Елена Рахманова - Клин клином

Там Надежда наполнила две граненые рюмки водкой и одну поставила на столик под портретом, накрыв кусочком черного хлеба. Для этого пришлось сдвинуть в сторону старинную, а может, просто старую керосиновую лампу под расписанным цветами стеклянным абажуром. Взяв вторую рюмку, она села на стул возле кровати так, чтобы видеть изображение молодой женщины, и произнесла, обращаясь к нему:

– Вечная тебе память, тетя Нила, и царствие небесное. Ты была очень хорошим человеком, и я всегда буду тебя помнить и любить. Обещаю.

Она выпила водку залпом и невольно поморщилась. Затем откинулась на спинку стула и задумалась. Пока солнце не зашло, Надежда пребывала в каком-то оцепенении, не столько погрузившись в воспоминания, сколько впав в состояние, когда перед мысленным взором мелькают картинки из прошлого, путаясь с фантастическими вымыслами и реальными фактами.

То она, как наяву, видела тетку, зажигающую керосиновую лампу, чтобы маленькой Наденьке было не страшно засыпать по ночам. Только на тетке почему-то было надето длинное серое платье. То вдруг женщина с портрета, но в теткиной шали на плечах застывала в дверях комнаты с букетом гладиолусов в руках…

Когда совсем стемнело, Надежда словно очнулась от забытья и решила, что пора укладываться спать по-настоящему. А то выпавшие на ее долю в последнее время переживания, бессонные ночи в Москве и выпитая здесь без закуски рюмка водки могли сыграть с ней злую шутку. Ей явно было не по себе. Голова гудела, мысли путались, взгляд бездумно перескакивал с одного предмета на другой, ни на чем не задерживаясь, а по спине беспричинно пробегал холодок.

Следуя наставлениям тетки Нилы, которые звучали в ушах, словно пожилая женщина находилась рядом, Надежда с подносом в руках спустилась вниз, вымыла и убрала на место рюмку, затем накрыла перевернутой тарелкой приготовленные бутерброды и поставила на окно за занавеску. На первом – каменном – этаже дома летом всегда было прохладнее, чем на втором. Тетка не все продукты убирала в холодильник, и Надежда знала, где холоднее всего в кухне. Но завтра она обязательно включит старый безотказный ЗИЛ, а сейчас пойдет спать.

От нехитрых дел Надежда, однако, разгулялась и побоялась, что вовсе не уснет, если продолжит возиться в кухне. Для верности – все-таки она впервые осталась одна в доме – Надежда решила выпить снотворного, а то царящая вокруг тишина по-прежнему пугала ее, хотя она и усиленно гнала прочь тревожные мысли. Но стоило скрипнуть половице под ногами или где-то застрекотать сверчку, как она подпрыгивала, словно ужаленная. Только вот то, что смешивать снотворное и алкоголь нельзя, она как-то забыла.

– Нервы ни к черту, – вздрогнув от неясного шороха, вслух посетовала Надежда и вместо одной таблетки проглотила сразу две.

Наверху она разделась, аккуратно повесив часть одежды в шкаф, а часть сложив на стуле. Затем надела плотную ночную рубашку с длинными рукавами, потому что в ней неосознанно чувствовала себе более защищенной, правда, неизвестно от чего, чем в полупрозрачных коротких сорочках. Зажгла керосиновую лампу и легла в постель, до подбородка натянув одеяло.

– Когда пойму, что точно засыпаю, выключу ее, – пробормотала Надежда, глядя на изображение тетки Нилы на портрете.

В желтовато-янтарном свете лампы лицо женщины приобрело натуральный оттенок, в темных миндалевидных глазах задрожали огоньки, придавая им живой блеск, серовато-сизый фон, который раньше напоминал Надежде скомканную грязную вату, вдруг словно задышал, став похожим на клубы дыма. И из него явственно и четко проступили черты молодой женщины…

Она красиво сидела в кресле, сложив руки с длинными изящными пальцами на коленях, скрытых пышной юбкой платья из серебристой парчи. Затянутая в корсет талия казалась очень узкой, а обвивающая шею и затем ниспадающая нитка жемчуга перламутрово светилась в полумраке.

Молодая женщина словно застыла в неподвижности, но ее проникающий в душу взгляд был изменчив и полон жизни. В глубине темных глаз читались и затаенная радость, и ожидание счастья, и смертная тоска. Каждое из этих чувств ей явно довелось испытать, и, казалось, она хотела об этом поведать хоть кому-нибудь. Нет, не кому-нибудь, а тому, кто смог бы ее понять.

