— Пойду приведу ее, — заспешил Эдмунд. — Скажу, что ей незачем бояться д'Ориака.

Гай кивнул.

— Именно так, по крайней мере, в данный момент. В нынешнем своем положении он ничего не сможет предпринять, а вот дальше… Тебе надо быть настороже, мне кажется, он вынашивает какой-то план.

Эдмунд сжал губы.

— Я не допущу, чтобы моей жене был причинен какой-то вред!

Между тем Шарль д'Ориак стоял чуть в стороне от круга хохочущих и аплодирующих зрителей, украдкой поглядывая на Гая и Эдмунда и гадая, что же явилось поводом для их тихой беседы в укромном уголке двора. Может быть, они говорят о нем? На губах Шарля промелькнула довольная улыбка: они могут принимать какие угодно меры, но против его оружия все будет бессильно, и оружие это уже у него в руках.

У Магдален был очень испуганный вид, когда муж толчком распахнул дверь в бастионное помещение. Девушка сидела на своем излюбленном шестке — каменном подоконнике.

— О, милорд, как вам пришло в голову искать меня здесь?

— Мне посоветовал это лорд де Жерве.

Она вздрогнула, как будто ее ударили по щеке, и, не проронив ни слова, снова отвернулась к окну.

— Тебе следует пойти к гостям, — сказал Эдмунд, входя в комнату. — В самом деле, Магдален, это верх невежливости — так внезапно уходить, а потом столько времени отсутствовать.

— Знаю, — она снова повернулась к нему. — Но для меня совершенно невыносимо общество кузена. Это давно и, к сожалению, навсегда.

— Да, лорд де Жерве говорил мне. Но это не дает тебе права вести себя невежливо, — он говорил серьезно, смущаясь от того, что вынужден бранить и воспитывать жену, но в то же время получая от этого некоторое удовольствие. Он должен проявить власть, и воспользоваться этой властью в отсутствии посторонних было непривычно, но приятно.

— Я его не переношу, — повторила она тихо, но жестко. — Он желает мне зла, Эдмунд!

— Я не позволю ему причинить тебе зло, — он взял ее руку неуверенно, опасаясь, что Магдален ее вырвет. Но она этого не сделала.

Гай де Жерве говорил ей то же самое, и в душе она верила ему. Магдален сомневалась, что муж в состоянии так же надежно защитить ее от опасности, но не хотела, чтобы Эдмунд догадался о ее сомнениях. Поэтому она улыбнулась и соскользнула с подоконника.

— Да, — сказала она. — Я знаю, что ты не позволишь этому случиться, Эдмунд. Давай вернемся к гостям: им может показаться странным, что хозяин с хозяйкой так долго отсутствуют.


Шарль д'Ориак следил за каждым их шагом. План был давно разработан, но привести его в действие можно было только после отъезда в Англию Гая де Жерве. А пока Шарль не упускал ни одного удобного случая, чтобы понаблюдать за этим, как он считал, любовным треугольником. На закате, перед вечерней, наконец он увидел младенца — дочь Эдмунда де Бресса.

Леди де Бресс в компании гостей гуляла по фруктовому саду; расположившись в розарии, менестрели исполняли свои песни, и день незаметно перешел в вечер. Магдален несла на руках ребенка, и по ходу прогулки, отвлекшись от разговора, улыбнулась проснувшейся девочке, серые глаза которой с безмятежным интересом изучали мать.

— Ваша дочь, миледи?

Магдален чуть не подпрыгнула от этого замечания д'Ориака, и руки ее инстинктивно сжались, чтобы защитить ребенка, который, испугавшись, раскрыл ротик и начал громко голосить.

— Тише, голубка моя, — прошептала Магдален, нежно покачивая дитя. Аврора умолкла и не мигая уставилась на сьёра д'Ориака.

— Красивое дитя, — заметил он. — А главное — волосы очень редкого цвета.

Он улыбнулся и искоса взглянул на Гая де Жерве, беседовавшего с гостями, но тоже не упускавшего из вида кузена и Магдален. Волосы Гая прямо-таки пылали в лучах заходящего солнца.

Похолодев и еле удержавшись на ногах, Магдален проследила направление взгляда д'Ориака. Рядом с Гаем стоял Эдмунд — с волосами черными, как вороново крыло.

Неожиданно для самой себя Магдален метнулась к этим двум мужчинам, ни о чем не успев подумать, но инстинктивно ища защиты для себя и для ребенка, в котором оба они души не чаяли.

— Милорды, вам не кажется, что Аврора растет не по дням, а по часам? — и она протянула им ребенка.

