Мария Воронова - Клиника верности

— Мне бегунок подписать.

— Как бегунок? Ты же молодой специалист! Что случилось?

— Ничего.

— Жанна! Я должна знать, почему ты увольняешься! Начнем с того, что это противоречит трудовому законодательству!

— Это в тундре, где каждый человек на счету, противоречит, — мрачно буркнула Жанна, — а здесь ничего. На мое место много желающих найдется.

— И все-таки я должна разобраться. Ты хорошо работаешь, активно участвуешь в общественной жизни… Я не понимаю причин твоего увольнения. Ты поссорилась с кемто? Скажи, я постараюсь уладить конфликт.

— Ни с кем я не ссорилась.

— Вышла замуж?

— Нет.

— Тогда в чем дело? Я ничего не подпишу, пока ты не расскажешь.

«А что мне терять?» — подумала Жанна весело и призналась Екатерине Михайловне во всем.

Выслушав исповедь, председатель профкома растерянно поправила очки. Не было ахов, вздохов, упреков — словом, обычной женской реакции Жанна от Екатерины Михайловны не дождалась.

— Ты решила оставить ребенка?

Она кивнула.

— Твоя позиция вызывает уважение. Не многие решились бы на такое, да еще в столь юном возрасте. Будем надеяться, ты знаешь, что делаешь. Я помогу тебе, Жанна. Можно бы побороться за твое место, но я устрою тебя на лучшее. В одном из отдаленных районов города открывается большой стационар, сейчас как раз идет набор персонала, причем на великолепных условиях. Я похлопочу, и тебе сразу выделят комнату, это лучше, чем общежитие, правда?

Жанна смотрела на Екатерину Михайловну во все глаза. Она была уверена, что эта достойная женщина, узнав о ее позоре, мгновенно подпишет бегунок и вышвырнет Жанну вон.

— Посиди, я сделаю несколько звонков и скажу, куда тебе явиться на собеседование.

Жанна разглядывала бурные заросли бегоний на подоконнике, вполуха слушала воркование Екатерины Михайловны: «Очень хорошая девочка, опытная… дисциплинированная… да, вены прекрасно колет… как за себя ручаюсь…» — и поражалась ее смелости. Так навязчиво рекомендовать морально неустойчивого сотрудника, который к тому же скоро уйдет в декрет!

— Все уладилось. Завтра с утра поезжай вот по этому адресу, спросишь Ирину Георгиевну, это главная сестра. Она все тебе расскажет. Потом ко мне, доложишь, как все прошло, тогда и бегунок подпишу. Договорились?

Понимая, что аудиенция окончена, Жанна встала, но Екатерина Михайловна мягко остановила ее:

— Секундочку. Думаю, мы с тобой завтра встретимся в последний раз, и кто знает, будет ли у нас возможность поговорить по душам. Мне хотелось бы дать тебе совет… Извини за грубость, но ты сейчас в глубокой заднице, верно?

— Глубже некуда…

— Насколько ты виновата в том, что там оказалась, не так важно. Ты об этом не думай, береги себя. Только вот в чем дело… Ты девушка красивая, видная… И такая молодая! Когда ты немножко очухаешься от этого удара судьбы, тебе захочется любви и счастья. Ты начнешь мечтать о прекрасном принце, который тебя вытащит из ямы… Но запомни, никто за тобой в эту яму не нырнет! Никому из порядочных людей это не надо. Пока ты на дне, вокруг тебя одни подонки, хорошего мужчину ты среди них не встретишь. Выкарабкивайся сама! Найдешь в себе силы, вылезешь — найдешь и достойного спутника жизни. И не бойся одиночества. Добрый и стойкий человек может его перетерпеть, это пороку обязательно нужна компания. Поняла меня?

Жанна кивнула.

— Тебе будет очень трудно, девочка. Ты не один раз пожалеешь, что на свет родилась. Но если справишься, потом тебе ничто не будет страшно. Терпи и не сдавайся. А главное, помни — за твою судьбу с тебя Бог не спросит, зато за судьбу твоего ребенка придется отвечать.

Алиса была на работе. Иван сам не понял, обрадовался он или огорчился. Стас оказался занят, давал наркоз, и Анциферов, накинув дежурный халат, устроился на диванчике возле сестринского поста. Отсюда ему было хорошо видно, как Алиса делает уколы и выполняет прочие процедуры вечернего ухода за больными. По ее строгому лицу было незаметно, в каком критическом положении она находится, впрочем, Алиса всегда была довольно замкнутой девушкой. Сейчас Иван смотрел на нее не глазами старого друга, а глазами мужчины, встретившего ее впервые.

