Вадим и Ренат сидели в открытом кафе на Пензенской. Перебрасывались парой слов, а потом опять замолкали, разморенные жарой. Вадим с тревогой поглядывал на друга. У Муратова в тёмном круге с зеленцой, под правым глазом, билась крошечная жилка.

Ренат уже несколько недель работал, как исступлённый. Никто не знал, когда он спит и что ест. Муратов стал несдержан и вспыльчив. На днях сильно отругал, испугал и обидел девочку из данс-шоу, потом извинился, но у всех, кто был свидетелем некрасивой сцены, остался осадок. Конфликт возник не на пустом месте, Оля сама была виновата, но раньше Ренат провёл бы «воспитательную работу» совсем иначе — так, что воспитуемая сторона и не поняла бы, что её заставили постоять в углу, а ещё больше лезла бы из кожи, чтобы угодить шефу.

Все в клубе заметили, что с Муратовым происходит нечто нехорошее. На фоне этого Вадиму было очень легко скрывать своё состояние. Он спал и ел, но что бы он ни делал, рядом с ним, в его мыслях и ощущениях, теперь всегда была Марина. Она сидела рядом с ним на репетициях в «Твайлайте» и сейчас, в кафе, а стоило ему посмотреть вдаль, всё шла к нему, глядя исподлобья, и она видел её всю, стройную, гибкую, стремительную… агрессивную — очень его волнующую. Он видел её бёдра в гладкой коже брюк, волосы, падающие на одно плечо, напряжённые скулы, гневные глаза и полураскрытые губы. Он реагировал на этот засевший в памяти образ глупо, как мальчишка … нет, ожидаемо, как мужчина. Ренат оказался совершенно прав, тогда, больше десяти лет назад. Как он мог предвидеть, в кого вырастет его смешная рыжая почемучка? Откуда он знал?


Ренат позвонил, когда Ярник выходил с консультации по «телекоммуникациям». Муратова на консультации не было. Потому что Муратов был очень занят — сидел в небольшой проекторной, примыкающей к аудитории на сорок мест на втором этаже ФПР. Сидел и смотрел в узкое окошко. За окошком, за столом перед доской, принимал зачёт преподаватель английского Данила Евгеньевич. На зачёте присутствовала одна единственная студентка, Марина Михеева. Вадиму показалось, что из проекторной, даже через пыльное стекло, он видит, как красны у неё уши и сколь несчастно лицо вполоборота.

— У нас завтра зачёт, — угрюмо напомнил Ярник Муратову.

— Да, — сказал Ренат, не отрывая взгляда от окошка.

— Зимняя сессия вообще-то.

— Ага.

— Зачем позвал?

— Ты моя система охлаждения при перегреве.

Вадим посмотрел на Марину.

— Вот что ты видишь? — спросил Муратов.

— Малолетку и препода, — ответил Вадим.

— Ты не так смотришь. Смотри, как я. Посмотри на него. Улавливаешь? А теперь на неё…. Сечёшь? А какой тогда она будет, когда подрастёт? Атос, я подписываюсь на нелёгкую жизнь, хоть ты меня пожалей. Куда бы она ни пошла, мне всегда придётся быть рядом. И ведь всегда влезает именно куда не надо! Понимаешь? Нет, не понимаешь, — Муратов вздохнул. — Сейчас ещё туда-сюда, а дальше?

— Паранджу на неё наденешь, — сказал Вадим раздражённо.

Муратов делал всё это не со зла, он просто не знал. Но Ярнику от этого не было легче. Ему вообще с каждым днём было всё тяжелее. Только ему начинало казаться, что хуже уже быть не может, как Ренат придумывал какую-нибудь ещё более изощрённую «пытку», не из жестокости, а просто искренне желая поделиться своим счастьем.

— Хотел бы. Не могу, — со вздохом сказал Муратов. — Нельзя прятать солнце от людей. Вот только что мне с этим хрычом старым делать?

Ярник посмотрел на препода. «Старый хрыч», который был лишь на пару лет постарше их самих, сидел за столом, вытянув вперёд ноги и почти касаясь колена Марины.

— А что с ним делать? — спросил Ярник с недоумением. — Он же препод.

— Вот именно. Третий раз зачёт… принимает. Принимает, с&ка, принимает, да всё никак принять не может.

— У Марины плохо с английским, — Вадим пожал плечами и поспешно добавил: — Колесова говорила. Мурашка, ты ж не думаешь…?

