Елена Рахманова - Клин клином

– Присаживайтесь, – предложил он Надежде, делая гостеприимный жест рукой. – Сначала, если не возражаете, подкрепимся, а потом и поговорим.

– Не возражаю, – буркнула она, раздраженная тем, что ею помыкает какой-то небритый алкаш, пусть и вполне сносно владеющий родным языком.

Завтракали не спеша и стараясь не встречаться взглядами. Надежде было не по себе, ее визави явно никак не мог прийти в чувство после бурно проведенной ночи.

«Вот послал Бог собеседничка, – мысленно негодовала девушка, не зная, как начать разговор. – Поскорее бы с ним разобраться и выставить его вон. Наверняка решил, что раз в доме несколько месяцев никто не живет, то он может здесь расположиться со всеми удобствами…»

– Ну а теперь перейдем к делу, – заявил незнакомец, перехватывая у нее инициативу в ведении диалога. – Как вас звать-величать?

– Надеждой, – ответила она и уточнила: – Надеждой Павловной.

– А фамилия?

– Ивановская. Как у тети! Может, и паспорт показать? – с вызовом произнесла она.

– Пока не надо, – задумчиво ответил наглый тип и добавил: – Всему свое время.

Надежда даже задохнулась от негодования:

– Да как вы смеете? Сам-то вы кто такой?

Он поднял на нее отрешенный взгляд, будто она своими нелепыми вопросами отвлекает его от решения важной проблемы.

– Сам-то я Владимир. Можно Володей звать или Вованом, если нравится. А фамилия моя Волков, но в данной ситуации это не важно.

– А что же, по-вашему, важно в данной ситуации? – съязвила Надежда.

– Как мы с вами будем жить здесь вместе.

– Мы? Вместе? Да никак мы с вами жить здесь не будем! – забывшись, завопила она. – Это мой дом, так что убирайтесь отсюда подобру-поздорову, да поживее!

– Э-э, нет, – покачал головой Владимир, он же Володя, он же Вован. – Дело в том, что с вашей тетей Неонилой Порфирьевной Ивановской мы еще в прошлом году договорились, что проведем здесь следующее, то есть это, лето.

– Во-первых, тетя умерла, как вам, наверное, известно. А во-вторых, кто это «мы»? – спросила Надежда, неожиданно ощутив, что ее воинственный пыл иссяк.

– Отвечаю по порядку, – усмехнувшись, произнес Владимир. – Нам известно, что ваша тетя умерла, но прежде мы успели заключить с ней договор на аренду части этого дома. Вы удовлетворены ответом? – Надежда так и замерла с открытым от изумления ртом. – Будем считать, что молчание – знак согласия, – с любезным кивком сказал он. – А мы – это я и мои друзья-приятели: Филипп Корш, он же Коржик, и Богдан Приходько, он же Богдаша. Через день-другой вам представится возможность с ними познакомиться. В данный момент они в отъезде.

– Они… они что, тоже здесь живут?

– Тоже, – подтвердил Владимир и выжидающе уставился на потерявшую дар речи Надежду. – Есть еще вопросы, или вам надо время, чтобы осмыслить услышанное?

– Мне… мне хотелось бы удостовериться, что договор, о котором вы упомянули, существует на самом деле, – сказала Надежда таким тоном, словно увидела спасительный огонек в непроглядном мраке ночи.

– Да ради бога! – иронично усмехнулся молодой человек и, поднявшись из-за стола, направился в комнату.

Вернулся он через пару минут, держа в руках какой-то документ с печатью. Даже не вчитываясь в текст договора, Надежда поняла, что Владимир ей не соврал. Она не знала, что сказать, и, обреченно опустив голову, уставилась на полустертые незабудки, украшавшие клеенку на столе.

Словно сжалившись над растерявшейся девушкой, молодой человек снисходительно похлопал ее по руке и сказал:

– Ну что вы так расстроились! Уверяю вас, мы трое – отличные парни. Вам еще повезло, что именно мы положили глаз на этот дом, а не кто-нибудь иной.

Надежда отдернула руку, словно до нее дотронулись раскаленным железом. Как ненормальная бросилась она вон из кухни, стрелой взлетела по лестнице и, захлопнув входную дверь, заперла ее на задвижку.

– Ну как ты могла, тетя Нила?! – с укоризной в голосе воскликнула Надежда, обращаясь к портрету. – Хоть бы со мной посоветовалась или предупредила, на худой конец!

