Жанна вздохнула. Она не очень любила встречаться с ребятами из группы Ильи. Все они были из уважаемых медицинских семей, и Жанне чудилось, что они относятся к ней свысока. Участвуя в студенческих посиделках, она чувствовала себя неуютно. Мальчики не обращали на нее внимания, а девушки общались с ней как будто любезно, но Жанне казалось, что они ловят каждое ее движение, каждое неудачное слово, чтобы вдоволь посмеяться за спиной. Они были с ней нарочито внимательны, задавали вопросы про ее работу, но, слушая Жаннины обстоятельные ответы, хитро переглядывались и усмехались. Она, восемнадцатилетняя медсестра из Саранска, была для них чем-то вроде развлечения, как клоун на детском утреннике. Даже ее имя, казалось, служило им пищей для насмешек. «Ничего, все изменится, когда я стану женой Ильи», — утешала себя она.

Она не очень хотела идти к Ольге, но… Наступала зима, улицы были полны снежной каши, а сапоги совсем прохудились.


Жанна думала, что попадет на шумную студенческую вечеринку, с морем дешевого алкоголя и танцами, но выяснилось, что Ольга пригласила только своего молодого человека и Илью с девушкой. Принимая у Жанны куртку, она улыбнулась. Впрочем, Ольга никогда не подсмеивалась над ней, хотя и не считала нужным защищать от нападок других девчонок.

Накрыли аристократически скудный стол, Илья ловко откупорил бутылку хорошего вина. Оказывается, Ольга отмечала помолвку со своим молодым человеком. Вчера они подали заявление в загс, и теперь им хотелось тихих посиделок.

Это был очень приятный вечер. Первый «взрослый» прием в Жанниной жизни.

А потом Ольга оставила их ночевать, словно это само собой разумелось. Просто вышла из комнаты и через некоторое время вернулась уже в халате, с распущенными волосами, зевнула и сказала: «Я постелила вам в своей комнате. Пойдем, Жанна, покажу тебе полотенца».

Жанна растерялась. По спокойному виду Ильи она поняла, что он заранее знал, чем закончится этот вечер.


Приняв душ в чужой ванной, она надела Ольгин халат, чувствуя себя очень неуютно. Из зеркала на нее смотрела растерянная, испуганная девчонка, словно умоляя Жанну одуматься. «Пусть это случится, пусть он сделает это со мной, но не сейчас, не так! — мысленно взмолилась Жанна. — Пусть лучше наш первый раз будет в общаге, где нет такой роскошной ванной, да вообще никакой ванной нет, только душевая в конце коридора. Пусть там узкая железная кровать с гремучей сеткой, пусть слышно соседей за стеной и приходится вздрагивать от каждого шороха и каждую секунду ждать возвращения соседки. Но там мой дом, другого у меня нет. Приходи в мой дом, бери мое тело и мою душу. Пусть скрипучая кровать станет нашим первым семейным ложем, пока мы не заработаем на лучшее».

Она поспешно сняла халат и переоделась обратно в свои вещи. Пусть Илья отвезет ее в общежитие.

Но он так нежно обнял ее! Губы легко коснулись ее шеи…

— Как ты долго… Я извелся весь…

— Илья, пожалуйста, поедем домой!

Она сказала это еле слышно, ее решимость слабела с каждой секундой.

— Ну что ты, малыш! Чего ты испугалась?

Он ловко расстегнул пуговицы ее блузки и опустился на колени, проведя кончиком языка по животу. Жанна почувствовала, что ноги перестают ее держать, колени обмякли так, что она вынуждена была опуститься на диван. Сердце билось как сумасшедшее. «Уступи, — нашептывал ей сладкий голосок. — Вы не можете друг без друга, вы все равно что муж и жена, осталось только уладить формальности. Твой отказ оскорбит его, он подумает, что ты ему не доверяешь. Разве можно торговаться, Жанна? Ты любишь его, он любит тебя, что плохого может с вами случиться?»

«Ты прав, — ответила Жанна голосу. — Просто я никогда раньше этого не делала, вот и мучаюсь глупыми страхами. Точно так же я психовала бы в общаге. Нужно забыть обо всем, кроме нашей любви».

Он ласкал ее так нежно, так бережно касаясь самых укромных уголков ее тела, что Жанна совершенно не чувствовала стыда. Другой рукой он крепко, ободряюще обнимал ее. Когда Илья вошел, ее лоно с готовностью приняло его, боль была глухой, мимолетной и сразу исчезла, а вслед за ней исчезла и чужая комната, и весь остальной мир. Остались только они вдвоем — в невесомости, в пустоте, в вечности.

