Алиса открыла холодильник. Ничего, кроме банальной яичницы, она на скорую руку «сочинить» не могла. Поставив на огонь сковородку, она принялась резать лук и помидор.

— Ваня, ты специально на мне женился, чтобы все время попрекать?

— А? — Он мечтательно пил чай и, казалось, не ждал от нее острых вопросов. — Нет, конечно, нет. Но что было, то было. А ты зачем-то разыгрывала передо мной воплощенную невинность. Не надо притворяться, и мы поладим.

— Я не притворялась. Я просто боялась тебя.

Он улыбнулся:

— Алиса, боишься того, чего не знаешь. А ты меня теперь знаешь.

Яичница на сковородке весело заскворчала, и Алиса проткнула пузыри, чтобы жидкий белок стек вниз.

— Ты хочешь, чтобы я извинился?

Она молчала.

— Или, по твоему мнению, я должен был трагическим шепотом сказать: «Я не трону тебя, пока ты не будешь готова», — и гордо удалиться спать в углу на коврике?

— Зачем на коврике? — Она поставила перед ним тарелку. — В большой комнате есть тахта.

— А смысл? Мы бы ходили по квартире как два дурака, а потом все равно бы переспали. Кстати, лишний комплект постельного белья пришлось бы стирать тебе, не мне.

— Ты мог бы не выражаться так грубо.

— Все-таки хочешь, чтобы я просил прощения? Не буду, Алиса. Я хочу сказать тебе совсем другое. — Он мягко привлек ее и посадил к себе на колени. — Мне было очень хорошо с тобой. Серьезно. Я чувствовал себя счастливым в твоих руках. И я не хочу извиняться за лучший секс, который у меня когда-нибудь был, поняла?

Она осторожно поцеловала его и быстро вскочила.

— Ты ешь, пока не остыло.

— Спасибо. — Он энергично заработал вилкой. — Правильно, не сердись. И я не буду по пустякам сердиться, мало ли что кто из нас скажет.

— Но я бы не хотела больше слышать от тебя такие вещи.

— Я понял.

Он посидел, пока Алиса убирала со стола, а потом они вместе отправились в постель. Решив, что он сразу уснет, Алиса свернулась калачиком и сделала вид, что засыпает, но он нашел под одеялом ее руку.

— Я понимаю, что тебя тревожит, — сказал он. — Скоро у нас появится неоспоримое свидетельство твоей связи с Васильевым. Клянусь, я буду считать ребенка своим, но я же буду знать, что ты зачала его от другого мужчины. Не заставляй меня забыть об этом, и тогда я не буду ни о чем тебе напоминать. Я брал тебя такой, какая ты есть, так что теперь твой грех — это наш общий грех, поняла? Прошлое мы изменить не можем, но можем сделать так, чтобы оно не разрушило наше будущее.


Илья Алексеевич приехал на работу одновременно с Колдуновым. Войдя в приемную, общую для главврача и начмеда, они застали там Валентину Михайловну. Дама воинственно прижимала к себе целую пачку историй, причем левая рука по локоть была в гипсе. «Черт!» — мысленно выругался Илья Алексеевич. На душе было слишком тошно, чтобы выдерживать ее напор, а на секретаршу ее переключить не удастся — у той были какие-то домашние проблемы, и Илья Алексеевич разрешил ей приехать позже.

— Валентина Михайловна, дорогая, что у вас с рукой? — перехватил инициативу Ян Александрович, галантно забирая у нее документацию.

— Перелом пястной кости.

Колдунов покачал головой:

— Три недели в гипсе, ах ты Господи!

— Почему вы не взяли бюллетень? — грозно спросил Илья Алексеевич с законной обидой человека, который иначе мог бы рассчитывать на три недели покоя.

— Да как я пойду на больничный? Вы же тут без меня пропадете!

— Уж как-нибудь… — буркнул Илья Алексеевич в недрах шкафа, где пристраивал свою куртку. — Здоровье — это главное! — заявил он, выйдя на свет. — Много вы наработаете одной рукой?

Колдунов улыбнулся:

— Подумаешь, пястная кость! Некоторые всю жизнь с загипсованными головами на работу ходят, и ничего!

— Что ты говоришь, какие головы?

— У них просто гипс внутри, — доверительно сообщил Ян Александрович, изучая качество повязки. — Вам нигде не жмет? Пошевелите аккуратно пальцами… Так, хорошо. Где лечились-то? Кто гипс накладывал?

Получив ответ, он по-хозяйски взял телефон со стола секретарши.

