Но дверь открылась, и слышно было, как шаги приблизились к кровати. Ариэль лежала с закрытыми глазами и старалась дышать как можно спокойнее, хотя и не сомневалась, что Алекса ей не обмануть.

– Ариэль, я знаю, что ты не спишь. Я уже лежал в постели, читал и тут услышал твой крик. В чем дело? Что, опять кошмары?

Ариэль со вздохом открыла глаза. На Алексе была пижама из гладкого блестящего шелка. Причуда, разумеется, но вполне безобидная, как-то сказал ей Алекс, – он любит ощущать во сне ласкающее прикосновение шелка.

– Да, – ответила Ариэль, – но теперь все прошло.

Алекс не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

Сорвав одеяло, он опустился на колени у самого изголовья и наклонился к ней. Глаза его лихорадочно блестели. Пижама на бедрах натянулась, и Ариэль увидела, что Алекс изнемогает от желания. Чего это он так возбудился, смутно подумала она, от ее страха, что ли?

И тем не менее Ариэль послушно подвинулась, уступая ему место на кровати, и не сопротивлялась, когда он задрал ее ночную рубашку. На мгновение ей показалось, что, увидев синяки у нее на груди, он смутился, но нет, Алекс, не говоря ни слова, опустил голову, и, почувствовав прикосновение его влажных, горячих губ, Ариэль испугалась, что однажды, удовлетворяя свое неистовое желание, он просто проглотит ее целиком.

По-прежнему молча Алекс потянулся к лампе и выключил свет. Услышав шелест ткани, она поняла, что он раздевается, и в следующее мгновение почувствовала, как он устраивается подле нее.

– Ну же, – требовательно сказал он, и Ариэль, повиновавшись, стала ласкать его, как он учил, предчувствуя, что вот-вот и в ней проснется темное желание.

Она знала, что, удовлетворив свою похоть, Алекс и ей сделает хорошо, так откуда же это ощущение, будто вываляли ее в зловонной грязи? И осмелится ли она когда-нибудь кому-то – психиатру, исповеднику, другу, Лэйрду – сказать всю правду? Как признаться в том, что, пусть и вызывает у нее отвращение то, чем занимаются они в темноте, все равно оттолкнуть Алекса она не может, ибо слишком сильно нужен ей секс, пусть даже в такой, извращенной форме?

* * *

Потом, когда Алекс уже вернулся к себе в комнату, Ариэль снова зажгла свет и бросила взгляд на небольшие часы из слоновой кости, стоявшие на ночном столике. Только десять, Стефани наверняка еще на ногах. Порывшись в столе, Ариэль извлекла список телефонов, что дала ей Дженис, и обнаженная, как была, набрала номер.

Глава 20

По окончании того этапа своей жизни, который Стефани именовала «дурными временами» – когда ее всячески терроризировали и когда такой страшной смертью умерла ее любимая кошечка, – она уже больше не заводила домашних животных. От пережитого ужаса она боялась новой привязанности, и хотя близнецы постоянно уговаривали ее завести собаку, она упорно отказывала им.

Маловероятно, конечно, что она так же привяжется к кому-то, как в детстве, и все равно ей страшно становилось при одной мысли о том, каково будет детям, случись что-нибудь с новой кошкой либо собакой. Объяснить Ронни и Чаку истинные причины отказа было невозможно, вот она и повторяла, что от собак в доме один только беспорядок, что в шерсти у них заводятся блохи, что они жуют обувь, что ветеринар стоит безумно дорого, а они в ответ обещали, что возьмут на себя все: и кормежку, и прогулки, и чистку ковров.

Когда они заявили, что готовы разносить газеты и на вырученные деньги покупать собачью еду и оплачивать счета ветеринара, Стефани вспылила и сказала, что и слова больше не хочет слышать на эту тему. Разговоры действительно прекратились, но печальные взгляды остались, как остались тяжелые вздохи и беседы о том, какие потрясающие собаки у их приятелей.

Не то чтобы Стефани просто дурачила детей. Не будучи такой уж домовитой хозяйкой, она тем не менее не любила беспорядка. Даже девочкой ей было не по себе в неубранном доме. Что вообще-то говоря, довольно странно, поскольку мать ее к этим делам была вполне безразлична, объясняя – если вообще снисходила до объяснений – это безразличие тем, что слишком занята, чтобы еще пыль с мебели стирать. Однажды один из соседей насплетничал, что по поводу их дома думает другой сосед, на что мать Стефани сказала, что на чужие мнения ей наплевать.