Данила Евгеньевич встал, обошёл стол и навис над плечом Марины, заглядывая к ней в учебник со строгим видом и на что-то указывая карандашом. Марина продолжала читать, запинаясь, низко наклонив голову, её голос слабо доносился до проекторной. У неё всегда было так — чем больше она волновалась, тем больше запутывалась и оговаривалась. Видимо, для того, чтобы получше её слышать, препод опёрся руками о стол по обе стороны от спины первокурсницы. Ренат вскочил и зашипел:

— И теперь не думать?!

Марина выбежала из аудитории, улыбаясь и сверкая глазами, бросилась на шею Ренату, увидела Вадима и отступила, смутясь.

— Ну что, сдала? — спросил Ренат напряжённо.

— Да! Ура!

— Почему так долго?

— Мы разбирали песню, мою песню на Новый Год… ну на концерт. Я теперь буду к Даниле Евгеньевичу ходить на дополнительные занятия по фонетике!

Ренат многозначительно оглянулся на Вадима. Они с Мариной шли впереди, а Ярник тащился сзади, с тоской думая о том, как ему всё это прекратить. И дальше делать вид, что девушка друга его раздражает? Меньше бывать рядом с Ренатом? Но тот словно нарочно не отпускает его от себя.

— Ну почему ты решил, что он ко мне неравнодушен? Я просто самая худшая в группе по языку.

— Я же видел, как он к тебе лип!

— Он всего лишь отмечал в учебнике трудные слова! Между прочим, я этот текст без подсказок должна была прочитать, а он помог! Да даже если так! Ну подумаешь! Вы все мальчики одинаковые, чему удивляться?

— Михеева, когда ты научишься мальчиков от козлов отличать?!

— Данила Евгеньевич не козёл!!!

Муратова всегда сильнее всего выматывала, изводила и подводила именно ревность. На четвёртом курсе и позже он легко переносил все невзгоды, связанные с потерей дядиных денег и разных «золотых» привилегий, отказался от того, к чему привык и чем до этого дорожил, шёл на невероятные уступки, вопреки собственной натуре. Вадим с чувством вины вспоминал, как наговорил когда-то гадостей про лучшего друга Марине в «Кактусе». Тогда Ярник и предположить не мог, как изменит Муратова любовь. Но в одном он оказался прав: ревность одолеть Ренат так и не смог — она превращала его в хищника, опасного, но безрассудного и от того уязвимого. Может, потому Спелкин сумел «дотянуться» до него так, что и через годы не отпускал. И в тот май две тысячи седьмого после разговора с Андреем Эльмировичем и их страшной ссоры, отчаявшийся и потерявший надежду Ренат всё время спрашивал у Вадима распухшими после побоев Бобовникова и его компании губами:

— Почему она не пришла КО МНЕ? Почему ничего не сказала? А если она просто устала, Вадь? А вдруг она просто устала от меня… такого?


…— Как легко, оказывается, продать душу, — медленно произнёс Ренат, глядя на поток пешеходов.

— Дьяволу? — усмехнулся Вадим.

— Тому, кто больше предложит. Хотя в конце концов всё сходится к нему, рогатому.

— Решил пофилософствовать? Прибереги умные мысли для спонсоров.

— Верно… Так что у нас по помещению? Ты был в театре на Высоцкого?

— Был. Держи, — Вадим сбросил графический ключ с экрана и протянул телефон Муратову, — вид со всех сторон, интерьер, проблемные моменты. Заказал акустическую экспертизу. Будет готова к первому-второму…. Хох! Жарко! Я возьму нам чего-нибудь прохладительного?

Ярник взял у стойки два стакана с лаймовым напитком и пошёл к столику. Не дойдя нескольких шагов, по лицу Муратова, уставившегося в телефон, понял, что что-то не так, догадался, мысленно выругал себя за растяпство, поставил стаканы на стол, медленно сел. У Муратова вокруг глаз залегла сеточка морщин. Жилка билась сильнее. Он аккуратно положил телефон на стол:

— Мне сказать собирался?

— Нет, — честно сообщил Вадим. Да пошло оно! Сколько можно играть в «недогонялки»?!

— Ясно, — Муратов вгляделся в золотой снимок и фигуру девушки у сцены. — Лесенки? Наша поездка в прошлом месяце?

— Да.

— А я где был? А, неважно… Надо же, что жизнь с людьми делает, — Ренат криво усмехнулся, — а ведь была раньше… такая…

Муратов оттолкнул от себя телефон щелчком, откинулся назад в заскрипевшем пластиковом кресле:

— Говорил с ней?

— Нет. Видел издалека.

— Жаль, что мне не сказал. Я бы поменьше на глюки грешил. Сам бы догадался.

— О чём? — Вадим непонимающе сощурился.

— Да так. Найди её… Марину. Нам нужно поговорить.