«Но это же я. Именно на мою долю выпало узнать, что значит, замирая от счастья, видеть себя в фате и подвенечном платье, а потом выяснить, что тобой просто попользовались», – догадалась Надежда. Она вгляделась в лицо женщины в кресле, и оно потрясло ее странной внутренней красотой. Стало уже не до формы бровей и губ, разреза глаз, она видела душу незнакомки, и та была полна благородными, возвышенными страстями.

– Бедняжка, – беззвучно произнесла Надежда. – Сколько же тебе всего пришлось пережить! Скажи, я могу тебе чем-то помочь?

Молодая женщина молчала, но по ее губам словно скользнула еле заметная грустная улыбка безнадежности. Надежда напряглась, ожидая, что сейчас услышит печальную исповедь. Казалось, другого просто быть не может. Но вместо тихих, как шорох травы, слов, на которые она настроилась… вдруг оглушающе резко заскрипели ступени лестницы под тяжелыми, явно неженскими шагами.

Надежда дернулась всем телом… и открыла глаза. Лампа погасла – видимо, в ней кончился керосин, и портрет освещала лишь полная луна, заглядывающая в окна. В ее призрачном голубоватом свете изображенная на полотне женщина выглядела строже, отстраненнее, но ее тоскующий взгляд по-прежнему был устремлен на Надежду.

– Вот ч-черт! – раздалось за дверью, и одновременно с восклицанием послышался грохот, словно кто-то оступился с лестницы и чуть было не сверзился. – Так и шею свернуть недолго! И что меня сюда понесло?

Надежде вмиг стало не до дамы на портрете. И о чем, спрашивается, она думала, собираясь провести ночь в пустом доме? Одно дело – тетя Нила, которую все знали и уважали, другое дело – никому не известная девица из столицы. Господи, да тот, кто вот-вот распахнет дверь, скорее всего, вообще не подозревает, что в комнате кто-то есть. Страшно представить, как этот неизвестный поступит, обнаружив в постели молодую особу. И ночная рубашка с длинными рукавами вряд ли послужит ей надежной защитой. Здесь пригодились бы железные латы, да и то вряд ли помогли бы. Хорошо бы отключиться и не знать, что последует дальше. А затем… Может, будет лучше, если о «затем» она так никогда и не узнает?..

Надежда что есть силы вжалась спиной в стену, украшенную гобеленовым ковриком, на котором охотник целился в оленя, выбирающегося из воды на другом от него берегу. В детстве Надежда убедила себя в том, что олень успеет скрыться в зарослях, прежде чем охотник выстрелит. Но у нее самой не было возможности спрятаться, и она, с головой накрывшись одеялом, крепко зажмурилась.

Какое-то время она слышала смачные ругательства, грохот мебели, на которую натыкались впотьмах, затем с шумом упали на пол ботинки. Сначала один, затем – через некоторое время – другой. А потом… потом старые пружины чуть скрежетнули и матрас просел под тяжестью рухнувшего на него тела.

Надежда набрала в рот побольше воздуха и перестала дышать, по-прежнему не открывая глаз. Перед ней поплыли красные и черные круги, в висках тяжело застучало… и она провалилась в небытие…

* * *

– Ну и где я тебя подцепил, хотелось бы знать? – услышала Надежда недоуменный и одновременно недовольный мужской голос. – Нет, точно пить надо меньше.

Она чуть приоткрыла один глаз и из-под ресниц увидела сначала трехстворчатый шкаф, а чуть скосив взгляд – заросшего трехдневной щетиной мужчину лет тридцати с небольшим, что развалился в кресле возле шаткого столика под портретом, положив босые ноги одну на другую. Коротко стриженные волнистые темно-русые волосы незнакомца торчали во все стороны, довольно правильные черты портило смурное выражение лица. Одет он был в сильно потертые джинсы и несусветно мятую светло-голубую рубашку. В руке он держал пустую рюмку.

«Выпил тети-Нилину водку и съел ее хлеб, – пораженно подумала Надежда. – Разве так можно?»

– Чего молчишь? – недружелюбно спросил незнакомец, не спуская с нее глаз. – Я же вижу, что ты проснулась.

Надежда осторожно перевела дыхание и чуть пошевелила мышцами затекшей спины. Кажется, она так и провела ночь, распластавшись вдоль стены – словно масло, тонким слоем намазанное на бутерброд. Затем судорожно вцепилась пальцами в край одеяла возле самого горла. Господи, и зачем она только проснулась?

– Вы меня нигде… нигде не подцепили, – с трудом произнесла она пересохшими от волнения и страха губами и облизнула их языком. – Я тут… спала.