Но женщина в светлом сером платье и с полузавядшей розой в руке вся была во власти своих переживаний, и Надежде никак не удавалось перехватить взгляд ее чуть раскосых миндалевидных глаз…

* * *

Надежда не знала, как поступить: и бросить дом на разграбление троим молодчикам было невозможно, и оставаться с ними наедине как-то боязно. Поразмыслив, она решила, что, поскольку сердцем не чует беды неминучей, то какое-то время пожить здесь может. Во всяком случае, до того момента, когда появятся двое приятелей Вована. Так она в сердцах прозвала, как выяснилось, арендатора теткиного дома. Может, когда все они соберутся вместе, решение, как быть дальше, придет само собой.

Пока же Надежда выставила Вовану ультиматум: раз она какая-никакая, а все-таки хозяйка дома, то весь верхний этаж будет в ее распоряжении и подниматься сюда квартирантам строго запрещено. Кухней, душем и прочими благами цивилизации, расположенными внизу, они будут пользоваться сообща. В тетину комнату вход также заказан всем, кроме нее. А две другие комнаты на первом этаже – та, что с телевизором, и та, что с диваном, на высокой спинке которого приделана деревянная полочка и стоят семь мраморных слоников, – пока… пока перейдет во временное владение троицы приятелей.

Вован пожал плечами:

– Нашли чем испугать. Мы и не в таких условиях жили. Только, чур, темную кладовую, что за кухней, мы возьмем себе и будем там хранить наши вещи. Под замком, и ключ оставим себе! – с нажимом заключил он.

– Ну ладно, – согласилась Надежда, прикинув, что ничего, кроме запасов картошки и квашеной капусты, там никогда не хранилось.

– Да, кстати, может, вы бы нам готовить согласились, а мы бы продукты покупали? – спросил Вован с наивным видом, и в Надежде тут же вскипело праведное негодование.

– Даже не надейтесь! Прислугу себе поищите в другом месте! – отрезала она и, гневно пыхтя, потопала к себе наверх.

Вечером в кухне за одним столом они ели каждый свои бутерброды: Вован – поглядывая на девушку с откровенной насмешкой, она же подчеркнуто делая вид, что не замечает его. Конечно, можно было бы подняться пить чай в свою комнату, но тогда получалось бы, что она сдает позиции, не рискует находиться на отошедшей в общее пользование по условиям ее же ультиматума территории…

Она шла по берегу широкой реки и улыбалась всему вокруг – цветам, деревьям, птицам, сверкающей воде, проходящим мимо людям в странной, несовременной одежде. Дала копеечку какому-то чумазому босоногому мальчугану, расспросила о здоровье идущую навстречу пожилую женщину. И наконец дошла до такого места, где ей уже никто не мог повстречаться. Там она закружилась, раскинув руки и закрыв глаза. Счастье переполняло ее, так же как солнце заливало своими лучами все окрест нее. А ведь ничего особенного, если вдуматься, не произошло. Просто он проскакал мимо нее на лихом коне, перехватил ее взгляд, а потом, обернувшись, посмотрел ей вслед.

Она, взглянув на него из-под ресниц, почувствовала, как часто и гулко забилось сердце, смутилась, неистово покраснела и пошла своей дорогой, глядя прямо перед собой и не слушая того, что говорит ей идущая рядом старушка в платке на голове и шали на плечах…

Это был удивительно приятный сон, и Надежде не хотелось открывать глаза. Стоит только чуть дрогнуть ресницам, и дивная солнечная картинка улетучится из памяти, а вместе с ней, скорее всего, и ощущение невероятной легкости и полнейшей безмятежности. А как всего этого ей сейчас не хватало!

«Словно художественный фильм показывали, – подумала она. – Жаль, что нельзя заказать следующую серию на будущую ночь. Так бы и смотрела, как сериал из жизни наших бабушек или прабабушек».

Эта мысль спугнула-таки сон, но хорошее настроение осталось. Когда же Надежда, осторожно ступая, спустилась на первый этаж, оказалось, что Вована дома нет, и тогда на душе у нее стало во сто крат лучше.

«Как было бы здорово, если бы тете Ниле не пришла в голову эта странная идея сдать дом», – размышляла она, принимая душ, а после не спеша готовя себе яичницу с ветчиной и кофе.

Когда с завтраком было покончено, Надежда воровато посмотрела из окна на улицу – не видно ли кого поблизости. Но вокруг, куда ни глянь, не было ни души. Тогда она, крадучись, хоть и была одна дома, приблизилась к двери в чулан и толкнула ее ладонью. Потом еще раз, уже сильнее.

