Через час из ворот города в направлении Бресса выехал герольд в сопровождении воинов, которому поручено было сообщить в замок о скором приезде сьёра Эдмунда де Бресса.

Гай гулял по благоухающему саду, с наслаждением вглядываясь в опрокинутый купол сверкающего голубизной майского неба. Воздух был напоен ароматом цветущей сирени. Из самой середины сада, от фонтана, брызги которого, как капли серебра, падали в каменную чащу, доносились звуки лютни; в голубятне, расположенной в зарослях чабреца, розмарина, шалфея и майорана, ворковали голуби.

Гай вспомнил другой майский день, когда женщина, прогуливающая сейчас своего ребенка, сама была почти дитя — страстное, стремительное, смешливое и нежное. Была маленькой девочкой, которая просила подарить ей серебряный пенни и надувала губы оттого, что он ехал слишком быстро и она не успевала наглядеться вокруг, на то, что видела впервые в жизни.

Он стоял, спрятавшись за приторно-сладкими зарослями жасмина, и лицо его светилось улыбкой. Тео, паж де Жерве, играл на лютне; его проворные пальцы бегали по струнам, а высокий, нежный голос подростка старательно выводил сложную мелодию. Эрин и Марджери, согнувшись, сидели над работой, пришивая кружева к детской одежде. Та, для кого они старались, мирно спала на руках у матери.

Магдален устроилась на мягком стульчике в тени ивы. Она то и дело отгоняла от лица большие желтые сережки, которые клонил ветер. Магдален по-прежнему казалась немного бледной, но лицо уже выглядело не изможденным, а полным умиротворения.

— Милорд, можете не прятаться, я знаю, что вы здесь, — сказала она с улыбкой и повернулась лицом к бело-золотым цветам. — Вы пришли, чтобы шпионить за нами, сэр?

— Нет, просто захотелось посмотреть, чем вы заняты, — засмеявшись, он шагнул из своего укрытия. — Ты чудесно поешь. Тео. Если бы ты с тем же усердием занимался латынью, то можно было бы не бояться за твою душу, как и за твое тело.

— Как вам не стыдно, милорд! — запротестовала Магдален. — Делаете комплимент, и тут же все портите.

Тео густо покраснел, вспомнив розги сурового мастера Эдварда. Гаю стало жаль его.

— Вы правы, миледи. Комплимент остается в силе. Тео, найди Джеффри и скажи ему, что через час я собираюсь уехать.

Паж, счастливый оттого, что избежал наказания, сломя голову помчался исполнять просьбу господина, а Гай, все еще смеясь, уселся на скамью рядом с голубятней. На каменном столике он увидел миску с зерном и зачерпнул полную пригоршню. Посмотрев на Магдален, он вытянул руку вперед, и на нее тут же изящно опустился голубь.

— Куда вы собираетесь ехать, милорд? — спросила Магдален, перекладывая спящего младенца с одной руки на другую.

— В Серьяк. Там возникли трудности со сбором оброка, — просто и безыскусно ответил он. — Крестьянам надо напомнить, что сьёр де Бресс должен что-то получать от своих подданных, чтобы в случае необходимости иметь возможность защитить их.

Один голубь улетел, и тут же прилетел другой.

— Скучная работа для рыцаря, — сказала Магдален. — Ведь так? Вы бы предпочли воевать, правда?

— Я отвечаю за состояние поместья, — с улыбкой ответил Гай. — Это может показаться странным, но я доволен.

Он рассыпал зерна по земле, и в ту же секунду на них, хлопая крыльями, устремилась целая стая голубей.

— Можно я подержу ребенка, если вы, конечно, не боитесь, что я его разбужу?

— Все равно она скоро проснется и запросит есть, — Магдален передала Аврору отцу — Не правда ли, она выросла? И весит уже гораздо больше?

Гай задумался. Для него, привыкшего к тяжести доспехов и двуручного меча, ребенок казался легче пушинки, и особой разницы он не замечал. Тем не менее последовал именно тот ответ, которого дожидалась Магдален.

— Да, она здорово вымахала, — он нажал на носик малышки, и та запищала, поджав губки и сморщив носик. Гай засмеялся: как всегда, созерцание крошки приводило его в восторг.

Неожиданно Аврора открыла ротик и требовательно завопила. Гай с явной неохотой вернул ребенка матери.

— Она, очевидно, требует вас, миледи.

— Что ж, пойдем ее кормить, — Магдален передала ребенка Эрин и поднялась, опершись на предложенную Гаем руку. На секунду она приникала к нему, пользуясь тем, что служанки отвернулись. — Я уже окрепла, и мне так скучно! Я бы с радостью покаталась верхом и выехала на соколиную охоту.