Нет, она совсем не нравилась ему. «Ну кто позарится на эту толстую попу, на тяжелые щиколотки, на эту мрачную физиономию? — тоскливо размышлял он. — Однако, судя по тому, что она ждет ребенка, охотник все-таки нашелся!»

Илья Алексеевич сказал, что не знает имени Алисиного любовника. Но о том, что является непостижимой тайной для отца, легко может догадаться остальное человечество. Ваня думал недолго. Напряженный график работы и учебы девушки исключал какие-либо шашни на стороне. Сомнительно, что она завела роман в институте: преподаватели вовсе не такие сатиры, как их порой представляют, у них быстро вырабатывается иммунитет к студенткам, даже очень хорошеньким. Значит, кто-то на работе. Грабовского Иван отмел сразу: тот обожал свою жену. И потом — он был обычный доктор, а такой серьезной девушке, как Алиса, нужен был Великий Человек и Великая Любовь. В настоящее время на горизонте наблюдался только один Великий Человек… Васильев, разумеется, Васильев, кто же еще! Вспомнив великолепного красавца с седой шевелюрой и сияющими серыми глазами, Иван энергично сплюнул.

Васильев пришел в академию на место Зои. Начальство пело от радости, что удалось заполучить этого молодого генерала. «Как будто Зоя сделала одолжение, тем что погибла», — зло думал Иван и заранее ненавидел нового начальника отделения, понимая, что в принципе тот может оказаться и хорошим человеком.

Генерал Васильев служил в Сибири, занимал пост начальника медслужбы округа, оставаясь активно оперирующим хирургом. Отчего он решился на понижение в должности, никто не знал. Гипотезы ходили разные — проворовался, поссорился с руководством или банально решил поближе к пенсии перебраться в культурную столицу, — но никто не мог сказать ничего определенного, даже профессор Колдунов, с которым все всегда делились информацией в первую очередь.

Васильеву было лет сорок пять, не больше, он находился в счастливой поре зрелой мужской красоты. Идеальное от природы телосложение подчеркивалось военной выправкой, а породистым лицом Виталий Александрович мог запросто перещеголять любого голливудского красавца. Он стремительно перемещался по клинике, а распахнутый халат реял за его плечами, как бурка кавалериста.

«Красота — не порок», — пожимал плечами Колдунов, но вскоре он переменил мнение о Васильеве. Тот считался светилом хирургии, однако при тщательном соблюдении имиджа гениального хирурга оперировал весьма посредственно. Его уверенные манеры и энциклопедические знания могли обмануть кого угодно, только не опытных докторов и не Анциферова, который не разбирался в оперативных тонкостях, но был уверен: чем больше у человека блеска на лице, тем меньше — в голове.

С первого дня Васильев взял снисходительно-добродушную манеру поведения, манеру эдакого просвещенного барина, который радеет о благе крепостных, зная, что эти самые крепостные непременно пропадут без его неусыпного руководства.

«Но если взглянуть на него глазами молодой, неискушенной девушки, Васильев — настоящее совершенство, — грустно подумал Ваня. — Конечно, он, тут и думать нечего! И по времени все сходится. Пока работали старым составом, Алиса была цела и невредима, а стоило появиться Васильеву — извольте! И ее нельзя за это строго винить — генерал, герой, гений! Кто устоит против такой комбинации достоинств? А она, бедная, затюканная девка, до него и не целовалась-то, наверное, ни с кем».

Потом он припомнил некоторые моменты, которым раньше не придавал значения, но которые теперь стройно укладывались в его гипотезу. Якобы дружеское похлопывание по плечу во время вечернего обхода, врач благодарит медсестру, что может быть естественнее? Внеурочные визиты Алисы на работу — иногда Ваня сталкивался с ней в коридорах академии, но не придавал этому значения: мало ли что человеку надо? В первые дни работы Васильева он замечал, что Алиса часто смущалась, краснела, а на обходе докладывала больных гораздо более взволнованно, чем требовало состояние их здоровья. Впрочем, так вели себя все медсестры, Иван со Стасом только посмеивались над ними. А теперь оказывается, Васильев ответил на детскую Алисину влюбленность…