Гай тут же заметил, что Магдален в панике, хотя не слышал, что сказал ей д'Ориак. Он подхватил девочку на руки, и тут же почувствовал, как Магдален вздохнула с облегчением: казалось, теперь, когда ребенок в его руках, она ощутила себя в полной безопасности.

— Она стала раза в два тяжелее с тех пор, как я последний раз брал ее на руки, — спокойно сказал он. Его глаза столкнулись со взглядом Магдален, и у нее отлегло от сердца. Гаю мучительно не хотелось расставаться с этим маленьким нежным существом, тем не менее он тут же передал Аврору племяннику. — Что скажешь, Эдмунд?

Эдмунд бережно взял Аврору, все еще немного робея, и от его гордой улыбки по сердцу Гая заскребли кошки. Это зрелище доставило немалое удовольствие Шарлю д'Ориаку.

— Отнесу ее в замок, — торопливо сказала Магдален. — Вот-вот начнется вечерня, и малышке пора уже быть в колыбели.

Она забрала младенца и направилась к выходу из сада, где ее уже дожидалась Эрин, чтобы взять ребенка тогда, когда мать решит, что прогулка закончена. Прохладный вечерний воздух мог навредить ребенку.

Шарль в этот вечер сделал сразу два открытия. Первое: он обратил внимание на золотистый пушок на голове младенца, и решил, что со временем девочка обещает стать рыжеватой блондинкой, а второе — он ощутил волны страдания, исходящие от Эдмунда де Бресса, леди Магдален и лорда де Жерве. Он сразу это почувствовал; у него был нюх на такие дела; так хищник издалека чует кровь раненой жертвы.

Он заметил также, какие взгляды Эдмунд бросал на жену — голодные и страстные. И как же Шарль понимал его! Мужчина желал женщину, это естественно и более чем понятно, но тут было что-то еще. Что именно, он не знал, но понял другое: муж Магдален околдован волшебством ее тела не меньше, чем сам Шарль д'Ориак или Гай де Жерве. А потому те семена сомнения, которые собирался посеять д'Ориак, найдут благодатную почву!

Наблюдение за Гаем де Жерве дало Шарлю мало нового, если не считать того, что тот почему-то сторонился Магдален. Такая холодность в отношениях леди де Бресс и лорда де Жерве показалась Шарлю странной. В чем же причина их размолвки? Этот вопрос Шарль задавал себе вновь и вновь.


Три дня состязаний показались Магдален бесконечными. И дело было не только в скуке, всегда томившей ее на турнирах. Она, как и надеялся Гай, уже прошла пик отчаяния. Магдален начала привыкать к мысли, что все позади, что прошедшие десять месяцев — это еще не вся жизнь и пора вернуться к реальности — ее маленькому ребенку. Острота утраты притупилась, но кроме того, к горечи разлуки с Гаем примешивалась подспудная радость по случаю расставания с кузеном Шарлем финалом этих трех дней должен был стать отъезд не только Гая де Жерве, но и д'Ориака.

А потому она сидела в ложе и улыбалась, ожидая заключительной схватки, завершавшей это утомительное зрелище и означавшей переход к горестям и заботам повседневности. На коленях у нее лежала косынка из бретонских кружев, тонких и изящных, как филигрань. Когда участники финальной схватки выехали на арену и поскакали к ложам дам, чью честь они предполагали защищать, Магдален встала и перегнулась через ограждение.

— Милорд де Жерве, прошу вас принять мой заклад и мои молитвы о том, чтобы вам сопутствовала удача, — и она подала ему кружевную косынку.

— Сочту за честь, леди, если, конечно, получу на то разрешение вашего мужа, — ответил Гай, ничем не выдав своего удивления или смущения.

На шлеме Эдмунда уже развевался шарф Магдален из парчи с изображением золотого сокола. Услышав разговор жены и дяди, Эдмунд разрумянился от удовольствия.

— Сегодня у миледи будут сразу два защитника!

Гай склонил голову в знак признательности и потянулся, чтобы взять полупрозрачный кружевной платок.

— У меня есть булавка, милорд, — Магдален перегнулась еще дальше и прикрепила знак своего благоволения к рукаву рыцаря.

— Да хранит тебя Господь, душа моя, — шепнула она, и это было не только благословение на схватку, но и ее последнее «прощай».

Гай опустил забрало, развернул лошадь и поскакал к дальнему концу арены, чтобы присоединиться к своей команде.

