Увидев из окна, что он занял боевой пост, она позвонила ему на трубку:

— Илья, если ты сейчас добром не уйдешь, решай: либо я буду ночевать на службе, либо ты — в милиции.

Номер, конечно, у него не высветился.

Что ж, ему хватало и таких мимолетных соприкосновений с любовью своей юности.

По ночам он лежал в постели, слушал, как за стенкой Алиса встает покормить ребенка, и думал, что где-то по земле ходит еще одна его дочь. Какая она, о чем думает сейчас? Это было странное, удивительное ощущение, почти не отравленное чувством вины.

Несколькими словами Жанне удалось освободить его от этого чувства, и теперь он почти не терзался от того, что его ребенок рос без его поддержки, а любимая женщина мыкалась одна. Было как было, говорил себе он, тихо радуясь, что они выстояли под натиском жизненных бурь и оказались сильнее, чем он сам.


После возвращения Ванина жизнь потекла размеренно и спокойно. Алиса занималась ребенком и домом, не забывая заботиться о муже. Академия ушла в коллективный отпуск, и ему не нужно было ходить на кафедру, но он усердно работал над диссертацией, надеясь к сентябрю представить готовый экземпляр, а заодно набрал множество дежурств везде, где работал по совместительству, так что Алиса видела его мало.

Он был с ней любезен, оказывая все знаки внимания, на которые может рассчитывать достойная жена. Но Алиса тяготилась атмосферой холодной сдержанности и видела, что мужу трудно быть с ней, образно говоря, застегнутым на все пуговицы. Ей хотелось растопить выросшую между ними ледяную стену, но инстинктивно она понимала — ее привязанность, душевный порыв только еще больше унизят ее в его глазах. Он питает к ней остатки уважения только потому, что знает — она справится и без его поддержки. Как только он поймет, что Алиса без него не может, все! Она окончательно превратится в жалкое существо, цепляющееся за него, чтобы выжить.

Она ненавидела его за обиды, которые он ей нанес, за незаслуженное презрение платила ему той же монетой, но чувствовала, что физически он становится для нее все более притягательным. Глядя на его сильные и ловкие руки, Алиса ощущала радостное волнение плоти, слабые отзвуки блаженства, которое, знала она, они могли бы пережить, если бы доверились друг другу.

Ни одна ночь, свободная от его дежурств, не проходила у них без секса, но теперь Алиса жестко держала себя в руках, запрещая своему телу получать удовольствие. Она не хотела давать мужу такую власть над собой.

Вернувшись с дежурства, он застал Алису в дверях. Она собиралась на прогулку с Сережей.

— Давай коляску спущу.

— Я сама. Ешь и ложись, пока мы гуляем.

— Сама, сама, — проворчал Ваня, вскидывая коляску на бедро.

Лифт в доме был очень маленьким, коляска не влезала, и выходить приходилось в два приема. Сначала спускать коляску, а потом возвращаться за малышом. Что, если бы они жили на третьем этаже, а не на четырнадцатом?

Ваня не стал подниматься, а медленно зашагал рядом с ней.

— Хочешь, я с ним похожу, а ты пробегись пока по магазинам?

— Нет, спасибо. Я не так уж одичала, как ты думаешь. Папа меня часто отпускает проветриться. «Иди, — говорит, — доченька, трахайся с Васильевым на здоровье». И я иду.

Ваня хмыкнул:

— А знаешь, я видел вчера Колдунова, и он мне рассказал про твои роды. Прости, я был не прав.

Сережа завозился в коляске, Алиса прибавила шагу. Обычно сын мгновенно засыпал, стоило ему оказаться на свежем воздухе.

— Что это меняет? Я все равно была любовницей Васильева. И ты хочешь знать обо мне только это.

Помолчали. Алиса бодро катила коляску к парку, Иван отстал на несколько шагов, чтобы покурить.

Стоял один из сухих, но пасмурных летних дней, когда тяжелое свинцовое небо низко висит над городом, напоминая о скором приходе осени. Кое-где в пышных и свежих кронах попадались желтые листья, словно первая седина, а на клумбах тюльпаны сменились астрами и хризантемами. Как быстро миновало лето… Так и вся жизнь пронесется незаметно. Они очнутся холодной зимой старости и с ужасом поймут, что не могут обогреть друг друга.

Аккуратно выбросив окурок в урну, Ваня догнал жену:

— Я оскорбил тебя тогда напрасно. Мне стыдно, Алиса, я прошу тебя меня простить.