– Ясное дело – спала, – ухмыльнулся небритый тип, и Надежде стало еще страшнее. – А до этого ты где была?

– В Москве, – прошептала Надежда.

Молодой человек потер щетину на подбородке и задумчиво протянул:

– В Москве, говоришь… А я тогда где был?

– Не знаю, – честно сказала Надежда.

– И я не знаю, – признался ей незнакомец и нахмурился. – Но точно не в Москве. И где же тогда мы с тобой, черт побери, встретились?

Надежда чуть не разрыдалась, настолько нелепым был ее ответ:

– Здесь.

– Где здесь?

– На этой кровати, – произнесла она тише шелеста листвы в ясный безоблачный день.

Однако молодой человек услышал и встрепенулся. Глаза его плотоядно сверкнули. Изящная блондинка со спутанными длинными волосами, вконец растерянная и вне себя от ужаса, меньше всего походила на особу, которую можно подцепить неизвестно где и затащить в постель. Но какие могут быть сомнения после ее же собственного признания?

– Ага. Это в корне меняет ситуацию, – раздалось в ответ, и небритый незнакомец сделал попытку выбраться из кресла.

– Вы меня не так поняли! – в страхе закричала Надежда. – Я уже была здесь, когда вы вошли в комнату!

Ее собеседник, пытаясь состыковать свои и ответные фразы по смыслу, нахмурился, напрягся… и, потеряв равновесие, снова упал в кресло. Надежда решила взять инициативу в свои руки, пока он снова не решил приблизиться к ней.

– Поймите, я спала, а вы ввалились ко мне в комнату! Я так испугалась, что, кажется, даже потеряла сознание и пришла в себя только что!

Молодой человек неистово затряс головой, словно надеясь таким образом уложить мысли в нужном порядке. Видимо, не получилось.

– Повторите, пожалуйста, еще раз то, что вы только что сказали, – попросил он.

«Пожалуйста» и «вы» слегка успокоили Надежду, и она выполнила просьбу незнакомца, произнося слова медленно, членораздельно, для вящей убедительности дополняя объяснения всяческими подробностями своего появления в этом доме и в этой комнате.

– Итак, – произнес молодой человек, когда она замолчала, – насколько я понял, этот дом раньше принадлежал вашей тетке, а теперь он перешел в вашу собственность. Все верно?

– Не совсем, – призналась Надежда, чуть осмелев. Правильная, даже интеллигентная – чего нельзя было сказать о его внешнем виде и поведении – речь незнакомца внушала некоторое доверие. – Я еще не вступила в права наследования. Но это, как вы понимаете, дело нескольких дней. Поэтому можно сказать, что да, дом мой.

– Ясно… – протянул молодой человек и задумался.

Прошла минута, другая, третья… десятая, а он все продолжал сидеть молча, свесив голову и сплетя пальцы перед грудью.

«Интересно, и долго он собирается здесь торчать?» – расхрабрившись, подумала Надежда, почему-то решив, что бояться ей больше нечего.

– Эй, вы, часом, не заснули? – полюбопытствовала она. – И вообще, кто вы такой и как оказались в моем доме?

Незнакомец поднял взгляд, и Надежда поежилась. В устремленных на нее темно-серых, чуть прищуренных глазах явственно читался вопрос: «Ну и что мне теперь с тобой делать?»

– Это мой дом, – уже тише и словно извиняясь, повторила девушка и втянула голову в плечи.

– Да понял я, понял, – ответил молодой человек и досадливо поморщился, однако покинуть комнату, как рассчитывала Надежда, намерения не выказал. – Полагаю, нам предстоит серьезный разговор. Вы пока одевайтесь, а я выйду и подожду вас внизу.

«Ну наконец-то», – облегченно вздохнула Надежда и вслух произнесла:

– Только ботинки свои заберите… пожалуйста.

– Конечно, куда ж я без них, – нарочито тяжело вздохнул ее собеседник и не без труда выбрался из кресла. Затем отыскал оба ботинка – это на поверку оказалась пара сине-белых кроссовок – и, держа их за шнурки, как дохлых крыс за хвостики, босиком прошлепал к двери. Но на пороге он обернулся и напомнил: – Так я вас жду, поторопитесь.

– Он еще и командует, – прошипела Надежда, предусмотрительно подождав, когда за непрошеным гостем закроется дверь.

Он обосновался в кухне, где явно чувствовал себя хозяином. Вскипятил воду на плите, поставил на стол сахарницу и чашки с блюдцами, заварочный чайник и банку с растворимым кофе, нарезал хлеб, довольно аккуратно разложил на тарелочках кусочки колбасы и сыра.