— Травматология? Андрей Максимовича позовите. Андрей Максимович? Вы занимались рукой нашей дорогой Валентины Михайловны? Как там у нее? Без смещения? Точно? Смотрите у меня! Вы, надеюсь, понимаете, что это не просто рука? То рука, которая без устали перебирает истории и исправляет ваше разгильдяйство! Так что я беру это дело под личный контроль, будете мне докладывать. Кальций, мумие назначили? Хорошо. — Он положил трубку и улыбнулся: — Ваша судьба в надежных руках. Теперь к делу! Это, как я понимаю, очередная порция компромата на хирургов. — Он любовно погладил пачку историй. — Что ж, давайте разбираться.

Илья Алексеевич нежно посмотрел на Колдунова. Какое счастье, что наконец-то появился настоящий начмед и отвлек на себя внимание Валентины Михайловны. Интересно, как он будет справляться с ее бурным натиском? Главврач устроился на диване возле окна, закурил и с некоторым злорадством принялся наблюдать за сражением умов.

Колдунов снисходительно полистал документы.

— Вы видите, как небрежно оформляются истории?

— Вижу. И что?

— Как это — что? Нужно с этим бороться! Методы убеждения, уговоры не действуют, нужно применять серьезные наказания. Для начала предлагаю ставить на вид!

— Ага, ладненько. Где им встать?

— Что?

— Где им стоять на виду, я имею в виду! Простите за каламбур. В холле или у нас в приемной?

— Да что вы такое говорите?

— А что?

Илья Алексеевич поразился колдуновскому спокойствию. Лично у него никогда не хватало пороху дерзить Валентине Михайловне, сохраняя при этом полнейшую безмятежность.

— Некачественной писаниной грешит кто-то один или все? — строго спросил Ян Александрович.

— Все абсолютно!

— Значит, мы имеем дело не с прискорбным эпизодом, а с общественной тенденцией, верно?

Валентина Михайловна радостно закивала, а Колдунов занялся кофе. В приемной с незапамятных времен стоял некий прибор, судя по дизайну, побочный продукт оборонной промышленности. Кофе он варил отличный, но при этом гудел, как бомбардировщик перед взлетом.

— Поэтому я и призываю вас бороться! — пылко заявила Валентина Михайловна, когда аппарат замолчал и стал выплевывать кофе по чашкам. — Именно потому, что это тенденция!

— Ага, — буркнул Илья Алексеевич, забирая чашку, — мы боремся.

— Но раз все наши усилия неэффективны, значит, эту тенденцию поддерживают какие-то объективные факторы, верно? — Ян Александрович вольно расположился за столом секретарши и смаковал кофе. Валентина Михайловна делала вид, что не видит предназначенной ей чашки.

— Такие факторы, что все ваши хирурги — разгильдяи! — сказала она воинственно. — Это да, это объективный факт.

— Ясненько. У нас двенадцать хирургов, столько же травматологов, шесть нейрохирургов, пять специалистов по малым дыркам, то есть уролог, два ЛОРа и два окулиста. И все они, по вашему мнению, разгильдяи? А мы с Ильей Алексеевичем возглавляем это стадо?

— Я бы не стала так ставить вопрос…

— А как же тогда? Не знаете? Хорошо, я вам скажу как. Ни один из наших докторов не работает на одну ставку, у всех по полторы. Нагрузка врача превышает нормы на двадцать пять — тридцать процентов. Это фактически, а не по липовым отчетам страховых компаний. Учтите еще катастрофическую нехватку сестер. По ночам дежурит одна сестра на два поста, и дежурному доктору поневоле приходится выполнять часть сестринской работы. Все врачи, включая заведующего, дежурят, и дважды в неделю их рабочий день продолжается по тридцать шесть часов. Планировать рабочее время мы можем очень условно, пациенты не спрашивают нас, можно ли им сейчас заболеть или попасть в ДТП. Например, три дня назад доктор Костырин, особо отмеченный вами, принял одновременно перфоративную язву, запущенный аппендицит, незапущенный аппендицит, травматическую ампутацию кисти, и еще четырнадцать человек у него сидели на плановую госпитализацию. Остальные хирурги были заняты в операционной, помогать некому. Так парень стоял, как русские под Сталинградом, я когда прибежал, все уже готово было.

— Он вообще способный парень, — заметил Илья Алексеевич, — и пашет, как трактор.

— При чем тут это?

— При том, что за час невозможно написать восемнадцать красивых историй. Знаете, Валентина Михайловна, я даже рад, что они так небрежно относятся к писанине. Значит, больными занимаются. Да взять хоть вас, Валентина Михайловна! Вам хорошо помощь оказали?

— Да, не жалуюсь.

— А может быть, вы бы предпочли, чтобы вам сестра быстро гипс плюхнула, а потом он натирал бы во всех местах? Зато доктор бы великолепную запись в карточке оставил? А?

— Не передергивайте. Можно ведь и то и другое.

