Кофе ей жарил и молол сосед по этажу, бригадир отделочников Анзур. Сосед очень кстати ей вспомнился — у него был запасной ключ от пожарного выхода.

Кардашев допил кофе, послушал у Бориса пульс, еще раз прошелся пальцами по телу раненого, прощупав пострадавшие места. Марина разбудила Анзура. Тот заставил себя поуговаривать, не потому, что боялся репрессий со стороны коменданта, а просто потому, что любил внимание.

— Анзурик, дорогой, очень нужно.

— Ну́жна — не ну́жна, — тянул Анзур, а потом неожиданно выдал, зевая и почесываясь. — Шайтан-баба, зачем волос черный красила? Я думал черный волос, а ты рыжая. Как моя Суман. Зачем красила?

Марина не сразу поняла, чем недоволен таджик — потянула от уха прядь, рассмотрела в тусклом свете коридорной лампочки. Ну да, в последнее время она частенько забывала мыть голову оттеночным шампунем, да и морская вода поработала в направлении «а ля-натурель»: сквозь остатки черной краски проглядывала предательская рыжина. Она беззлобно хмыкнула:

— Не буду больше. Только ключ дай.

— Покормишь? Хорошо чтобы.

— Покормлю. Давай солянки сварю из говядины.

— С помидором?

— С солеными помидорами. Как ты любишь. Целую кастрюлю. Тебе с братом на три дня хватит.

— Эх, бери, — бригадир махнул рукой и отдал Марине плоский ключик. — Утром верни. Неприятности только не ну́жна.

— Не будет, — пообещала Марина.

— Почему солянку? — спросил Кардашев по пути к пожарному выходу.

— Анзур с братом целый день на стройке, жёны дома. Оба на еде экономят — все деньги домой отправляют, скучают страшно по домашней пище, русская кухня им нравится… да любая нравится, лишь бы кто-нибудь приготовил.

— Мы вам с Борей добавили хлопот?

— Вы-то при чём?

— Верно. Но с Борисом всегда тяжело… смерть отца его очень…

— Так, стоп, Георгий Терентьевич. Я не с Борисом. Я просто помогла — обычное человеческое сострадание. Я Боре благодарна, он душевный человек и тоже по-своему мне помог. Но у меня своя жизнь, у него своя, подробности мне не нужны, мне их и так хватило за сегодня. И готовить я люблю и умею, так что никто никому ничего не должен. Одним одолжением больше, одним меньше… Я буду рада, если для Бориса все хорошо закончится, но если что-то пойдет… не так, мое дело — сторона. У меня своих проблем столько, что еще одна — это явный перебор.

Они подошли к торцевой двери. Марина говорила тихо: на первом этаже жил в основном рабочий люд, уставший после дневных трудов, спать ему оставалось лишь несколько часов.

— Ясно, — так же тихо произнес Кардашев, внимательно вглядываясь в лицо Марины, словно искал в нем тайные знаки.

Марину это внимание стало всерьез раздражать. Она устала, и физически, и морально. Посторонних снаружи у незаметной снаружи дверцы не было, команда ревнивого мужа этот вариант не просчитала. Дождь все ещё шёл. Южак брал побережье на измор. Завтра на Каталке будут одни сёрферы, это хорошо.

— Вон тропинка. Выйдите как раз к стоянке. Я позвоню вам, как у нас и что.

— Позвоните. Пока все под контролем, но Боре нужно на осмотр и чем раньше, тем лучше, а его клятвенным обещаниям я доверять не склонен. Боря — трепло.

— Это точно, — Марина вымученно улыбнулась. — Удачи вам, Георгий Терентьевич.

— И вам, Марина.

Накачанный лекарствами Боря спал, когда она вернулась в комнату. Марина достала из старого шифоньера в прихожей надувной матрас, прозрачный, веселенькой раскраски, с лупоглазыми рыбками. Спать на нем было неудобно — матрас скрипел и где-то пропускал воздух. Вместо того чтобы заснуть, Марина начала вспоминать. Довспоминалась до студенческих времен, и позволила себе немного углубиться в прошлое, хотя много раз уже обещала себе не давать памяти возвращаться и до сегодняшней ночи обещание держала… почти.


Мергелевск, ЮМУ, октябрь 2006 года


В блоке у Колесовой было уютно. Все в нем говорило о достатке хозяйки: мягкая мебель, диванчик и кресло, удобный угловой стол, удачно вписавшийся в тесное общажное пространство, а на нем новый компьютер и принтер. Вид немного портил солидный трехстворчатый шифоньер, совершенно неуместный в узком блоке, временами непроизвольно изрыгающий из своих недр прозрачные блузки, короткие юбки и туфли на острых каблучках. В углу комнаты стоял пошивочный манекен, Марина сначала думала, для интерьера, но оказалось Надя умеет шить и сама моделирует одежду.

