— Блин, а я так надеялся! — застонал Колдунов. — Моим девчонкам к понедельнику нужны синие сарафаны. Они выступают в консерватории, и какой-то изверг придумал, что все должны быть в синих сарафанах. …Что делать прикажете?

— Может, натурой возьмешь? — прервала Саня трагический монолог многодетного отца.

Он посмотрел на нее нарочито оценивающим взглядом.

— Мне очень нравится твоя натура, и, если бы ты не была моим боевым товарищем… — Колдунов скосил глаза и страстно засопел, изображая победу духа над грешной плотью.

— Дурак ты! — захохотала Саня. — Я про другую натуру. У меня дома полно синего материала. Горы просто. Отцу на форму выдавали, а он не шил. Говорил, что к старой черной привык. Ткань отличная, сносу не будет. Так что, если хочешь, можем съездить, заберешь. У тебя жена шить умеет?

Колдунов отрицательно покачал головой.

— Я умею шить, — внезапно сказала Вероника. — Посмотрите на мой костюм.

— Не может быть! — ахнул Колдунов.

Саня на всякий случай тоже ахнула, хотя и не поверила, что Смысловская сама шьет себе костюмы. Но с другой стороны, если эта дама готова помочь Колдунову…

— Вот и отлично, — улыбнулась Саня. — И швейная машина у папы тоже есть. Правда, очень старая, «Зингер».

— «Зингер» подойдет, — деловито кивнула Смысловская. — На два детских сарафана мне будет достаточно трех, максимум — трех с половиной часов. Вы размеры знаете? — повернулась она к Колдунову.

— Сейчас домой позвоню, спрошу. — Тот очень обрадовался, что проблема, кажется, решилась. — А вы и правда поможете?

— Разумеется. Поезд у меня только в полночь, так что сейчас мне совершенно нечем заняться. Единственное, что меня смущает, не будет ли возражать ваш отец, Александра, если к нему явится совершенно незнакомая женщина и начнет строчить на машинке?

— Папа? Да он был бы только рад! Но его сейчас нет в городе. Поехал в Североморск по местам своей боевой славы.

— Тогда вопрос решен, — сказала Смысловская.

Колдунов кинулся названивать жене, чтобы узнать размеры.


Наташа собиралась на очередное интервью, на этот раз в фирму, торгующую косметикой, когда раздался телефонный звонок.

— Здравствуй, — сказал Елошевич, — ты можешь сегодня заехать ко мне домой? — Наташино сердце екнуло. — Видишь ли, — продолжал он, — я обещал Петьке набор морских флажков с расшифровкой, а отдать не успел.

Может быть, флажки — это предлог, чтобы увидеть ее?

— Конечно, заеду. Во сколько?

— После семнадцати. Дело в том, что я сейчас не в Питере, поэтому сам не могу отдать флажки. А Петьке очень надо, он мне говорил. Тебе моя соседка откроет, я ее предупредил. Флажки лежат на столе в маленькой комнате.

— Да, — сказала Наташа, чувствуя, как в душе воцаряется мрак. — Я, конечно, заеду. Спасибо.

* * *

В комнатах отца было чисто и прибрано, но Саня почувствовала себя здесь тоскливо — возможно, потому, что ее не встретил, как обычно, отцовский любимец Пират. Петька упросил Наташу на время забрать кота к ним.

— Как-то неловко без хозяина, — сказал Миллер, которого Колдунов уговорил составить им компанию.

Саня усадила гостей, а сама встала на стул и начала снимать с шифоньера чемоданы, в которых Елошевич хранил свои стратегические запасы. Колдунов некоторое время понаблюдал за ее деятельностью, а потом предложил свои услуги, которые были, разумеется, приняты.

Вероника Смысловская тем временем вела телефонные переговоры с Катей, женой Колдунова: они обсуждали какие-то складки, проймы и обтачки.

— Мне нужна миллиметровка, четыре листа для выкройки, — не прерывая телефонного разговора, сказала она в пространство. — Есть у вас?

Саня спрыгнула со стула, опираясь на руку Колдунова.

— Нет, у папы только морские карты.

— Тогда нужно купить.

— А кроме миллиметровки, нам ничего не надо? — задумчиво спросил Колдунов. — Я, например, не вижу повода не выпить, — он устремил пронзительный взгляд на Миллера, — а идти должен самый молодой. Это закон офицерской чести.

Миллер тяжко вздохнул и потянулся за своей курткой.

— Что будут пить дамы? — поинтересовался Колдунов.

Саня пожала плечами и посмотрела на Смысловскую.

— Я практически не пью, — сказала та. — Разве только чуть-чуть за компанию. Так что мне все равно.

— Саня?

— То же, что и все.

— Значит, четыре листа миллиметровки и одну бутылку коньяку, — резюмировал Колдунов. — Смотри, Митя, не перепутай!