Загремело железо, мощные удары копий и мечей обрушились на шлемы, заржали лошади, вставая на дыбы, полетели в лица зрителей комья грязи, в воздух поднялась пыль. Выбитые из седел рыцари корчились на земле, оглушенные и сильно помятые, ожидая, пока оруженосцы и пажи помогут им подняться и отведут — или отнесут — в палатку к аптекарю, где им окажут помощь или, если раны несерьезны, сразу же отпустят в свои шатры.

Когда протрубили окончание схватки, из команды Гая де Жерве на конях остались три человека против одного из команды соперников; победителями оказались два рыцаря, представлявшие цвета Магдален, и… Шарль д'Ориак.

— Отлично выигранная схватка, милорды! — крикнула Магдален, по-прежнему, однако, плохо понимая, почему эта потасовка, в которой люди изо всех сил колошматят друг друга, считается дружеским состязанием и благородным занятием.

— Я бы тоже хотел получить от вас приз, кузина, — Шарль д'Ориак откинул забрало, лицо было потным и запыленным. — Я тоже имею право заявить после сражения, что сражался в честь леди де Бресс.

Магдален вынула цветок из вазы, стоявшей рядом.

— Милорд! — она бросила розу рыцарю, хотя понимала, что любезнее было бы самой вручить ее победителю. Д'Ориак ловко поймал цветок, и что-то зловещее вспыхнуло в его глазах. Магдален вновь почувствовала, будто ее обдало кладбищенским холодом.

Магдален с трудом дождалась конца вечернего застолья. Грандиозная пирушка, знаменовавшая завершение турнира, как ей казалось, завершала и какой-то этап ее предыдущей жизни, а дальше… дальше предстояло жить без надежд на счастье. Магдален почти не ела, поковыряв заливную рыбу, она отодвинула от себя пирог с жаворонками и с отвращением отвергла жаркое из лебедей и павлинов.

— Отчего ты ничего не ешь? — шепотом спросил Эдмунд, нагнувшись к самому ее уху. — Все это очень странно выглядит со стороны. Такое впечатление, что ты томишься ролью хозяйки.

— Просто у меня нет аппетита, — тоже шепотом ответила она, но все же позволила пажу положить ей на тарелку кусок жареной свинины, фаршированной грибами, а когда принесли десерт, налегла на фруктовую воду, запивая ею холодный глинтвейн — в обычные дни ее любимый напиток, хотя сегодня эта смесь из красного вина и специй почему-то показалась ей совершенно безвкусной.

Магдален попыталась улыбаться на шутки Эдмунда, стремившегося развеселить ее, но ее улыбка была такой натянутой, а внимание настолько рассеянным, что в конце концов он решил оставить ее в покое. Эдмунд уже начал привыкать к ее странной отрешенности, хотя продолжал мучиться и задавать себе бесконечные вопросы по этому поводу. Он надеялся, что если Магдален не трогать, то она сама со временем поведает ему о причинах своей печали, или ее плохое настроение само по себе пройдет и она станет прежней Магдален: приветливой и общительной, пусть даже и не испытывающей к нему горячей любви.

Венцом закрытия турнира должен был стать великолепный фейерверк, который предполагалось вечером устроить на плацу. Жители городка заранее залезли на крыши и столпились на склонах холма в предвкушении зрелища, а обитатели замка заполнили крепостную стену. Для гостей были предварительно сооружены трибуны. Магдален, не долго думая, вскочила со своего места рядом с Эдмундом и устроилась на скамейке рядом с Гаем де Жерве. Посреди шума, в разгар всеобщего веселья такой весьма необычный поступок остался не замечен публикой.

Гай учтиво улыбнулся при ее появлении, но в глазах его сквозила настороженность.

— Будет великолепное зрелище, миледи!

— Однажды я уже видела нечто подобное, милорд, — ответила она в тон ему. — Но у меня осталось впечатление, что это было лишь видение. Представьте себе огненные замки и фонтаны в воздухе… и все переливается самыми удивительными цветами…

— Думаю, сейчас будет не хуже.

Вопль восхищения вырвался у зрителей, когда, брызжа искрами, перед ними возник герб де Брессов — гигантский золотой сокол, казалось, парящий в ночном небе. Почти тут же вслед за ним на небосклоне появились изрыгающий пламя дракон рода де Жерве, роза Ланкастеров, и под конец — лилия французских королей, которую французские рыцари и их дамы встретили восторженными рукоплесканиями.

В это мгновение, воспользовавшись всеобщим шумом, Магдален тихо сказала:

— Если хочешь попрощаться с ребенком, я принесу девочку после заутрени в часовню.