Ход его мысли был Ване понятен. Генерал находился в том прекрасном возрасте, когда понимаешь, что внешность для женщины не главное, но молодого тела все же хочется. Конечно, Васильев мог бы выбрать самую красивую девушку академии, но зачем? Красивые девушки знают себе цену, им мало тайной связи, к тому же красавица — это траты, а в перспективе, возможно, и скандалы, звонки жене, требования замужества. Зачем занятому человеку все эти проблемы? Гораздо удобнее, гораздо безопаснее обольстить дурочку вроде Алисы, напеть ей сказочек о Великой Любви. Об опостылевшей жене, с которой давным-давно нет ничего общего, но которую нельзя бросить исключительно из жалости и порядочности. О том, что Алиса самая лучшая, самая удивительная… Как, наверное, приятно было Алисе, привыкшей к роли никому не нужной серой мыши, слушать эти сказки! Ее наконец-то оценили по достоинству, и кто!

Иван посмотрел, как она ловко поворачивает больного на бок, протирает ему спину и поправляет простыню, чтобы не было пролежней. Подавляющее большинство сестер пренебрегает этой процедурой, а Алиса делает… «Нет, Васильев определенно не прогадал с выбором. Она, увы, недостаточно порядочна, чтобы удержаться от греха, но слишком порядочна, чтобы извлечь из этого греха выгоду.

Да уж, на дурака не нужен нож, — вздохнул Иван, — ему с три короба наврешь — и делай с ним что хошь… Можно себе представить, как распинался Васильев о любви, если о банальном аппендиците он способен говорить часами. Убедил ее, что их любовь всем любовям любовь, что по сравнению с ней ничего не значит ни его жена, ни Алисина загубленная жизнь…» На самом деле, разрушая жизнь девушки, Васильев не собирался создавать лично для себя ни малейших затруднений. Очень удобно иметь под рукой восторженную идиотку с зомбированными Великой Любовью мозгами, которая будет преданно смотреть в рот и выполнять все прихоти!

Возможно, себя Виталий Александрович тоже слегка подзомбировал. Когда ведешь себя как последний скот, хочется думать, что делаешь это ради священной цели, а не похоти для.

«Я тоже, конечно, грешен, — вдруг спохватился Иван. — Но я никогда не обещал ничего большего, чем необременительный секс… Правда, иногда он все же оказывался обременительным. Да виноват я, виноват, знаю… — Несколько абортов было на его совести. — Но я никогда не портил девушек…

Слабое оправдание. Алиса ангел по сравнению со мной. Я виноват, она виновата, так, может быть, если мы поженимся, наши грехи пойдут по взаимозачету, и мы спасемся?»

Потеряв Зою, Ваня иногда обращался к Богу, но в церковь не ходил, и его познания в этой области оставались дремучими.

Он снова посмотрел на Алису. Казалось, она не замечает, что находится под его пристальным наблюдением, спокойно занималась делами. Иван не винил ее в том, что она поддалась соблазну, но удивлялся — умная девушка, как она могла принять за чистую монету васильевские россказни?

Женщины… У них всегда любовь и прочие чувства главнее доводов рассудка! В этом и высшая их мудрость, и высший идиотизм — в зависимости от того, насколько надежный мужчина попадется на их пути.

Наконец она управилась с работой и вышла на пост помыть руки.

— Может, ты мне чаю нальешь? — спросил Иван сварливо.

— Хорошо, Иван Сергеевич. Пойдемте.

Она провела его в чайный закуток, захлопотала, и на него снова снизошло ощущение спокойствия, как в тот день, когда они клеили обои. Он с улыбкой наблюдал за ее действиями и с удовольствием принял из ее рук бутерброд с колбасой, который, ясное дело, был гораздо вкуснее, чем если бы Иван сделал его сам. Снабдив его чаем и едой, Алиса пожелала приятного аппетита и ушла.

Подождав минут десять, он отправился ее искать, на ходу прихлебывая из кружки.

Алиса сидела в ординаторской и занималась делом, требующим полнейшей сосредоточенности и концентрации мысли, — списывала наркотики. Любая пустяковая ошибка влекла за собой цепь рапортов и служебных разбирательств, вплоть до выговора. Даже нейрохирург, удаляющий опухоль из самых важных отделов мозга, вряд ли находится в таком нервном напряжении, как медсестра, работающая с журналом расхода наркотиков.

Иван остановился в дверях, наблюдая, как она пересчитывает ампулы, сверяет номера историй болезни, периодически со вздохом исправляя записи… И вдруг он почувствовал, что его организм отреагировал на это зрелище самым недвусмысленным образом!..