Марина тонко нарезала дорогой сыр и сервелат, достала из упаковки рыбную нарезку, красиво выложила все на полупрозрачное блюдо с цветочным орнаментом, полюбовалась столом, попереставляла тарелки, накрыла полотенцем стеклянный чайничек с паром из носика. Надя говорила, что Вадим пунктуален до тошноты, но мало ли…

Ярник пришел минута в минуту, сел за стол, удивленно хмыкнул при виде угощения, подал Марине папку-скоросшиватель, в которой каждый листок был вложен в отдельный прозрачный файл:

— Джейн Бергер. Основы экономики. Первый курс. Даже если что-то изменилось, то вряд ли многое: преподша — фанатка канона. Как экономист она ноль без палочки, но теорию дает хорошо. В конце папки — примерные вопросы на зачет. Она их вам в конце семестра раздаст, но ты сейчас начинай готовиться. И главное — язык учи.

— А я что говорю, — поддакнула Надя.

Марина, слегка запинаясь, принялась благодарить четверокурсника. Тот коротко кивнул и быстро сложил себе двухэтажный бутерброд. Застольная беседа у него с Мариной и Надей получилась странная: Вадим односложно отвечал на жадные расспросы Колесовой (ту интересовало, где и как Муратовская банда провела халявные три недели), зевал, поворачивался к Марине и замолкал, задумчиво рассматривая первокурсницу сквозь полуприкрытые веки. Надя все больше нервничала и раздражалась, Марина все больше смущалась. Выпив три чашки чая, гость отбыл, поманив за собой в коридор хозяйку блока.

— Слышь, Колесова, где это чудо рыжее обитает?

— Зачем тебе? — Надя приподняла бровь.

— Откуда мне лекции забирать?

— Я отдам, — сказала одногруппница, делая ударение на первом слове.

— А если что-то непонятно будет?

— Я объясню.

— Ты теперь спец в экономике?

Надя зло прищурилась, аккуратно прикрыла дверь в блок и набросилась на одногруппника:

— Ярник, считаешь, я не вижу, что ты задумал?! Забудь вообще! Больше я тебе в эти игры играть не позволю!

Вадим привалился к стенке и скрестил на груди руки:

— Чего так? Раньше ты всегда промоутила своих подружек.

— Ничего подобного! — рявкнула Надя, перепугав проходящих мимо первокурсниц с полотенцами на головах и тазиками выстиранного белья. — Не надо херню молоть! Я за чувства других людей не отвечаю! Я просто человека хорошего хочу защитить! Чтоб не как в тот раз… И на фиг я к тебе за помощью обратилась, а?! — Надя подкатила покрасневшие глаза.

— Да-а-а? — протянул Ярник. — Значит, я ошибся? Ну, бывает… Нет, честное слово, был о тебе худшего мнения. Думал: и чего это Колесова себе в подружки только страшненьких манипуляторш собирает? А теперь понял: ошибся. Стыдно, честное слово.

— Слушай, Ярник, — процедила Надя сквозь зубы, вплотную подходя к Вадиму. — Марина — мой друг и протеже. Она славный, милый, наивный ребенок. Я вашей банде к ней даже приближаться запрещаю!

Вадим поднял к потолку скучающий взгляд, потом перевел его на одногруппницу — в нем было столько скрытой насмешки, что Надя побагровела от возмущения.

Вадим притворно горестно вздохнул:

— Правильно я понял? К голубоглазику подъехать не получится? Нужно твое персональное разрешение, а ты его не дашь.

Колесова кивнула, глядя на Ярника исподлобья, стараясь не показать, насколько беспомощной и смешной она чувствовала себя перед этим странноватым парнем. Не зря она считала его вторым по опасности человеком в Муратовском окружении после самого Муратова. Именно Ярника, а не Спелкина. Лёха был хамоват, пошловат и понятен, Вадим — абсолютно непредсказуем.

— Ладно, — Ярник отделился от стены. — Я еще не уверен, нужно мне твое разрешение или нет. В каком она блоке, я и сам узнаю. Если захочу. Может, и не захочу. Так что, раньше времени не переживай. Пока, староста.