Глава вторая

То ли от переживаний, то ли из-за прогулки под дождем у Ильи Алексеевича разыгрался застарелый остеохондроз. Правое плечо болело так сильно, что трудно было даже подписывать бумаги. Все жалели главного врача, который ходил по клинике, неся руку, словно хрустальную вазу, и наперебой предлагали помощь. Илья Алексеевич отмахивался. Ему было не до капризов собственного организма.

«Рано или поздно пройдет само, или в крайнем случае я сдохну», — думал он, как думают, заболев, многие медики. Но плечо с каждым часом мучило все сильнее.

Чуть не взвыв от острой боли во время очередного рукопожатия, Илья Алексеевич поехал сдаваться в военно-медицинскую академию.

Деликатно постучав, он заглянул в ординаторскую. Виктор Сотников, молодой доктор, прилежно заполнял истории. За соседним столом праздно развалился другой молодой доктор — с нахальной физиономией. Илья Алексеевич поздоровался с обоими.

Сотникова он хорошо знал благодаря профессору Колдунову, который считал Виктора лучшим своим учеником. С другим доктором, психиатром Иваном Анциферовым, Илья Алексеевич раньше не был знаком лично, но знал, что недавно тот защитил его дочь Алису от разбушевавшегося в больнице наркомана. Поэтому, несмотря на боль, сердечно протянул ему руку. Молодой человек энергично потряс ее и вернулся к своему занятию — корчить рожи рыбкам в аквариуме.

— Хватит рыб донимать, Иван, — сказал Илья Алексеевич ревниво, — отсядь вообще. Они на тебя смотрят и размножаться не хотят.

Рыбки были давней страстью Ильи Алексеевича. Он разводил их с детства, даже в общежитии у него был маленький аквариум, в котором бурно, несмотря на тесноту, плодились гуппи и меченосцы. После нескольких лет брака жена заставила его от рыбок избавиться. От компрессора у нее болела голова, вода якобы выливалась из аквариумов и портила ценный паркет, и вообще «чертовы рыбы» занимали слишком много места. Илья Алексеевич перетащил все свое рыбное хозяйство на работу, где его подопечные неожиданно расцвели: потолстели, посвежели и принялись размножаться с неодолимой силой. Потихоньку страсть к рыбоводству овладела многими докторами, аквариумы появились почти во всех отделениях, а некоторые питомцы перекочевали в другие клиники. Эти вуалехвосты тоже были отдаленными потомками рыб Ильи Алексеевича.

Отстранив Ивана, он приник к стеклу и сразу забыл обо всем на свете.

— Ух ты!

Среди рыбьей мелочи в водорослях величественно висел тритон. Настоящее чудо, Илья Алексеевич раньше не видел таких красавцев. Большие круглые глаза на плоской морде смотрели мудро и укоризненно, широкий рот-кошелек был брезгливо поджат, а брюшко солидно выпячено. Лапки у тритона были коротенькие, с тонкими растопыренными пальчиками. Серая, в коричневых, как у леопарда, пятнах кожица казалась бархатистой, словно тритон вопреки законам природы был покрыт шерсткой. В ответ на восхищенный взгляд Ильи Алексеевича тритон милостиво шевельнул длинным хвостом и вновь застыл в неподвижности.

— Откуда он у вас? Я раньше нигде таких не видел! — От восторга Илья Алексеевич на секунду забыл и о боли в плече, и о других своих проблемах.

— Это нам больные принесли. Уж не знаю, где они его выловили.

— Супер! Сколько же ему лет?

— Понятия не имею, — засмеялся Сотников. — Он не говорит.

— Хорошо бы ему пару найти. В выходные съезжу на рынок, погляжу. Это у вас кто — самец, самка?

Виктор пожал плечами, а Иван решительно закатал рукав халата, явно намереваясь вытащить тритона из глубин и провести тщательный медицинский осмотр.

— Уймись, Иван! — остановил его Сотников. — Не лезь к нему, это же наш сотрудник! Мы с его помощью диагноз аппендицита ставим.

— Как это? — изумился Илья Алексеевич.

— Да очень просто. Подводим ребенка к аквариуму, показываем. Если он прилипает к стеклу, как вот вы, значит, все в порядке, а если ему тритон по фигу, то надо оперировать. Точность диагностического теста стопроцентная.

— Статью напишите. Симптом тритона в диагностике острого аппендицита, — посоветовал Илья Алексеевич. — Витя, я чего пришел-то… Остеохондроз замучил, спасу нет. Можешь массаж сделать?

Сотников молниеносно освободил от историй два сдвинутых вместе стола и расстелил на них байковое одеяло.

