На прощанье он нежно меня целует:

– Ступай, девочка моя. Будь умницей. Не теряй гордости, не будь слишком покорной, сделай так, чтобы ты была желанной…

«Желанной…» Я и так желанна, увы! Но отнюдь не благодаря продуманной тактике.


Когда Рези приходит ко мне, я нервничаю ещё больше. Я принимаю её здесь, в спальне, – это наша с Рено комната. Стоит повернуть ключ – и мы одни. Однако я не хочу. Мне, кроме всего прочего, претит мысль, что горничная моего мужа (молчаливая девушка, чьи движения бесшумны и вялы) вдруг постучит в запертую дверь: «Тут корсаж госпожи… портниха хотела бы ещё раз обмерить проймы». И наверняка под дверью будет подслушивать Эрнест, лакей, похожий на святошу. Вся эта прислуга – не моя, я прошу их о чём-нибудь крайне редко и через силу. А больше всего я, надобно признаться, боюсь любопытства Рено…

Вот почему, сидя в спальне, я безучастно наблюдаю за Рези, которая находится во всеоружии своего очарования и. морща носик, осыпает меня упрёками:

– Вы ничего для нас не подыскали, Клодина?

– Нет.

– Вы не обращались к Рено?

– Нет.

– Это жестоко…

Она едва слышно выдыхает это слово и неожиданно опускает глаза, а я чувствую, что вот-вот сдамся. Но появляется Рено, деликатно стучится и слышит в отчет раздражённое «Войдите».

Мне совсем не нравится, что по отношению к Рено Рези ведёт себя с кокетливой покорностью; не люблю Я и его манеру вынюхивать у неё то, что мы от него скрываем, шарить глазами по её волосам и платью, словно надеясь увидеть следы моих ласк.

Вот и сегодня при мне… Когда она входит, он целует ей обе руки ради удовольствия сказать потом:

– У вас, теперь, кажется, одни духи с Клодиной: сладковато-тяжёлый шипр.

– Да нет! – простодушно возражает она.

– Значит, мне показалось.

Рено переводит на меня понимающий одобрительный взгляд. Всё у меня внутри восстаёт… Может, повиснуть от отчаяния у него на усах, пока он не закричит, не ударит меня?.. Нет. Я ещё держусь, креплюсь изо всех сил, глядя на этого вежливого мужа, позволяющего жене резвиться, предаваясь невинным детским забавам. Кстати, он готов уйти, проявляя оскорбительную сдержанность кабинетного червя. Я пытаюсь его удержать:

– Останьтесь, Рено…

– Ни за что! Рези выцарапает мне глаза.

– С какой стати?

– Я слишком хорошо знаю, душенька, чего стоит свидание с тобой…

Мою радость отравляет страх: а что, если непостоянная и лживая Рези отдаст предпочтение Рено! Как нарочно, сегодня он чертовски хорош в длинной визитке; у него изящные ноги, широкие плечи… И Рези тут как тут, причина всех моих хлопот – в манто из выдры, на золотых волосах – весенняя шляпа, украшенная сиренью и зелёными листьями… Я чувствую, как меня подхватывает уже знакомая волна жестокости, заставлявшая меня когда-то бросаться на Люс с кулаками, царапаться… Каким сладким бальзамом показались бы мне сейчас слёзы Рези, пролейся они на мою истерзанную душу!

Она замолкает, смотрит, и её взгляд красноречивее всяких слов… Я не могу устоять и сдаюсь.

– Рено, дорогой, вы куда-нибудь собираетесь перед ужином?

– Нет, девочка моя, а почему ты спрашиваешь?

– Я бы хотела поговорить… попросить об одной услуге.

Рези вскакивает с кресла, торопливо поправляет со счастливым видом шляпу… она поняла:

– Я ухожу… Да, вот именно, никак не могу остаться… А завтра мы побудем вместе подольше, да, Клодина? Ах, Рено, как, должно быть, вам завидуют, что у вас такая прелестная девочка!

Она исчезает под шелест собственных юбок, оставив Рено в замешательстве.

– Она что, с ума сошла? Что это с вами обеими?

(Боже мой! Заговорю ли я когда-нибудь? До чего тяжело!..)

– Рено… я… вас…

– Что такое, девочка моя? Какая ты бледненькая!

Он сажает меня к себе на колени. Может быть, так будет легче…

– Дело вот в чём… У Рези весьма назойливый муж…

– Это верно, особенно для неё.

– И для меня тоже.

– Вот так так! Хотел бы я на это посмотреть!.. Неужели он себе позволяет что-нибудь такое?..

– Нет. Не двигайтесь, обнимите меня снова, вот так… Просто этот несчастный Ламбрук всё время торчит у нас за спиной.

