Гай. Тогда она решительно направилась к нему.

— Я намерена прислуживать милорду сама, — объявила она пажу. — А ты только поможешь мне снять с него доспехи.

Как хозяйка замка она должна была служить рыцарю, защищавшему ее имущество и ее вассалов.

— Но сначала принеси мне масла.

— Было бы лучше, если бы ты пошла в постель, — заметил Гай, как только паж удалился исполнять поручение. Де Жерве сбросил с головы шлем. — И вообще, мне кажется, это работа не для тебя.

Он кивнул на переполненное помещение, где мужчины с обнаженными торсами и расшнурованными рейтузами принимали помощь служанок и пажей.

— Тем не менее это работа для меня, — спокойно заверила она. — Леди Элинор не чуралась такой работы, почему же я должна быть исключением?

— Леди Элинор прислуживала брату, — напомнил он ей. — Это все равно, что прислуживать мужу.

— Передо мной человек, занимающий место моего мужа, — все с той же спокойной твердостью возразила она. — Если ты смущаешься совершать этот ритуал здесь, на глазах у прочих, давай отправимся в твою комнату, и я буду прислуживать тебе там.

В глазах Гая, несмотря на усталость, появились веселые искорки. Магдален вновь демонстрировала свое упорство, и, по правде говоря, ему нечего было противопоставить ее железной логике. Никто не посмел бы оспаривать ее право оказать помощь спасителю, но все же это должно было происходить здесь, в зале, вместе с другими. Гай сбросил с плеч плащ.

— Как вам будет угодно, миледи.

Кивнув ему, она поманила служанку.

— Принесите горячую воду для милорда.

В который раз она млела от восхищения при виде этого худощавого, крепкого тела с широкой грудью, рельефными мышцами, но виду не показывала, а опустив глаза, макала куски материи в горячую воду, обмывала кожу, затем втирала в мышцы и сухожилия масло.

— Ну вот, милорд, — с трудом переводя дыхание, она отступила на шаг. Мелкие капельки пота блестели на ее бровях, свидетельствующие об усердии при исполнении долга. — Теперь, надеюсь, вам стало легче?

— Отнюдь, леди, — проворчал он. — Вы создали напряжение там, где его еще недавно не было.

— Мне очень стыдно, сэр, — опустив ресницы, сказала она. — Я совершенно не думала о том, что после ночного сражения у милорда найдутся силы для чего-то еще, кроме отдыха.

— Вы угодили в точку, — передразнил он ее тон, снова надевая рубаху и зашнуровывая рейтузы. — Но сейчас совершенно определенно наступило время, когда вам пора отправиться в постель.

— Моя работа еще не окончена, милорд, — Магдален вытерла замасленные руки о влажную тряпку, а потом смахнула со лба пот. — Подготовлено мясо и напитки для защитников замка, и их необходимо подать на стол.

— Это сделают и без тебя, — сказал он. — Ты и без того всю ночь не сомкнула глаз.

— Разве я одна? — Магдален обвела рукой зал. — Уверена, в этом зале нет ни одного человека, отдыхавшего этой ночью.

Он посмотрел на нее, чуть нахмурившись.

— Я бы хотел, чтобы ты пошла спать, — сказал он медленно.

— И перестала выполнять свои обязанности? — спросила она. — Между прочим, я хозяйка этого замка.

— А я сегодня его хозяин, — заявил он. — А потому освобождаю вас от ваших обязанностей и приказываю вам ложиться спать.

Магдален стояла в нерешительности. Ей хотелось во что бы то ни стало завершить работу в зале, но, как обычно, она избегала того, что могло вызвать неудовольствие Гая.

— Я ни капельки не устала, — неожиданно осмелев, возразила она. — Мне бы хотелось закончить начатое.

Он посмотрел в усталые глаза, под которыми легли лиловые тени. Бледное лицо ее казалось полупрозрачным, и это внезапно вызвало в нем воспоминание о Гвендолин, пробудив застарелые страхи.

— Ты сама вынуждаешь меня обращаться с тобой по-иному, — произнес он тоном, который она слышала от него не больше двух раз, будучи еще ребенком. Оглядевшись, он крикнул: — Эрин! Марджери!