— Рубль, — улыбаюсь я. — Где ты сейчас такие цены видел?

Я спускаю очки со лба на нос, открываю дневник на закладке и читаю вслух, будто не замечая протестующего жеста мужа:

«Он сказал, что всё понимает. Но что и я тоже должна понять. Я сказала, что понимаю. Что всё прекрасно понимаю. Он барабанил пальцами по столу, и меня это почему-то завораживало, будто этот звук выключал все мысли у меня в голове и включал бессмысленный шум. Только мысль мелькнет, тут же это стук-стук-стук. Я боролась за каждую свою мысль, но всё больше проваливалась в отупение. Он ласково сказал:

— У меня большие возможности. Все проблемы решатся, не расстраивайся. Сосредоточься на главном.

И положил на столик между нами золотистую кредитку. Я подумала, это такой прекрасный способ: дал человеку карту именно в тот момент, когда деньги могут решить всё, и ноль проблем. И именно тогда, когда отказаться не можешь, потому что думаешь: как потом будешь жить с этим отказом в списке поступков?

— Ты хорошая девушка. Очень хорошая. Жаль, что всё так получилось. Но иного решения я не вижу.

Кивнула. Я тоже искала решение, но не находила его. Я смотрела на эту карту, не в состоянии отвести взгляд.

— Оставлю её тебе. Как только на счёте произойдёт движение… как только снимешь деньги, я буду знать, что ты согласилась. По рукам?

— По рукам, — сказала я, глядя на карту.

— Вот и молодец. Я в тебе не ошибся. Ещё увидимся.

Он встал и вышел. Несколько минут подождал, пока служащий в ливрее подаст машину ко входу в ресторан, приветливо помахал мне через окно и уехал. Не помню, сколько я там сидела. К моему столику стали подходить официанты с ненавязчивыми вопросами. Для навязчивых вопросов ресторан был слишком дорогим. Кажется, я ушла через час. Или через два. Я взяла карту. У меня одна ночь, чтобы подумать».

— Всё, — говорю я. — Последняя запись.

— Ну что тут такого? — муж пожимает плечами. — Твою Леонору предал её Дон…как там его… твой милый Ренатик, короче. Попросил девушку на выход, так сказать. Вот тебе и любовь. В жизни так часто бывает.

— Бывает, — тяну я, перелистывая дневник; несколько страниц после последней записи, датированной две тысячи седьмым годом, вырваны, я провожу пальцем по клочкам от листков в корешке. — Вот только я уверена, что это был не Ренат.


[1] Героиня оперы «Сын-соперник»

Глава 9

Посёлок Кольбино, июль 2017 года


Вадим с вечера оставил машину на парковке в центре, утром добрался до Кольбино на такси. Муратов, разбуженный послушным шофёром, в одних теннисных шортах возлежал на травке в своем садике, а Сергеич, сидя у заборчика с ведерком свежевыловленной рыбы, выговаривал ему, будто ребенку:

— … хлюпь одна. Я в твои годы три дня сына обмывал, а потом Галку из роддома забрал и еще три дня без сна Степашку нянчил. Вот то, я тебе скажу, был этот… как его ваш…

— Челлендж, — прошелестел с травки Ренат.

— Оно, — согласился Сергеич. — А ты дохлый какой. Звал же утром со мной на рыбалку, с бодуна — лучшее средство… Смотри, какая ставридка пошла. Начищу, а ты пожарь. А то знаю я вашу кормёжку: мясо сырое, рыба сырая на рисе — тыща рублей кучка, а в кучке три штучки, сыр вонючий… вот не закусываешь нормально, тебя и корёжит. Закусил бы жареной рыбкой, сейчас бы на земле не валялся. Вставай! Бегом на мол скупнуться! Погодка какая! Не жарко, море за ночь очистилось! Москвичи мои за тридевять земель каждый год сюда мотаются для здоровья, а ты только асфальт топчешь по утрам.

— Он боится, что его твои русалки утянут, — встрял в беседу Вадим, открывая калитку. — Привет, Сергеич.

— Смеетесь только, — сердито отозвался садовник, кидая в кособокую кастрюльку чищенную рыбину… — Здоров, Вадя… Всё вам молодым смех. А по рэн тэвэ показывали…

— Не надо, Сергеич. Не надо про еду! Не надо опять про русалок! Вадик, зачем? Я сейчас умру, — простонал Ренат.

Вадим не выдержал и хохотнул так громко, что Муратов болезненно скривился. Сергеич обиженно плюхнул рыбиной и встал:

— Поставлю в холодильник. Не забудь пожарить. И каструлю верни.

Садовник утопал в дом.