— Всему свое время, — сказал он. — Я провожу тебя в дом.

Она взяла его под руку, и они из сада отправились в замок, в комнату Магдален. Она облегченно вздохнула, когда Гай помог ей улечься на кровать.

— Жаль, но еще, наверное, недельку я буду такая слабая. Зато потом, не сомневаюсь, буду здорова, как раньше.

— Не забывайте, что вы кормите ребенка, леди, — заворчала Эрин, взбивая подушки. — Если вы отдадите его кормилице, дела у вас пойдут на поправку еще быстрее.

— Вот уж этого не будет! — жестко ответила Магдален; ей уже не в первый раз приходилось спорить с Эрин.

— Тогда не на что и жаловаться, — примиряюще сказал Гай. — Должен вас покинуть, но к вечерне снова буду здесь.

Он поцеловал ее в лоб.

— Теперь отдыхай, — шепнул он.

Через полчаса он выехал из замка, направляясь вразумить непокорных подданных, сопровождаемый рыцарями, оруженосцами и небольшим отрядом воинов. Занятие и в самом деле малоприятное, не для рыцаря, но кто-то должен был это делать. Французские крестьяне и вправду были задавлены слишком большими налогами, что особенно болезненно сказывалось на их хозяйствах, пострадавших от недавних боевых действий, грабежей и принудительных реквизиций. Но и их сеньору нужны были средства, чтобы содержать армию.

Гай радовался этой поездке. Нынешняя весна оказалась на редкость дождливой, дороги раскисли и несколько месяцев оставались совершенно непригодными. Но вот земля обсохла, и, теперь, как и всегда, они были запружены толпами самых разных людей, пеших и конных. Гай любил путешествовать, ему нравились новые впечатления. Вот встречный торговец торопливо согнал на обочину свой громоздкий возок, услышав повелительный рог герольда де Жерве, а на следующем повороте им самим пришлось пропустить вперед посыльного в форме герольда папского двора в Авиньоне — он и его эскорт неслись, как черти, вырвавшиеся из ада. Торговец папскими индульгенциями сидел под навесом, на все лады расхваливая свой товар, задешево предлагая его проезжавшим мимо грешникам. Потом они обогнали лотошника; из мешка за его спиной высовывалась голова деревянной куклы с раскрашенными глазами. Гай остановился и попросил показать игрушку. Кукла сидела в крошечной карете, в которую были запряжены бархатные мыши. Разумеется, эта игрушка не предназначалась для двухнедельного младенца, но Гай не удержался и купил дочке куклу, с иронией думая, что скажет по этому поводу Магдален.

Но как только они продолжили путь, мысли Гая переключились на иное. Он думал о том, что из-за плохой погоды обитатели замка все это время не имели вестей из Англии, поскольку пилигримы и купцы почти всю весну просидели у своих жаровен, глядя, как дождь, сменявшийся снегом, а потом снег, сменявшийся дождем, падает на раскисшие дороги, превратившиеся в настоящие трясины. Как только погода стала немного лучше, Гай отправил в Лондон к Джону Гонтскому посыльного с письмом, где сообщал герцогу о рождении внучки, но ответа Ланкастера с дальнейшими распоряжениями ждать придется долго, гонец вернется не раньше следующего месяца.

Он залюбовался цветущими деревьями, с любопытством взирая, как птицы вьют гнезда, но мысли его вновь привычно погрузились в мир проблем и вопросов большой политики. Его нынешнее положение, когда он вместо Эдмунда управляет поместьем Бресс, не могло сохраняться долго. Все задачи, которые поставил перед ним Ланкастер, теперь можно было считать выполненными: замок надежно охраняется, хозяйка здесь же, наследница благополучно появилась на свет, мать и ребенок здоровы и находятся под надежным присмотром. Карл Французский теперь едва ли может рассчитывать законным путем вернуть под власть своей короны эти земли, а де Боргары, судя по сообщениям Оливье, утратив интерес к кузине, с головой ушли в другие интриги: они подыскивали выгодного жениха для дочери Филиппа де Боргара.

Ныне герцог Ланкастерский должен найти другое применение Гаю де Жерве. Между тем ему пора уже было подумать о новой партии для Магдален, которая не могла бесконечно долго оставаться на положении необъявленной вдовы.