Но Стефани, подслушавшей этот разговор, было не наплевать. Свою комнату она всегда держала в чистоте и порядке, платья всегда на месте, куклы и другие игрушки – тоже, на старой ореховой мебели – ни пылинки. Услышав, что говорят о матери, она взяла на себя уборку всего дома, что, впрочем, осталось почти незамеченным.

После замужества Стефани всегда держала уже свой собственный дом в идеальном порядке. Однажды, когда она попросила Дэвида в виде особой любезности класть грязные носки в бельевую корзину, а не на ее крышку, он сказал, что она просто помешана на чистоте. После Дэвид извинился, но Стефани этого эпизода, весьма ей не понравившегося, не забыла.

И чего это она именно сегодня вспомнила Дэвида? Думать-то надо совсем о другом – предстоит собеседование с возможным работодателем.

Аккуратно объехав припаркованную машину, она немного добавила газу. До назначенного часа оставалось еще много времени, но рисковать не хотелось – что, как попадешь в пробку? Лучше уж подождать на месте, чем с самого начала произвести дурное впечатление своей необязательностью.

Нервничая перед предстоящим собеседованием, Стефани тем не менее, как всегда, вела машину аккуратно, и, когда какой-то сумасшедший водитель рванул прямо от тротуара на середину дороги, она успела ударить по тормозам и избежала столкновения. Обидчик, набирая скорость, устремился вперед, а Стефани, наоборот, остановилась у бордюра, чтобы отдышаться.

Приходя постепенно в себя, она огляделась и обратила внимание на стоявшего поблизости молодого человека. Он сочувственно улыбнулся, и Стефани автоматически ответила на его улыбку. Как раз в этот момент из цветочного магазина вышел пожилой мужчина и властно взял юношу за запястье.

Только тут Стефани сообразила, что находится в Кастро – излюбленном месте встречи гомосексуалистов.

Она так быстро отъехала от тротуара, что шины завизжали. Глядя прямо перед собой, Стефани с трудом держала более или менее нормальную скорость – хотелось выжать газ до предела. При виде оживленной улицы, по которой прогуливались либо стояли небольшими группами мужчины, ее чуть не стошнило. Здесь, что ли, Дэвид болтается целыми днями?

Здесь находит себе дружков?

Так как же он смеет настаивать, чтобы Ронни с Чаком отправились с ним на рыбалку в эти выходные? В прошлое воскресенье она, не в силах больше выглядеть в глазах близнецов злодейкой, дала слабину и разрешила Дэвиду навестить их дома. Мальчики были на седьмом небе от счастья, но для нее это было настоящим испытанием. Даже смотреть на них было так тяжело, что всякий аппетит пропал.

Правда, Стефани удалось не подать виду, до чего ей не по себе. Предложив Дэвиду кофе, она молча слушала, как все трое оживленно обсуждают ход футбольного чемпионата. И даже когда Дэвид заговорил о рыбалке, на которую ездил один, без детей – что стоило Стефани укоризненного взгляда обоих, – она удержалась и не сказала ни слова.

В своей, давно уже утратившей белоснежную чистоту ирландской рыбацкой рубахе – Стефани подарила ее мужу на сорокалетие – он выглядел таким мужественным, что ее всю перевернуло. Похоже, он это чувствовал. Подняв голову и перехватив ее взгляд, Дэвид залился румянцем и поспешно отвернулся. Стефани охватило мстительное удовлетворение.

За весь день она не обменялась с ним и десятком слов, но наедине с мальчиками не оставляла, а когда Дэвид ушел, не обращая внимания на укоризненные взгляды сыновей, поднялась к себе и прилегла.

Ну что же, Дэвид хотя бы ощутил какой-то стыд и вину.

Отчего же он не оставит мальчиков в покое? Это свидание произвело на нее такое болезненное впечатление, что, когда Дэвид позвонил и спросил, отпустит ли она детей с ним на рыбалку в ближайшее воскресенье, она сказала: нет. Спорить Дэвид не стал, но чувствовалось, что он так и кипит от возмущения.

Послышался резкий сигнал автомобиля – полностью уйдя в свои мысли, Стефани едва не заехала на встречную полосу. Всю оставшуюся часть пути она проделала, полностью сосредоточившись на дороге.