— Почему все подчиненные так со мной разговаривают? — жалобно проговорил Ренат. — Я что, такой покладистый? Нестрогий? Добрый и пушистый? За что я вам деньги плачу?

— Пойди действительно, окунись, — сочувственно посоветовал Вадим. — Сегодня с утра прогон новой программы. У Кары почти всё готово, ты должен посмотреть. Колесова телефон оборвала, ты эскизы так и не одобрил.

— Надюха… ещё одна революционерка… Что у нас там за тема…? Тема…блин, голова…

— Спецагенты. Супершпионы. Суперограбление. Бонд, Джеймс Бонд.

Муратов медленно сел, сложив руки на коленках и глядя в морскую даль:

— А, да…Я вчера куролесил? Что-то помню, что-то нет. Мне Макар сказал и в глаза не смотрел. Что, так сильно?

— Да как всегда, — успокоил друга Вадим. — Чего сорвался?

Ренат помолчал, сказал тихо:

— Устал я. Хомяк в колесе. Я точно все это люблю, ты не знаешь?

Вадим фыркнул:

— Пошли на пляж. Там и вспомнишь.

Они вместе спустились к морю. Ренат постоял на краю деревянного настила, обреченно ухнул и прыгнул в воду. Он долго плавал и нырял, с удовольствием таким явным, что Вадим решился, разделся, сложил костюм на полотенце Рената, украсив инсталляцию серебристо-серым галстуком, и тоже с разбега влетел в густую синь с раздробленным ликом утреннего солнца.

Реанимационные меры помогли: у Муратова из глаз ушла краснота, а с лица — зелень. А Вадима после купания и душа, наоборот, потянуло в сон. Он сварил себе кофе в старомодном кофейнике и стоял у окна на террасу, дожидаясь Рената, прихлебывая из кружки и вяло размышляя. Столько дел на этой неделе! Дальше на побережье идут дожди, но тут недолгая передышка закончилась: облака ушли, прохлада скоро уступит место сезонной жаре. Вадим ненавидел лето в Мергелевске, мелкую цементную пыль и влажные ночи, климатические системы, от которых он начинал кашлять, всё сильнее к концу сезона, и пробки на прибрежных трассах. Он оживал лишь к октябрю, все в клубе об этом знали и подшучивали над летним сплином со-продюсера.

Спустился Ренат. Ему очень шёл его новый костюм. Вадим подавил завистливый вздох — он тоже умел носить дорогой официоз, но к концу дня всегда уставал от пиджака и галстука. Если перебегать из одного кондиционированного помещения в другое и раза три сменить рубашку, можно до вечера сохранить приличный вид, но таким свежим, как у Муратова, он никогда не будет. И в узких укороченных брюках, что сейчас на Ренате, Вадим выглядел бы пугалом с крупными ступнями.

Макар подал машину, внимательно изучил шефа в зеркале заднего вида и заметно расслабился.

— Что у нас в планах? — спросил Вадим, глядя в окно на проносящееся мимо пенистое море. — Думать можешь? Голова как?

Ренат досадливо отмахнулся:

— Нормально всё со мной… Планы? Завтра вечером едем в Лесенки, семьдесят километров по эм четыре. Я тебе говорил: хочу ребят одних послушать, играют индийскую классическую музыку. Давно у нас этнического не было.

— Я тебе там точно нужен?

Ренат поморщился.

— Ладно, ладно, — Вадим вздохнул и признался: — Растревожил меня твой Сергеич. Хочу на рыбалку. Дай пару деньков отдохнуть, а?

— На выходных посмотрим одну девочку. Если всё сложится, будет у нас Коломбина. Потом хоть неделю отдыхай, без тебя справимся.

— Ты серьезно насчёт клуб до выхода мюзикла закрыть? Убытки подсчитать?

— Не паникуй! Хотя… не знаю я. Это новое для меня…для нас всех. Мы называемся театром, а на деле… Если с мюзиклом прогорим, то попадём конкретно, если нет — это выход на другой уровень, понимаешь?

Вадим покачал головой со смесью восхищения и неподдельного ужаса:

— Ты рисковый пацан, Мурашка! Всех нас под монастырь подведёшь!

Ренат криво усмехнулся:

— Как подведу, так и выведу. Деньги на простой будут — намекну дяде, что хочу акции кой какие продать, он, конечно, не разрешит. Я притворюсь капризным мальчиком, таким, как раньше… Что так смотришь?… Вадя, ты ж знаешь, с точки зрения дяди «Твайлайт» — дорогая, но бесполезная игрушка. Но пока я ей играюсь, я позитивно популярен, послушен, не скандалю, не ловлю неприятностей на голову и вообще очень удобен в обращении. Так что думаю, денег он даст. Чем я расплачиваться буду, это уже другой вопрос.