Вместе с известием о рождении Авроры Гай переслал письмо, в котором просил у герцога руки его овдовевшей дочери. Разумеется, Магдален Ланкастерская была слишком лакомым кусочком, чтобы рассчитывать на него, не давая ничего взамен, а Гай хорошо понимал, что сейчас он ничем особенно не может отплатить Ланкастеру, ну разве что, как всегда, верной службой. И все же Гай решил, что хуже не будет, а потому и направил просьбу.

Он ничего не рассказал об этом письме и своих сомнениях Магдален, которая, по-видимому, не понимала, что совсем скоро их идиллия должна закончиться. Она пропускала мимо ушей все его намеки на то, что в недалеком будущем у нее появится новый супруг, и вела себя так, будто это вообще невозможно. Сейчас, пока она еще не вполне оправилась после родов, он не решался говорить о неизбежной разлуке, но полагал, что скоро вынужден будет это сделать.

В Серьяк они приехали в разгар майского праздника; и здесь Гаю потребовалось все самообладание, чтобы сохранить спокойствие, пока староста деревни на глазах у крестьян вдохновенно и трогательно рассказывал, как деревню грабили и жгли разбойники, как потравили урожай и вырубили лес, который худо-бедно, но помогал сельчанам кормиться.

Де Жерве мрачно глядел на столпившихся на лугу женщин и мужчин, на босоногих маленьких детей, испуганно посматривавших на вооруженных людей из-за юбок матерей. Деревенские старики хранили горестное молчание, лишь подергивая себя за спутанные седые бороды.

Гай вдруг понял, что ничего не возьмешь с этих людей, и без того выжатых как лимон, голодавших по весне, изнуренных, отчаявшихся. Им нужно дать время, чтобы посеять и собрать новый урожай, восстановить разоренные хозяйства, обжиться. Но ничего не взять он тоже не мог, а потому Гай объявил, что все подданные милорда де Бресса старше шестнадцати лет должны будут отрабатывать на его землях и в замке по два дня в месяц.

Жители деревни выслушали его решение в полной тишине: они не рассчитывали на подобную милость: в этом краю такого не бывало. Но постепенно до них дошло, что им предоставляется отсрочка. На усталых лицах, старых и молодых, белозубых и беззубых, появилась неуверенная улыбка.

Не дожидаясь проявлений благодарности, Гай поднял руку, и герольд протрубил сигнал отправления. Отряд развернулся и поскакал прочь.

Когда Гай вернулся в замок, колокола созывали на вечерню. Оставив Джеффри меч и кинжал, он с остальными воинами поспешил в церковь. Магдален сидела впереди всех, перед оградой алтаря. Она напряженно улыбнулась ему, когда он опустился рядом и протянула сложенный пергамент с печатью Ланкастера. Гай положил грамоту на скамью и нахмурился: как можно думать о мирских делах в этом святом месте в разгар службы?

Это была первая за долгое время весть из Англии, почти наверняка нерадостная для Магдален. Ей очень хотелось самой вскрыть пергамент, но посыльный сказал, что письмо предназначено лично для лорда де Жерве, и только он может вскрыть его. Тогда Магдален взяла пергамент в церковь, надеясь, что Гай у нее на глазах тут же его и вскроет. И вот вместо этого он положил бумагу рядом, да еще нахмурился, будто она сделала что-то предосудительное.

Монотонно вел службу отец Вивьен, и Магдален вместе со всеми встала на колени; губы механически шептали молитву, голова же ее была занята совсем другим.

— Я хотела распечатать, но подумала, что ты будешь недоволен, — сказала Магдален, когда они вышли из часовни.

— Я рад, что ты удержалась, — отвечал он. — Мне бы это, конечно, не понравилось, да и нет никаких оснований так торопиться.

— А что там?

— Откуда я могу знать, пока не вскрыл его? Я буду в своей рабочей комнате. Джеффри, пойдем, ты поможешь мне снять кольчугу перед ужином.

— А я? — Магдален все еще не верила, что он не хочет показать ей письмо.

Но Гай был непреклонен. В письме мог содержаться ответ на просьбу выдать за него дочь герцога и вдову Эдмунда де Бресса, и, не зная, что именно напишет Ланкастер, Гай не считал возможным посвящать в это Магдален.

— Если хочешь, зайди ко мне через четверть часа, — сказал он и быстро зашагал прочь, оставив Магдален в коридоре с разинутым от изумления ртом. Глаза девушки быстро наполнились слезами. Слезами слабости и горького предчувствия.

Гай подождал, пока Джеффри снимет с него кольчугу и перевязь, нальет вина в оловянный кубок и уйдет, и только тогда распечатал письмо герцога.