— Ложитесь!

Илья Алексеевич неловко разделся до пояса, явив миру крепкий торс полного сил мужчины, и лег на живот. Виктор размял руки, как делает пианист, подходя к роялю, и принялся массировать спину. Пальцы у него были железные, Илья Алексеевич замычал от боли.

— Потерпите, сейчас легче станет.

— Да уж терплю.

Иван с интересом наблюдал за экзекуцией, приговаривая, что согласиться на такое могут только законченные мазохисты. То, что Илья Алексеевич был гораздо старше его и занимал высокую должность, ничуть не смущало молодого психиатра.

Сделать ему замечание за нарушение субординации язык не поворачивался, все-таки спаситель дочери. Иван встал, потянулся, и Илья Алексеевич невольно залюбовался его гибким сильным телом. У парня были правильные и тонкие черты лица, но, слава Богу, он не выглядел слащавым красавцем. «Хорошо бы мне такого зятя», — вдруг подумал Илья Алексеевич. Сердце тут же заныло.

Иван открыл холодильник, стоявший в дальнем углу ординаторской, вытащил шмат сала, отрезал кусочек и, насвистывая, покрошил его на разделочной доске. Прежде чем Илья Алексеевич успел его остановить, он бросил кусочки сала в аквариум.

Илья Алексеевич исторг стон боли не физической, но душевной.

— Ты что творишь, фашист?

— Кормлю ценного сотрудника. Смотрите, как лопает!

Действительно, тритон вышел из нирваны и теперь бодро плавал у поверхности, глотая сало.

— Обожрется, — предрек замогильным голосом Сотников, разогревая мышцы Ильи Алексеевича. — Заработает себе панкреатит. Или кишечную непроходимость. Учти, Иван, клизму ему ставить будешь ты.

Заверив тритона, что не допустит, чтобы злые люди морили его голодом, Иван церемонно попрощался. Ему пора было на лекцию.

— Это просто варварство! — заявил Илья Алексеевич, но тут Сотников приступил непосредственно к массажу, и бедному пациенту стало не до тритона.

Он уронил голову на стол и закрыл глаза. Каждый раз, когда Витя делал ему массаж, Илье Алексеевичу казалось, что тот разбирает его скелет по косточкам, а потом собирает заново, но обострения снимались только этими мучительными сеансами.

Стукнула дверь.

— Витя, черт тебя дери, — сказал знакомый голос. — Илья, привет! Сочувствую тебе.

— Ян Александрович! Мое почтение! — Пользуясь тем, что при появлении профессора Сотников перестал терзать его плоть, Илья Алексеевич приподнял голову.

— Как ты? Терпишь? — наклонился к нему Колдунов. — Я один раз отдался ему в руки, так он чуть в блин меня не раскатал!

— Да нет, ничего. Даже приятно.

— Правда? Илья, знаешь, я уже вторую неделю собираюсь тебе звонить. Но раз уж ты здесь… Можно, я тебя кое о чем попрошу?

Илья Алексеевич прокряхтел, что да, можно.

— Видишь ли, я тут наконец полную пенсию выслужил. Могу погоны снимать. И я подумал, не возьмешь ли ты меня к себе на полную ставку? Работал бы у тебя, в академии гражданским профессором совмещал, плюс денежки бы капали от родного государства. С пенсией по жизни! А? Мне ведь много не надо, больше чем на простого хирурга я не претендую. Руководящей работы на всю жизнь наелся.

— Завтра поговорю с кадровиком. Половинку ты у нас дежурствами вырабатываешь, найдем тебе и целую. А ты точно на руководящую работу не хочешь? У меня ведь начмеда по хирургии до сих пор нет. Может, пойдешь?

— Ты это серьезно?

— Абсолютно.

— Я подумаю, ладно?

— Думай, только недолго. Но учти, я буду счастлив, если ты согласишься.

Бормоча, что стоит человеку после тридцати лет беспробудного труда настроиться на заслуженный отдых, как добрые люди тут же надевают на его шею новое ярмо, профессор достал сигареты.

— А к тебе, Витя, у меня вот какое дело. Ты сегодня ответственным по клинике дежурил?

— Дежурил.

Колдунов раскрыл принесенный с собой журнал. Илья Алексеевич почувствовал, как Витины руки замерли на его спине.

— Тогда расскажи мне, что за люди избили Петра Великого? Как это получилось вообще?

— Не понял?

— Витя, я сам не понял. Вот, изволь, в журнале телефонограмм русским по белому написано: обстоятельства травмы — избили Петра Великого. Подпись твоя?