— В том-то и дело, что нельзя! Невозможно! Минимум двадцать больных на одного врача. Обход надо сделать? Надо. Перевязки? Или отдать на откуп сестре, а самому сидеть в ординаторской и строчить? В операционную сходить надо? С родственниками пообщаться? На исследования сбегать вместе с пациентом? Заключения специалистов — это, конечно, хорошо, но лучше самому смотреть. Да элементарно посидеть и подумать, что делать с больным, что у него за хворь и как его лучше вылечить! Основательно так подумать, не на бегу.

— С таким настроем мы очень скоро по миру пойдем. — Валентина Михайловна взяла наконец чашку. — Страховая компания штраф наложит, и ку-ку.

— Н-да… — Профессор сокрушенно покачал головой. — Как же нам быть-то? Вы вот что мне скажите, Валентина Михайловна, у вас муж что дома делает?

— Простите?

— Муж что делает по дому? Мусор выносит, пылесосит?

— Да ничего не делает, — растерялась Валентина Михайловна. — Он работает много.

— Ладно, возьмем другой пример. Гипотетический. Допустим, муж ваш много работает, а вы занимаетесь только хозяйством и живете за его счет. Он у вас не щадит себя, устает сильно… Станете вы упрекать его за разбросанные носки? Или потихоньку за ним приберете?

Илья Алексеевич поежился и взял новую сигарету. Тамара давно приучила его к аккуратности, и это было как-то грустно, что ли…

— Представьте только, он устал как собака, а вы тут как тут: а, паразит, опять носки не убрал! И маме звонить — представляешь, мой-то гад расшвыривает вещи где ни попадя! Он потерпит, потерпит, а потом возьмет и подыщет себе новую жену… Давайте мы с вами так договоримся: каждый будет заниматься своим делом. Доктора пусть лечат, а вы работайте с документами. Исправляйте, причесывайте, доводите до совершенства. Ручки я вам дам, чтобы по цвету подходили. Вы не думайте, что мы не оценим ваш труд. Оценим! Но только если вы не будете приходить и рассказывать, сколько ошибок нашли в историях. Договорились?

— Но если вы не будете ругать и наказывать, они вообще писать перестанут!

— А вот тут я бы с вами поспорил! Чем больше человека заставлять, тем хуже он это делает. Закон психологии. Если мы их перестанем дергать, они от удивления идеально писать начнут.

— Да, Валентина Михайловна, — кивнул Илья Алексеевич. — Давайте попробуем этот метод. Сколько мы их ругали, все ведь без толку.

Она фыркнула. Илья Алексеевич встал с дивана и галантно подал ей истории, давая понять, что аудиенция окончена. На пороге Валентина Михайловна остановилась и неожиданно рассмеялась.

— Чудеса у нас начинаются с новым начальником! — сказала она. — Это даже по табличкам в приемной ясно. Главврач — Лысогор, начмед — Колдунов. Будете устраивать вальпургиевы ночи! Меня уже зомбировали, дальше что?

— О-о-о! — Колдунов зажмурился. — Станем на метле летать и обращать всех в лягушек. Хотя меня вам нечего бояться. Не знаю, как Илья Алексеевич, а я по натуре добрый фей.

* * *

«Ему-то не приходится следить за своими носками», — мрачно подумал Илья Алексеевич, входя в свой кабинет. Хорошее настроение, вызванное зрелищем падения Валентины Михайловны, улетучилось, уступив место привычному унынию.

Он сел за стол, кинул взгляд на Алисину фотографию в элегантной рамочке и придвинул к себе бумаги, требующие немедленного рассмотрения. Но сосредоточиться на работе никак не удавалось, приходилось по нескольку раз перечитывать документ, прежде чем его суть проникала в сознание сквозь серую пелену тоски.

«Отпуск, что ли, взять?»

Он подмахнул несколько личных заявлений от сотрудников, с этим просто: «не возражаю», и все. Но что решить по ремонту томографа? Дело это миллионное, тонкое, требует полнейшей сосредоточенности и ясности ума, а все его мысли заняты семейными дрязгами!

Алиса замужем уже две недели, а Тамара ни разу не виделась с ней. На все призывы Ильи Алексеевича «нагрянуть» она отвечала презрительной гримаской, между тем он так мечтал об этом первом визите к новобрачным!.. Прийти внезапно, нарочито зловеще смеяться в прихожей: «Что, не ждали?» — и доставать из внутреннего кармана куртки бутылку хорошего вина. Алиса бы ахала: «Ой, как здорово, что вы приехали», — суетливо накрывала на стол, а Илья Алексеевич с Ванькой курили бы на балконе и вели солидные мужские разговоры… Потом он бы сидел напротив них, развалясь на диване, а они — на табуреточках, смущенно держа спины прямо и переглядываясь: нравится ли отцу, как они живут вместе. А ближе к концу вечера, когда все говорено-переговорено и пора уходить, Алиса привалилась бы к нему под бочок, крепко обняла и прошептала: «Папа, я так по тебе соскучилась!» А он гладил бы ее по плечу…