– Ах, вот как?.. (О чёрт! Я ведь знаю, что Рено далеко не глуп. Он же всё понимает с полуслова.) Ах ты, влюблённая крошка! Значит, кто-то мучает тебя с твоей Рези? Что нужно сделать? Ты же знаешь: твой старый муж тебя любит и не станет лишать радости… Твоя светловолосая подруга прелестна, она так тебя любит!

– Да? Вы так думаете?

– Уверен! Вы прекрасно друг друга дополняете. Твоей янтарной красоте не страшен её блеск… Но не всплеск – получился александрийский стих!

У него задрожали руки… я знаю, о чём он думает… Тем не менее я ищу спасения в его голосе: в нём звучит нежность, неподдельная нежность…

– Чего ты хочешь, пташка моя любимая? Чтобы я завтра освободил на полдня эту квартиру?

– Нет!..

Помолчав в смущении, я прибавляю:

– …Вот если бы мы могли… где-нибудь ещё…

– Да нет ничего проще! (Он резко поднялся, поставил меня на ноги и теперь молодцевато вышагивает по комнате.) Где-нибудь ещё… Вот, например… Нет, не то… А, я знаю, как тебе помочь! (Он снова подходит ко мне, обнимает за плечи и тянется к моим губам. Но я в таком смущении, что отвожу взгляд…) Прелестная моя девочка! Будет тебе твоя Рези, а Рези получит Клодину, ни о чём не беспокойся. Придётся только подождать день-другой – целую вечность, правда? Поцелуй своего папочку, он заткнёт уши и закроет глаза на ваши проказы!..


Радость, обладание Рези во всём её блеске и благоухании, облегчение после моего признания Рено – всё это не снимает с меня тяжести другого рода… О дорогой Рено, как бы я хотела получить от вас сухой категоричный отказ!..

Я надеялась, что эта ночь ожидания пройдёт хорошо, сердце будет радостно биться в предвкушении встречи, образ Рези мелькнёт сквозь сладкую дрёму будто в тумане… Однако само это ожидание напоминает мне о том, как я с нетерпением ожидала в комнатушке на улице Жакоб другую гостью, более юную и пылкую… Нет, ошибаюсь, эта бессонная ночь похожа скорее на ту, когда я два года назад ждала встречи с Рено… Понравлюсь ли я Рези? Ну уж в страстности мне не откажешь!.. Измотанная бессонницей, я легонько толкаю худой иззябшей ногой чутко спящего Рено, устраиваюсь на его руке, прижавшись к нему всем своим дрожащим телом, и наконец забываюсь сном.

Одно сновидение сменяет другое, они перетекают друг в друга, смешиваются и не поддаются анализу; время от времени мелькает юный гибкий силуэт, похожий чем-то на лунный лик, то ныряющий в облака, то снова выплывающий на небосклон… Когда я окликаю: «Рези!», она оглядывается и становится похожа на смуглую малышку Элен: тот же выпуклый нежный лоб, те же бархатистые веки, та же пухлая короткая губка… Зачем мне приснилась эта мельком виденная и почти забытая девочка?


Рено даром времени не терял. Вчера он вернулся к ужину оживлённый, шумный и заботливый.

– Дай знать Рези! – целуя меня, говорит он. – Пусть эта юная колдунья помоется перед завтрашним шабашом!

– Завтра? И где же?

– Встречаемся здесь: я отвезу вас на место. Не годится, чтобы видели, как вы входите вдвоём; кроме того, я помогу вам устроиться.


Такая комбинация несколько охлаждает мой пыл: я бы предпочла получить ключ, адрес комнаты, свободу…

Рези приходит раньше времени, вид у неё озабоченный; я, пытаясь изобразить на лице улыбку, говорю:

– Не угодно ли отправиться со мной? Рено нашёл нам… как бы это сказать… холостяцкую квартирку.

В её глазах прыгают зайчики.

– А-а!.. Так он знает, что я знаю, что…

– Вот чёрт! Разве было возможно действовать иначе? Вы же сами мне советовали – да как настойчиво. Рези, за что я вам теперь очень благодарна! – обратиться за помощью к Рено…

– Да, да… (Её серые глаза смотрят ласково и вместе с тем лукаво; вдруг в них вспыхивает беспокойство, она ловит мой взгляд, то и дело приглаживая золотистый пушок непокорных волос на затылке…) Боюсь, вы сегодня любите меня недостаточно для… этого, Клодина!

Она сказала это, вплотную приблизившись ко мне, я почувствовала на себе её дыхание, и этого оказалось довольно: я крепко сжимаю челюсти, так что у меня краснеют уши…

– Я всегда люблю вас… даже слишком сильно… безумно. Рези… Да, я бы хотела, чтобы никто на свете не имел права разрешать или запрещать нам встречаться, когда мы забываем обо всём и чувствуем себя в полном одиночестве. Но если я могу за надёжно запертой дверью на мгновение поверить, что вы принадлежите мне, в первую очередь мне, или даже только мне… я ни о чём не буду жалеть.