— Отчего же напрасно? Ты же не специально меня унижал, правда? Ты же все это чувствовал ко мне? Причем задолго до того, как узнал, что меня увезли рожать из академии! Просто раньше ты себя сдерживал, а тогда не смог. Я прекрасно знаю, как ты ко мне относишься, давно с этим смирилась и, как видишь, живу.


Не оставляя попыток увидеться с Жанной, Илья Алексеевич задействовал светские знакомства. Их было не так уж много, все тот же Колдунов, который, хоть не блистал в обществе, по-свойски знался с половиной городской элиты. Обозвав друга сексуально помешанным тритоном без мозгов, зато с манией величия, Ян Александрович добыл ему приглашение на очередной благотворительный раут, где, по слухам, ожидали Линцову.

Илья Алексеевич отправился в магазин, где с помощью зятя приобрел шикарный костюм в сдержанную елочку и невиданной красоты серо-жемчужный галстук. Ваня заставил его разориться на бальные штиблеты и тончайшие шелковые носки, после чего Илья Алексеевич ощутил себя настоящим метросексуалом.

Зять довел штиблеты до зеркального блеска и разрешил Илье Алексеевичу подушиться своим одеколоном, хранившимся еще с холостяцкой поры, дав гарантию, что перед этим ароматом не устоит ни одна дама, благо испытаний в свое время было проведено достаточно.

Не то чтобы Илья Алексеевич надеялся своим внешним видом поразить Жаннино сердце, просто хотелось, чтобы она видела, как он старается ради нее.

Волнуясь, он купил огромный букет нежно-белых упругих и свежих роз, понимая, что этот дар будет принят скорее с горечью, чем с радостью. Какой букет может искупить разрушенную жизнь и годы тяжелых испытаний?


Он прибыл на вечеринку одним из первых и, сделав скромный взнос, занял стратегическую позицию возле входа. Букет Илья Алексеевич прятал за спиной, но окружающие все равно на него посматривали. Наконец после томительного ожидания, показавшегося ему вечностью, в зале появилась Жанна. Она была одна и так хороша, что он не смог подойти сразу: несколько минут просто жадно смотрел на нее.

Жанна была в чем-то темном и очень простом, с закрытыми плечами. Узкая прямая юбка едва закрывала колени, и Илья Алексеевич с наслаждением смотрел на ее икры — ничуть не точеные, обычные полноватые икры обычной женщины, и это очень ему нравилось.

Удостоив его кивком и лукавой улыбкой, Жанна отправилась «вращаться». Она, не касаясь, целовалась с дамами в щечку, мужчины галантно склонялись над ее рукой, а менее важным гостям Жанна кивала, как ему. Такие, верно, у нее были светские обязанности.

Наконец Илья Алексеевич набрался мужества.

— Здравствуй, Жанна. — Он протянул цветы.

— Спасибо, очень мило.

Передавая букет, он удержал ее за руку:

— Прошу тебя, давай поговорим. Обещаю, что не отниму у тебя много времени.

— Похоже, у меня нет выбора. Ладно, куда пойдем?

— Не знаю… — растерялся Илья Алексеевич. — Куда скажешь.

— Тогда просто пройдемся.

Вечеринка проходила во Дворце молодежи, и, выйдя оттуда, они оказались на родной Петроградской стороне, исхоженной вдоль и поперек в дни юности.

Жанна была на высоких каблуках, Илье Алексеевичу жали новые ботинки, но, взявшись под руку, они мужественно двинулись к Большому проспекту.

— Помнишь, здесь мы всегда пили кофе? — спросил Илья, и они надолго замерли перед сияющей витриной фирменного бутика.

— Как все изменилось…

— А ты такая же, как раньше.

— Да и ты молодец.

— Жанна, я ушел от нее, — бухнул Илья отчаянно и почувствовал, как рука, до сих пор уютно лежавшая на его локте, вдруг застывает и пытается покинуть свое убежище.

Жанна горько улыбнулась:

— Эх, Илья, жизнь тебя ничему не учит! Ты сто лет назад предал меня ради нее, а теперь хочешь исправить дело, предав ее?

— Я не из-за этого ушел. Не хочу жаловаться, но мне всегда с ней было очень тяжело.

— Ты выбрал ее, так живи. — Жанна опять улыбнулась, отчасти смягчая резкость своих слов. — Я понимаю, что с тобой происходит. Ты за что-то обижен на Тамару, взбудоражен нашей встречей и в таком разгоряченном состоянии совершаешь дикие поступки. Скоро ты успокоишься и захочешь к ней вернуться. Мне, честное слово, неловко, что я спровоцировала ваш конфликт.