Вадим ушел, насвистывая. Надя проводила его обеспокоенным взглядом. Большую часть времени «мушкетёры» тусовались у Рената на его квартире в Мергелевске, хотя у всех, кроме Муратова, были комнаты в общаге. Ярник проводил в своем блоке гораздо больше времени, чем остальные трое. Он и учился лучше всех. Выглядел уравновешенным и в меру доброжелательным, хотя и холодновато сдержанным. И все-таки Надя его побаивалась — видела не раз, как Вадим оперирует своей харизмой, сначала из прихоти добиваясь к себе расположения, а потом по собственному непонятному капризу его уничтожая. Складывалось ощущение, что ему просто скучно жить, и он играет с людьми, как с высокотехнологичными, но однообразными игрушками. Колесова боялась за девочку из четыреста одиннадцатого блока. Получается, сама подставила подругу под внимание того, от кого можно ожидать любой подлости. Вспомнить хотя бы Леру…

Марина пролистала папку, поражаясь аккуратности и педантичности Вадима: нумерация, маркированные списки, текстовыделение. Проблема только в том, что текст она понимает через слово. Дурья ты голова, Мариночка! Ты как та стрекоза, которая лето пропела, а тут, блин, зима суровая. Кто тебе мешал в старших классах учить английский? Уж загружена ты была не больше, чем остальные одиннадцатиклассники. И преподаватель по вокалу не раз намекала, что у тебя скверное произношение и интонация (в репертуаре учеников музыкального училища было много зарубежных шлягеров).

— Песен больше слушай на английском, — устало порекомендовала вернувшаяся из коридора Колесова. — А с терминами я помогу. Словарь дам. Компьютером моим пользуйся.

— Спасибо, — сказала Марина, разливая чай.

— Короче, Марин, — с неохотой продолжила Надя, — если Вадим начнет к тебе подъезжать…ну, клеиться…

— Чего вдруг?

— Вдруг… Если что, просто молчи. Делай вид, что ты дурочка и ничего не понимаешь.

— Почему? — в тот момент Марина действительно почувствовала себя дурочкой.

— Потому что. Делай, как я сказала, и все. Он за лето еще хуже стал. Пыталась я с ним по-хорошему, но…

— Странно. Вадим мне приличным парнем показался. Я думала, вы нормально общаетесь.

— Никогда мы нормально не общались. Ну может, на первом курсе, недели две. Муратовцы сразу всех в группе строить начали. А меня строить бесполезно. Пока до них это дошло… И еще кое-что, — Надя вздохнула. — Ладно. Расскажу. Никому, хорошо? Хотя… все всё и так знают. На первом и втором курсах со мной в блоке жила моя лучшая подруга, Лера. Мы вместе поступали, в одной школе учились еще. Вадим…как тебе сказать… был ее типаж. Она влюбилась почти сразу. Я-то знаю, что он ей подыграл, со скуки. Может, на спор. Я их свести пыталась, признаюсь. Думала сначала, он прикольный парень, от отличие от остальных. Лера — скромный и робкий человек, из небогатой семьи, очень добрая, но… С его стороны пошел от ворот поворот. Лера говорит, они переспали, Вадим говорит — нет, полностью отрицает. Я подруге, конечно, больше верю. Она год за ним ходила, сохла жуть. А он видел все и издевался. То есть… не то, что бы в открытую, просто игнорировал. Сказал ей, что может познакомить ее с каким-нибудь другим парнем. Представляешь? Ляпнуть такое влюбленной девушке?! Ну, она и не выдержала.

— И что? — с ужасом спросила Марина, роняя в чай половинку мятного пряника.

— Перевелась тем летом, — скорбно сообщила Надя. — В другой вуз, вообще непрестижный. Со мной не общается. Короче, потеряла я подругу. Ярник узнал, типа высказал соболезнования…козёл. Сказал, как-нибудь компенсирует. Опять издевался, конечно. Но я, вон, — Колесова кивнула на папку с лекциями, — воспользовалась. Не пожалеть бы теперь.

— Не пожалеешь, — уверила подругу Марина. — Я все выучу.

— Да я не об этом, — невесело усмехнулась Надя, поднимаясь.

Она постояла у шкафа, осторожно открыла дверцу и чертыхнулась: в щель тут же посыпались плохо утрамбованные вещи. Колесова вытянула из груды невзрачного вида теплые леггинсы, быстро сменила на них легкомысленную джинсовую юбочку, накинула поверх блузки клокастую вязаную кофту и с удовлетворением вздохнула, усаживаясь обратно за стол.

— Страсти какие… нечеловеческие, — пошутила Марина, помолчав. — Я об этом раньше только в книжках читала. У нас в школе в старших классах никто уже ни в кого не влюблялся. Не до того было, все учились, чтобы выжить.

— Вот-вот, лучше в книжках такое читать. Самой — не дай Бог! — пробурчала Надя, откусывая от печенья. — Блин, чай остыл.

— А… Артем? — спросила Марина, вспоминая муратовцев по именам. — Это он такой… светленький?