«Сам ищи», чуть не вырвалось у Вадима. Но не вырвалось. А пусть поговорят. Почему бы нет? Есть, конечно…опасность, но если Муратов не врёт, прошлое забыто и похоронено. Приехала Лейла, они много общаются, пока тайком от родни. Ренат говорит о ней с нарастающей нежностью. А вдруг? Может, встреча с Мариной окончательно успокоит Рената? Хорошо, что Вадим не стал делать фото на концерте. Ему было не до этого, он… смотрел. Снимок на пляже и ТА Марина были словно две разные девушки. Кто знает, как отреагировал бы Муратов на свою бывшую, увидь он её в образе необузданной рокерши. Нужно будет организовать их встречу, как-то… без провокаций.

— Понятия не знаю, где мне её искать, — с нарочитой неохотой сказал Вадим.

А вот это была ложь. Он уже съездил в Лесенки, поговорил с местными торговцами и немногочисленными оставшимися в старом профилактории рабочими, знающими Марину (о том, где она жила до переезда, рассказал ему музыкант Миша). Ему уже казалось, он потерял её след, но тут в разговоре с продавщицей из павильона с сувенирами мелькнуло знакомое имя. Вадим знал одного Танникова, массажиста и большого любителя женского пола. Ярник лечил у него спину после того, как однажды вписался в скалу на кайте, и после лечения какое-то время весьма неплохо с Борисом приятельствовал. Однажды они даже довольно азартно, но не всерьёз боролись за благосклонность очаровательной девушки, имя которой Ярник уже не помнил. Победил Борис. Оно и неудивительно.

На Каталке ходили слухи, что Боря свернул свой бизнес. Вадим нашёл контакт массажиста в телефоне и позвонил. Танников сразу вспомнил бывшего приятеля и предложил выпить вместе. Как раз это Вадиму и нужно было: даже после пива Борис становился очень разговорчивым. Как всё-таки тесен мир, думал Ярник, следя за лицом Рената.

— У тебя получится, — убеждённо заявил Муратов. — Пойми, я никому другому доверить это не могу. Это всё очень не вовремя. Дело в том, что она где-то… рядом. Я её видел… в Кольбино.

— Что?! — у Вадима от неожиданности перехватило горло.

— Думал, глюк. Теперь только понимаю… У… Марины были волосы до плеч, а у … той — как у этой, что в телефоне, — узел на затылке. И ещё раз видел …вроде. Хотя, может, там как раз показалось. Что ей нужно от меня? Выясни. Может, ей деньги нужны? Дай. Договорись о встрече.

— Ренат…

— Вадя! Все всё знают! Всё давно понятно! Ну… было. Да много чего у меня было! Если я каждый раз буду вспоминать, как меня бросали, я на такой самооценке долго не проживу. Я прошу тебя, как друга, разберись! Если она не захочет со мной общаться, даже лучше! Да не смотри на меня так! Я сам знаю, что был виноват, вот заодно и извинюсь. Хотя какой смысл извиняться через столько лет, не знаю. Разве не закончилось всё тогда ко всеобщему удовлетворению?

— Хорошо, — сказал Вадим. — Я выясню.

Ренат пошёл к машине. Ярник потянулся за мобильным и набрал Макара. Муратов неожиданно вырос за спиной, ткнул пальцем в телефон через плечо друга, на зачёркнутую красным трубку, яростно процедил сквозь зубы:

— Не сметь! За дурачка меня держите?! Няньку нашли?! Узнаю, что за моей спиной… убью! — и добавил спокойнее: — Ничего со мной не будет. Увидимся на встрече, утром в понедельник. Займись пока… этим делом.


… Вечером Ярнику на телефон позвонили с незнакомого номера:

— Алло, — сказал кокетливый женский голос. — Вадим… как вас там по секонд нейму[1]… Это Ксюша.

— Да, Ксения, — строго сказал Ярник — по голосу чувствовалось, что девушка была немного навеселе. — Что-то случилось?

— Ну… как бы… — голос Ксюши прорывался сквозь шумные голоса, смех и музыку. — Мы тут с Надеждой Алексан…дрной в баре. И тут у нас сложилась такая… ситуация… что Надежда Алексан…дрна… безнадёжно, — Ксюша хихикнула, — пьяна. Прстите, чё-та я каламбурю… Я звонила нашему… руководству, но оно не отвечает. И Макару звонила, а он вне зоны. Остались только вы. Вы ж ей друг? Вот Надежда Александр…др…а ладно! Надя подсказывает, что друг. Приезжайте, пожалуйста. А тут нас уже стали… приглашать в разные места… нехорошие, — последнее слова Ксения многозначительно протянула.