Она с мечтательным видом слушает мой голос, даже, может быть, не понимая моих слов. Мы одновременно вздрагиваем, когда входит Рено, и Рези на какое-то время лишается уверенности. Он понимающе улыбается, отчего её смущение понемногу проходит, и с заговорщицким видом достаёт из жилетного кармана ключик:

– Тс-с! Кому же его доверить?

– Мне! – протягивая руку, властно говорю я.

– Мне! – ласковым голосом умоляет Рези.

– Не-зна-ю-как-мне-быть! – скандирует Рено. – Придётся вам тянуть жребий, девочки.

Из-за этой дурацкой шутки в стиле Можи и пронзительного смеха Рези в ответ на слова Рено я едва не взрываюсь от бешенства. Рено предчувствовал такой исход! Он встаёт.

– Идёмте, девочки, автомобиль внизу.


Сидя против нас на жёстком откидном сидении, он с трудом скрывает, как возбуждён нашей проказой. Нос у него белеет, а усы вздрагивают, когда он скользит взглядом по Рези. А та неуверенно пытается поддерживать разговор, умолкает, вопросительно заглядывает в моё печальное надменное лицо: я теряю терпение…

Да, я сгораю от нетерпения! Мне страстно хочется вкусить того, чему предшествовали всю эту сумасшедшую неделю настойчивые мольбы моей подруги; но особенно тяжело мне дождаться, когда кончится это шокирующее путешествие втроём…

Как?! Мы останавливаемся на улице Гёте? Так близко? А мне показалось, что мы ехали целых полчаса… Лестница, ведущая в дом под номером пятьдесят девять, – весьма внушительная. В глубине двора – конюшни. Три этажа. Рено бесшумно распахивает дверь: все стены, включая переднюю, обтянуты шёлком, отчего в квартире царит гнетущий полумрак.

Пока я с некоторым предубеждением осматриваю небольшую гостиную, дальновидная Рези (я умышленно не называю её опытной Рези) подбегает к окну и исследует улицу, не поднимая занавесок из белого тюля. Видно, удовлетворившись осмотром, она вместе со мной бродит по крошечной гостиной, которую маньяк-любитель эпохи Людовика XIII испанского периода украсил шедеврами из резного и золочёного дерева, тяжёлыми рамами с грубым орнаментом, христами, агонизирующими на ярком бархате, отталкивающими молитвенниками, а также огромной витриной в виде носилок, массивной и красивой, на боковых стенках которой выступают вырезанные и позолоченные дары осени: яблоки, виноград, сливы… Эта кощунственная простота мне по душе, я расслабляюсь. За приподнятой портьерой видны угол светлой спальни в английском стиле, медная шишка кровати, кресло, обитое весёленькой тканью в цветочек…

Словом, впечатление очень приятное.

– Рено! Это прелестно! – заявляет Рези. – У кого мы в гостях?

– Вы у себя дома, красавицы! Вот электричество. Здесь – чай и лимон, сандвичи, там чёрный виноград, ну и, разумеется, к вашим услугам моё сердце, оно принадлежит вам обеим.


До чего он непринуждён, как безупречно исполняет свою сомнительную роль! Я наблюдаю за тем, как он с женской предупредительностью и ласковостью расставляет блюдца, как улыбается своими иссиня-чёрными глазами, как протягивает Рези виноградную гроздь и та кокетливо надкусывает ягоду… Впрочем, почему я удивляюсь на него, если моё поведение кажется ему вполне естественным?


…Я прижимаю её к груди, она льнёт ко мне всем телом. Я ощущаю прикосновение её прохладных коленей, она щекочет меня своими крашеными коготками. Её скомканная рубашка напоминает скорее муслиновую тряпку. Я бережно поддерживаю её голову (она покоится у меня на локте), её лица не видно: его захлестнула волна роскошных волос. День клонится к вечеру, тень опускается на светлую обивку, непривычную для моих глаз и потому мешающую мне забыться. Рези говорит, почти касаясь моих губ, и время от времени у меня перед глазами поблёскивают, словно уклейка, её белоснежные зубы. Рези говорит оживлённо, она подняла руку и рисует в воздухе указательным пальцем то, о чём говорит. Я слежу за тем, как её белая рука описывает в наступающих сумерках круги, и этим жестом Рези словно подчиняет себе мою сломленную волю: меня охватывает приятная истома…

Я бы хотела, чтобы Рези испытывала такую же грусть, как и я, с тоской и страхом провожала каждую проведённую нами минуту или хотя бы оставила меня наедине с моим воспоминанием… Сию минуту Рези поражает изысканной прелестью. А совсем недавно она была умопомрачительно красива…