— Ну-ну. Кстати, как Лейла? Там же? Так же?

— Так и знал, что ты сейчас про неё спросишь! Там же, так же, — сухо сообщил Муратов, отворачиваясь к окну. — В Денвере, с нашей родственницей. Изучает ресторанное дело, тянет время, как только может, и я ей за это благодарен. Рано или поздно дядя поставит вопрос ребром, надеюсь, к этому времени она там в кого-нибудь влюбится и выскочит замуж, и что к этому времени она уже будет нормально зарабатывать… или найдёт финансово обеспеченного мужчину, потому что денежную поддержку в таком случае она потеряет.

— Я как-то не представляю Лейлу, идущую против Андрея Эльмировича.

— Я вообще никого идущего против него не представляю, знаю только: если Лейле попадёт вожжа под хвост, разбегайтесь все! Помню пару таких случаев… Только на это и уповаю. Я тоже могу взбрыкнуть, но меня накажут жестче. Лейле многое прощалось до сих пор. Так что пусть это будет она, а не я.

— Ну-ну, — повторил Вадим и зевнул.

Нужно выкроить перерыв, запереться в кабинете и поспать хотя бы минут двадцать. Десять лет назад он мог бы двое суток продержаться на трёх часах сна, игнорируя усталость, обманывая организм кофе и энергетиками, но сейчас они с телом на равных — оно научилось отстаивать свои интересы, а внутренняя батарейка уже не желает подзаряжаться от любви к жизни. Вадима ещё сильнее потянуло в сон, он прикрыл глаза…


… Марина топталась в вестибюле, рассеянно теребя манжет клетчатой рубашки. Вадим молча подошёл и остановился так близко, что она, подняв голову и встретившись с его свирепым взглядом, вздрогнула и залепетала:

— Меня не отпустили с пары, я просила. Не отпустили. Я очень…

— Бегом, — прошипел Вадим. — Я Стаса еле уговорил задержаться. Он очень неохотно согласился. Малый зал. Бегом!

Марина замерла, облив Вадима той недоумённой лазурной синевой глаз, что поразила его ещё при первой встрече, моргнула и бросилась к ступенькам. Остановилась, метнулась назад, к подоконнику, где лежал её джинсовый рюкзачок. Вадим подкатил глаза, проследил за ней взглядом, со вздохом оборачиваясь. По ступенькам спускались Муратов, Олейников и Спелкин. Ренат спрыгнул с последних трёх, кивнул Вадиму, застывшему у колонны почему-то с неприятно заколотившимся сердцем. Бывают такие мгновенья, когда видишь мир, словно в замедленной съёмке, и можешь предугадать следующую сцену, когда понимаешь задумку режиссера, выстроившего кадры в точном соответствие с жанром и его шаблонами, и собственную, уже расписанную по секундам, роль.

В тот момент, когда Марина пробегала мимо, Ренат шагнул вбок и выставил вперёд руки. Марина влетела в них, словно в капкан. «Капкан» захлопнулся: Ренат на секунду легонько прижал девушку к себе, продолжая движение — крутнул её в подобие танцевального па, разжал руки, и Марина оказалась у лестницы, даже не успев выразить протест, а только пискнув что-то возмущенное. Муратов пошёл дальше, как ни в чём не бывало. Марина бессильно погрозила его спине кулачком, шагнула было следом, вздохнула, развернулась и понеслась на прослушивание. Ренат подошёл, улыбаясь поджатыми губами. Вадим знал эту улыбку. Господи, только не в этот раз, подумал он, внутренне застонав. Только не это, пожалуйста!..


…Ренат что-то сказал. Вадим вздрогнул, открыл глаза. Они подъезжали к клубу.

— Что?

— Я говорю, запрись сегодня в кабинете и выспись, — повторил Муратов. — Ничего серьёзного не пропустишь, обещаю. Но чтоб на кастинге был.

— Окей. А ты?

— Я выспался, обойдусь.

Вот так всегда. Железный Мурашка. Неутомимый Д’Артатньян. Всем закон писан, только не ему. А ведь когда-нибудь придётся расплачиваться.

Ранним утром в здание клуба было много мягких теней и пылинок в рассеянном свете, тёплого мрамора в прямоугольниках солнца на полу, гула начинающегося дня, прохлады и запахов. Вадим вдохнул запахи и шум, успокоился, проникшись привычным счастьем причастности к происходящему. Шуршала щетками поломоечная машина, с кухни доносились ароматы свежей зелени и овощей, что каждое утро привозили из аграрного комплекса, кто-то из второго состава распевался на верхнем этаже, оттуда же доносилась музыка, и звук стекал вниз по служебной лестнице.