— Жанна!

— Тихо, тихо. — Она на секунду тесно прижалась к нему. — Не нужно ничего говорить. Проводи меня к Тучкову мосту, и эта дорога будет нашей. А потом расстанемся и прекратим мучить друг друга, хорошо?

Они медленно шли по оживленному проспекту. Люди обгоняли их, толкали, но они не замечали ничего вокруг, словно брели по пустынным улицам своих воспоминаний.

— А тут, если повернуть направо, был раньше магазин «Океан», помнишь? Что там сейчас?

— Не знаю, я не бываю здесь. Помнишь, ты все время покупала там маленьких осьминожек для салата и заставляла меня их резать, потому что у них были большие печальные глаза, и ты боялась, когда они на тебя смотрели?

— Ага. А помнишь, мы стояли три часа за карпами, и ты приготовил из них корейскую еду «хе»?

— Конечно. А потом, после занятия по паразитологии, узнав, какие твари живут в сырой речной рыбе, вся общага пила таблетки от глистов и грозилась меня убить…

— Боже, какие мы были дураки!

— Идиоты, — мрачно согласился Илья Алексеевич.

До Тучкова моста оставалось совсем чуть-чуть, и каждый шаг, приближающий разлуку, отдавался болью в его сердце.

— Жанна, послушай, — торопливо начал он, — я ведь не знал, как сильно тебя люблю! Я чувствовал себя молодым и сильным, думал, горы сверну, и почему-то считал, что это я сам по себе такой, а на самом деле так было только потому, что ты была рядом. Я был счастлив и свободен, только пока ты держала в своих руках мою душу. И ты держала ее так нежно, так бережно, что я не ощущал твоих рук. А когда я вырвался из них, то сразу упал и разбился, это правда! Без тебя я никто, только понял это слишком поздно, после того как двадцать лет был никем. Я не жил без тебя, Жанна!

Она вздохнула.

— Ты не думай, я не собираюсь набиваться к тебе в любовники или в мужья. Я понимаю, что ты не захочешь довериться человеку, который один раз так подло обманул тебя и разрушил все твои надежды. Если ты скажешь, что давно забыла и разлюбила меня, я буду даже рад — значит, хотя бы этого страдания не было в твоей жизни. Но мне очень важно знать, что ты есть, что я могу иногда повидать тебя и убедиться, что с тобой все в порядке. Пожалуйста, дай свой телефон или прикажи секретарше, чтобы соединяла меня с тобой.

Жанна грустно покачала головой:

— Возвращайся к жене, Илья. Нам с тобой незачем видеться, чтобы любить друг друга, я смотрю, у нас и так прекрасно это получается. А семья есть семья. Ты жил с Тамарой двадцать лет, куда ты от них денешься? Я не хочу, чтобы ты метался между нами.

— Я ушел от нее не для того, чтобы быть с тобой. Сейчас я живу с дочерью, зятем и внуком и не чувствую себя одиноким. Я ничего у тебя не прошу. Просто знай — я принадлежу тебе. В любую минуту я приду и сделаю ровно то, что ты скажешь.

Они вышли на набережную. Водитель Жанны заметил их, погудел и медленно отъехал от поребрика.

— Вот я и говорю — иди к жене, — засмеялась она.

— Это запрещенный прием.

— Ничего, потерпишь.

— Пожалуйста, давай погуляем еще…

— Не надо, дорогой. Перед смертью не надышишься. Простимся быстро. Вспоминай обо мне не слишком часто, но с радостью, а если загрустишь, думай о том, что наш брак вполне мог оказаться неудачным. Все, счастливо тебе. — Она легко коснулась губами его губ и исчезла в машине.

Автомобиль быстро растворился в сумерках, исчез среди других машин.

Илья смотрел вслед, замирая сердцем, надеялся, вдруг она одумается, вернется…

Ничего, пусть ему суждено доживать без нее. Теперь, зная о том, что она здорова и счастлива, он способен вытерпеть любое горе.

Глава пятнадцатая

Все бегали, ругались и доводили друг друга до нервного срыва. Сережа, чувствуя напряженную обстановку в семье, периодически оглашал окрестности басовитым ревом, Алиса летела к нему, брала на руки и трагическим голосом заявляла:

— Никуда не поеду!

Илья Алексеевич выхватывал внука, изо всех сил прижимал к себе и восклицал:

— Нет, ты обязана там появиться!

— Да, Алиса, — вторил ее муж, — ему уже четыре месяца, как-нибудь продержится два дня без мамки!