— Подождите! — возмутилась Вероника. — Нужно же еще нитки купить! — Она отрезала маленький кусочек синей ткани и вручила Миллеру. В магазине он должен был показать его продавщице, чтобы та подобрала нитки в тон.

Миллер с брезгливой гримасой убрал лоскуток в карман и вышел.

Саня пошла на кухню готовить закуску. Какие-то продукты в холодильнике нашлись. Удовлетворенная увиденным, она начала чистить картошку.

Через несколько минут на кухню явился Колдунов. Взглянув на Саню, он присвистнул и вынул нож из ее рук.

— Я почищу. Помню, что ты ненавидишь это занятие.

— Правда? — Она подумала, что нет ничего приятнее для человека, чем обнаружить, что окружающие помнят о его вкусах и привычках.

…О ее ненависти к чистке картошки он узнал в Чечне. С тех пор много воды утекло, а он, надо же, не забыл!..

— Может быть, ты нам блинчиков нажаришь? — попросил Колдунов. — Знаешь, сколько раз я твои блинчики вспоминал. Как ты их переворачивала. До этого я думал, что только в мультфильмах их на сковородках подкидывают.

— Меня мама еще в детстве научила.

— А вкусные-то они какие были!..

Буркнув, что это очень грубая лесть, Саня загремела красными банками в белый горошек. Мука обнаружилась в емкости, маркированной как «рис».

— Мука есть, масло тоже… — Она опять открыла холодильник: — И даже одно яйцо имеется.

— В норме должно быть два.

— Пошляк! — Саня замахнулась на него бутылкой с подсолнечным маслом.

— Где пошляк? — возмущенным тоном вопросил Колдунов. — Покажите мне пошляка, и ему придется иметь дело со мной!

Дурачась, он выставил нож в сторону воображаемого противника, скорчил грозное лицо и изобразил фехтовальный выпад в угол кухни.

Его синие глаза сверкнули совсем по-мальчишечьи, и Саня опять вспомнила Чечню.

Там они, полуголодные, хронически недосыпавшие, пытались шутить и дурачиться в перерывах между тяжелыми многочасовыми операциями, чтобы поддержать друг друга… А по соседним тропинкам бродила смерть.

Может, они не боялись ее, потому что были так молоды?..

Колдунов отвлекся от картошки, наблюдая, как Саня готовит тесто для блинов.

— Слушай, а папаша твой точно на нас не обидится? Скажет: пришли, все сожрали, даже последнего яйца не пожалели, стратегический запас мануфактуры извели…

— Успокойся. Смотри сюда!

Первый блин был уже на сковородке. Саня дождалась момента, когда его краешки начали чуть приподниматься, и сделала молниеносное движение рукой. Блин взлетел высоко в воздух, перевернулся и упал обратно на сковородку.

Она довольно хмыкнула и гордо посмотрела на Колдунова.

— Ну, Санька, обалдеть!.. А вообще я тебе ужасно благодарен с этими сарафанами… Если бы не вы с Вероникой, пришлось бы тысячи три выкинуть. Мне на девчонок не жалко, я стараюсь вообще-то, чтобы они были одеты не хуже других, но…

— Да понятно все. — Саня готовилась перевернуть очередной блин.

— Я им лучше джинсы со стразами куплю, девчонки о них мечтают. Но в музыкальной школе говорят: только сарафаны!.. Странные вообще там люди. Знаешь, тут Катя меня вытащила в филармонию. Юбилей был у ее знакомого. «Пошли, — говорит, — хочу, чтобы все видели, какой у меня красивый и интеллигентный муж». Ладно, я парадную форму отпарил, медальки свои начистил, Катьке прическу сделал модную, с начесом… — Саня улыбнулась: она знала, что талант парикмахера прорезался в Колдунове еще в годы учебы в академии. Тогда, понаблюдав за подружкой своего соседа по общежитию, учившейся на парикмахерских курсах, он взял в руки ножницы, и результаты превзошли самые смелые ожидания. Потом он долгое время бесплатно обслуживал медсестер своего отделения, которые заранее записывались к нему в очередь и то ли в шутку, то ли всерьез уговаривали его бросить хирургию и открыть салон красоты. — …Идем под ручку, здороваемся, — продолжал Колдунов свой рассказ. — Я теткам кланяюсь, мужикам киваю, дворянин, короче, в сто восемнадцатом поколении… — Колдунов поставил кастрюлю с картошкой на плиту и зажег газ. — Не хочу показаться самонадеянным, но при виде меня тетки оживились, стали мне глазки строить, ручки для поцелуя совать… Я-то думал: раз юбилей, будет фуршет, но ничего подобного! Посадили нас в зал, выходит на сцену дородная такая дама и давай речь говорить. Я послушал немного и задремал. Только задремал, у меня над ухом тарелки как вдарят! Я как вскочу! Хорошо еще, что сказать ничего не успел… Ну, Катя меня за руку схватила, усадила на место, слушаем музыку. Смотрю: глаза у всех закрыты, лица пафосные. Я тоже рожу сложил, приосанился. А пианист все играет и играет, все одно и то же да одно и то же! Говорю Катьке: ему, наверное, страницу нот перевернуть забыли! Тут все как обернутся ко мне, как зашипят! Неприлично я себя веду, оказывается. Еле до антракта дотянул. А в антракте еще хуже. Все к Кате подходят: «Ах, вы заметили, что он вместо си-бемоль взял что-то там такое? Ах, не заметили? Да как же вы так?» Я хотел сказать, что так переполнился уже искусством, что за себя не отвечаю, но думаю: ладно, ради жены потерплю еще немного…