– Запер, как и обещал, – недовольно проворчала девушка, вдруг обидевшись на столь откровенное по отношению к ней проявление недоверия. – Уж не считает ли он, что я могу что-то у них стащить? Интересно, что там спрятано, вряд ли сокровища. А вообще, стоило бы поточнее узнать, что они за люди. Может, по этой троице тюрьма давно плачет…

Эта мысль заставила ее встревожиться не на шутку. Все-таки она повела себя на редкость легкомысленно. Один на один – это еще куда ни шло. А если трое – на одного? Точнее, на нее одну. И о чем только она думала, оставаясь в этом доме на отшибе? Следовало бы подыскать какое-нибудь более надежное пристанище, пока она будет оформлять наследство. Сейчас же Надежда не увидела ничего зазорного в том, чтобы проявить некоторое любопытство, тем более что от этого, возможно, будет зависеть в дальнейшем ее безопасность, а то и сама жизнь.

Порядком накрутив себя, она приоткрыла дверь в соседнюю с кухней комнату, ту, в которой стоял телевизор. В глаза сразу же бросились признаки присутствия здесь посторонних людей: разбросанная там и сям мужская одежда, какие-то рюкзаки, сваленные у стены, витающий в воздухе запах сигарет, пустые бутылки из-под пива, рядком стоящие у порога. Правда, выглядело все это не столько неопрятно, сколько непривычно.

Закусив губу от напряжения, Надежда прошла через комнату к двери напротив и распахнула ее. Здесь царил тот же беспорядок, но опять-таки не пыльная захламленность. Судя по вещам, эту – заднюю, как звала ее тетка Нила, – комнату занимал один из троих приятелей, тогда как проходную – остальные двое. И тут пахло совсем по-иному. Оглядевшись, Надежда увидела у окна этюдник со стоящим на нем пейзажем и заляпанной масляными красками палитрой перед ним. От картины с палитрой и шел непривычный запах.

Заинтересовавшись, Надежда подошла ближе. На небольшом куске картона был изображен вид из окна: пустошка, а на ней обугленный остов дома. Только выглядело все это очень уж зловеще. Сквозь темные искореженные бревна просвечивал багрово-красный закат, а фиолетово-черные тени подползали к переднему краю картины. Динамичные, извивающиеся, как языки пламени, мазки казались живыми, чуть ли не шевелящимися.

Надежда, невольно поежившись, попятилась.

– Нравится? – неожиданно раздалось за ее спиной.

– Нет, – ответила она, не успев толком повернуться, и только потом испугалась.

Она стояла лицом к лицу с Вованом, который загораживал проход, картинно опершись о дверной косяк локтем, и боялась поднять на него глаза. Ее застукали на чужой территории и отрезали путь к отступлению.

– И что вам тут понадобилось, Надежда Павловна, позвольте полюбопытствовать? – язвительно осведомился Вован, не спуская с нее прищуренных глаз.

– Ну… ну…

– А поточнее?

– Ну, должна же я была проверить, как… как вы обходитесь с моей собственностью, – пролепетала Надежда и осмелилась взглянуть на него.

Трезвый, несмурной и причесанный Вован выглядел вполне сносно. Даже привлекательно, если, конечно, не брать в расчет насмешливо-снисходительное выражение лица. Он чувствовал себя хозяином положения, хотя вряд ли имел право, и это его явно развлекало.

– Все-таки это мой дом, – прошептала Надежда. – И вы тут только временный жилец.

– Поживем – увидим, – туманно ответствовал Вован и вдруг, склонив голову набок, поинтересовался: – А почему вам не понравился этот пейзаж?

Надежда оглянулась на этюдник.

– Ну, он не похож на настоящий. Так не бывает.

– А как бывает?

Она явно заинтересовала Вована, как может заинтересовать виденная сто раз бабочка-капустница, если посмотреть на нее сквозь увеличительное стекло.

– Ну, надо, чтобы все листики на деревьях были как живые. И валун возле дома у вас не на камень похож, а на… на голову, с которой дрался Руслан, помните у Пушкина? Жуть какая-то, честное слово!

Вован сменил позу. Теперь он упирался в косяк плечом, а руки скрестил на груди.

– Значит, на картине все должно быть как в жизни, один в один?

i\ как yKe. Конечно. Зачем же тогда рисовать, чтобы не похоже было?

Надежда оглянулась, словно хотела найти подтверждение своим словам, и вдруг увидела прислоненные к дивану три акварели. На каждой из них был изображен берег Волги со стоящей на нем бело-красной церковкой. И кудрявые облака на голубом небе, и узорные кресты на его фоне, и пышные кусты на переднем плане были прекрасно различимы. Солнечно, празднично, одним словом – красиво.