Через полчаса она подъехала к стоянке, где висело объявление: «Только для служащих и посетителей агентства общественных связей „Оуэне“». Стоянка примыкала непосредственно к очень старому кирпичному зданию, сохраняющему очарование стиля рококо, столь любимого Стефани. Впрочем, никаких иллюзий относительно перспектив работы в этом доме у нее не было. Сколько уж раз, набравшись мужества и полная радостных ожиданий, отправлялась она на поиски, а результат был один: под тем или иным предлогом ей отказывали. Не то чтобы люди из отдела найма, проводившие с ней собеседование, были так уж неприветливы, нет; но каждая встреча завершалась одинаково: «Не надо звонить нам, мы сами вас найдем». А это означало отказ. И на сей раз, уверенно подумала Стефани, все будет так же.

Охранник внизу показал ей, как пройти в отдел найма.

В коридорах пахло свежей краской, все здание хранило следы недавнего ремонта, что Стефани явно порадовало: компания процветает. Она пришла на несколько минут раньше назначенного срока, и секретарша в приемной попросила ее немного подождать.

Несмотря на стандартную мебель, атмосфера в приемной показалась Стефани легкой и непринужденной. Сидела она спокойно, словно и не дрожало у нее все внутри. А чего бояться-то, одернула она себя В конце концов, в худшем случае мисс Эдварде просто укажет ей на дверь.

Десять минут спустя выяснилось, что мисс Эдварде – это средних лет дама в аккуратной светлой блузе и темной фланелевой юбке. Она приятно и, кажется, неподдельно улыбалась.

Как Стефани и ожидала, собеседование проходило по привычному сценарию. Отличие заключалось лишь в том, что в ходе вопросов-ответов мисс Эдварде не столь явно выказывала скептическое отношение к претендентке.

Нет, к сожалению, университета окончить не удалось – вышла замуж еще на третьем курсе. Да, собиралась заниматься искусствоведением. Нет, никакого опыта работы у нее нет, все время уходило на дом и детей. Но теперь она живет отдельно, скоро будет оформлен развод, и ей нужна работа. Спасибо, вы очень любезны, находя, что я выгляжу слишком молодо для женщины, имеющей двух детей-подростков.

К удивлению Стефани, когда собеседование закончилось, мисс Эдварде не сразу распрощалась с ней.

– Знаете, не стоит слишком упирать на то, что у вас нет опыта работы, это всегда немного отпугивает, – заметила мисс Эдварде, постукивая по столу тупым концом карандаша. – Разумеется, вы не настолько молоды, чтобы начинать с самых первых ступенек. В таких случаях администрация предпочитает выпускников, с ними легче иметь дело. Я лично дала бы возможность попробовать себя, но сначала мне надо поговорить с другими претендентами, да и вообще решение принимает начальство.

Мисс Эдварде что-то пометила в блокноте, и Стефани поняла, что собеседование окончено.

– Так или иначе, я скоро свяжусь с вами.

Иными словами: не надо звонить, мы сами вас найдем.

Добравшись до дому, Стефани уже подготовила себя к очередному отказу, если, конечно, мисс Эдварде удосужится ей позвонить. Лучше ожидать дурных вестей, твердила себе Стефани, вылезая из машины, чем предаваться пустым надеждам.

Но одна реплика, брошенная мисс Эдварде, не давала ей покоя: не надо слишком упирать на то, что у вас нет никакого опыта. Разумеется, мисс Эдварде права – оттого эти слова и запомнились. Впредь следует вести себя увереннее. Может, имеет смысл прослушать какой-нибудь курс, где тебя учат, как стать «самым-самым»?

* * *

Едва вставив ключ в замок и открыв дверь, Стефани поняла, что в доме Дэвид. Может, почувствовала она едва уловимый запах лосьона, которым он пользуется после бритья, а может, просто сработал инстинкт, как у кролика, безошибочно определяющего, что в кустах притаилась лиса. Во всяком случае, ни голоса его не было слышно, ни телевизора, ни музыки – раньше, до того как они расстались, у Дэвида всегда была привычка включать магнитофон. В доме стояла полная тишина. Так почему же Стефани так уверена, что он здесь?

– Дэвид? – окликнула она.

– Я здесь, Стефи, – донесся голос из гостиной.

Через проем двери Стефани увидела, что Дэвид расположился в удобном кожаном кресле, которое она подарила ему на первую годовщину свадьбы, эта покупка, собственно, знаменовала начало «настоящей» обстановки. Через высокое узкое окно в комнату потоками низвергался солнечный свет, при котором лицо Дэвида казалось посеревшим, а под глазами залегли густые тени. Гуляет, что ли, ночами? И где же, интересно? Хотелось бы также знать, в какие авантюры он теперь ввязывается? И как смеет подвергать, появляясь здесь, риску своих собственных сыновей?!