В дверь позвонили.

— Это Миллер, — сказала Саня, прервав рассказ Колдунова о его злоключениях в филармонии. — Иди открой, а то блин подгорит.

Но вместо Миллера в кухню вошла Наташа.

— Я за флажками для Петьки, — немного растерянно сказала она. — Твой папа сказал, что они лежат на столе в маленькой комнате.

— Вернее сказать: лежали… — пробормотала Саня. В том беспорядке, который они устроили, пока искали ткань и швейную машину, вряд ли было возможно обнаружить хоть что-нибудь. — Нет бы тебе на полчаса раньше приехать!.. У нас, кстати, предполагается небольшая пьянка, присоединишься? Правда, с минуты на минуту появится Миллер… — Саня понизила голос: — Ты как, готова встретиться с ним?

К ее удивлению, Наташа беспечно махнула рукой и сказала:

— Готова. Я твоя подруга, он твой коллега, так что нам все равно придется встречаться… Но сегодня я не могу. Флажки заберу и пойду.

— И вы не составите нам компанию?! — воскликнул Колдунов, входя на кухню и бросая на Наташу пламенные взоры.

— Ну хоть минутку-то посиди, — попросила Саня.

Наташа выдвинула табуретку из-под стола и села, вытянув бесконечные, как рельсы, ноги. Колдунов стоял в дверном проеме и с видимым удовольствием разглядывал экс-модель.

Саня познакомила их. Колдунов достал сигареты и галантно протянул Наташе пачку. Когда она взяла сигарету, он убрал пачку в карман, не предложив Сане.

«Вот вам и дружба мужчины с женщиной! — весело подумала она. — Ты можешь пользоваться ей только до того момента, пока в поле зрения мужика не появится какая-нибудь красотка».

Между тем последний блин был дожарен, картошка сварилась, и Саня предложила перейти в комнату.

— Кто он тебе? — шепотом спросила Наташа в коридоре.

— Старый друг. И учти, у него жена и четверо детей.


В комнате Саня познакомила Наташу со Смысловской, и Наташа, поначалу остро взглянувшая на незнакомку, расслабилась.

Увидев на столе гору свертков и пакетов, она горестно покачала головой. Как найти среди этого вороха флажки, которые она никогда раньше не видела?

— Все равно придется все это убирать, — вздохнула Саня и принялась за работу.

— Найдутся ваши флажки, не переживайте! — утешал Колдунов, вальяжно развалившийся в кресле. — Вот у нас однажды история болезни пропала, это было да! Больной тяжелый, на ладан дышит, я к нему вызвал консилиум: кардиолога, невропатолога и еще профессора одного. И вот собираемся мы писать заключение, а истории нет. Все отделение перетрясли — нет! Вдруг из морга звонят: вы, говорят, когда нам труп этого больного привезете? Я отвечаю: пока неизвестно, пути Господни неисповедимы. Они орут: «Что за шуточки, у нас рабочий день кончается, мы тут ждать до утра не намерены, пока вы соизволите нам труп подогнать». Я, естественно, от таких речей обалдел. Говорю: «Не имею права ускорять ход событий». И слышу в ответ: «Ты что там, обкурился? Давай, сестер своих торопи!» Ну, тут уж я не выдержал, ответил, как полагается… Сразу все и выяснилось: оказалось, история этого больного у них с утра в ординаторской лежит, вскрытия дожидается. Бегу к старшей сестре, спрашиваю: что за фигня? Она мне: ну да, он же сегодня утром умер. «Мне, — говорит, — дежурный врач сказал: отмучился старичок». А мы, по правде говоря, несколько дней уже ждали, что этот дед откинется, вот она и решила, что речь идет о нем. Схватила историю и сразу потащила в патанатомию, чтобы ее за задержку не ругали. А умер, оказывается, другой больной, который ночью поступил, она о нем даже не знала… «Хорошо, — говорит, — хоть я его в морг не отвезла!» А главное — дед этот поправился! Хотя по всем медицинским канонам должен был оказаться там же, где его история…