– Неужели у вас совсем нет стыда? – тихо и угрожающе произнес Майкл, когда они подошли совсем близко.

– Здравствуйте, Майкл, – вежливо поздоровалась Оливия. – Здравствуйте, Луиза. Сегодня решили не ходить на исповедь? Неверное, у вас нет времени. – Она ощущала внутреннюю дрожь Луизы, но не испытывала никакого сострадания. – Может, вам приехать попозже?

– Я вам удивляюсь, – с расстановкой проговорил Майкл. – Я был уверен, что вы усвоили урок.

– Какой именно из преподанных вами? – Оливия смотрела не на него, а на Луизу и обращалась к ней. – Как вы думаете, он имеет в виду сломанную руку? Или тот случай, когда меня чуть не удушили в железном сейфе?

– Майкл, я хочу уехать отсюда, – пролепетала Луиза, все еще цепляясь за его руку.

– А если бы с нами были дети Питера, вы бы тоже все это сказали? – спросил Майкл Оливию.

– Майкл… – Луиза еще больше побледнела.

– Кстати, о детях. – Оливия даже не взглянула на Майкла, устремив все внимание на Луизу. – Что они подумают, когда Майкла привлекут к суду за убийство? Когда все узнают правду?

– Пожалуйста, – простонала Луиза. – Пожалуйста…

– Чего вы хотите, Луиза? – тихо проговорила Оливия. – Чтобы мы оставили вас в покое? Чтобы ваш муж-уйбица и дальше мог благоденствовать? – Оглядевшись по сторонам, она увидела, что вокруг начинает собираться толпа, – утро было чудесное, и домой никто не торопился. – Может, мне повторить то же самое погромче, Луиза?

– Только попробуйте, – злобно процедил сквозь зубы Майкл, – и вы об этом пожалеете.

– Правда? Я так не думаю.

– Залезай в машину, Луиза, – приказал Майкл.

– Луиза, я действительно буду говорить громко, – сказала Оливия. – Мы все будем говорить громко – я, Джимми, Энни и ее семья. Нас слишком много, чтобы Майклу удалось заставить замолчать всех.

– В машину, Луиза, – срывающимся голосом повторил Майкл.

Луиза двинулась к машине, но Оливия не отставала от нее.

– Вы должны понимать, что это только вопрос времени, – говорила она на ходу. – Все это дерьмо когда-нибудь всплывет.

Луиза заплакала, и Майкл, высвободив правую руку, сильно толкнул Оливию. Она покачнулась, едва не упала, но выпрямилась и догнала Луизу.

– Я предупреждаю вас, Луиза. Ради вашего же блага. Перестаньте прятать голову под крыло.

– Майкл! – Луиза попыталась снова вцепиться в его рукав. – Сделай что-нибудь!

– Прочь от моей жены! – отрывисто выкрикнул Майкл.

– Уходите от него, Луиза. – У Оливии уже перехватывало дыхание, но она продолжала говорить. Она знала, что это ее последний шанс, она чувствовала, что доведенная до отчаяния женщина готова сдаться. – Бегите от него, пока он еще не погубил вас окончательно. И ради бога, пока не поздно, перестаньте его оправдывать и защищать. Ему нет оправдания.

Они уже почти дошли до лимузина, шофер открыл заднюю дверцу, и по его лицу Оливия поняла, что он напряженно ловит каждое ее слово.

– Посмотрите на него, Луиза. – Оливия ткнула пальцем в шофера. – Он все слышал. И сейчас он гадает, о чем это я говорю. Он не останется в одиночестве…

Луиза, скорчившись, упала на заднее сиденье.

– Подумайте о своей репутации, Луиза. Не позволяйте ему тащить вас за собой на дно. Вы не знали моего отца, правда? Но вы знали Карлоса, и он был таким же примерным католиком, как вы…

– Идите к черту! – воскликнул Майкл.

Он снова оттолкнул ее, когда садился в машину. Оливия почувствовала острую боль в плече и, поймав взгляд Ариаса, вновь ощутила всю силу его ненависти.

Но когда она наклонилась к окошку машины и, минуя взглядом искаженное лицо Майкла, взглянула в глаза Луизы – полные ужаса и слез, – она поняла, что победила.


В понедельник вечером, когда трое друзей воссоединились в квартире Джима, позвонила Кэри и сообщила свежие новости.

Луиза и Майкл остались на ночь в Ньюпорте, наутро Луиза проснулась позднее обычного и, поняв, что Майкл еще не вернулся с купания – он всегда плавал по утрам в бухте неподалеку от дома, – подняла тревогу.

Тело Майкла нашли в тот же день. Не возникало никаких сомнений в том, что смерть «наступила в результате утопления», как гласил полицейский протокол. Полиция Ньюпорта не обнаружила никаких подозрительных обстоятельств. Когда Луизу Ариас спросили о состоянии психики мужа, она ответила, что в последнее время оно было просто великолепным.


– Кажется, мы выиграли, – очень тихо проговорила Энни.

– Похоже, что да, – сказал Джим.

– И как ты теперь себя чувствуешь? – спросила она.

– Не знаю.

Они оба посмотрели на Оливию. Она стояла на выступающей веранде в застекленной гостиной Джима и смотрела на залив. После звонка Кэри она еще не произнесла ни слова.

– Ливви, – окликнула ее Энни, – ты в порядке? Оливия не ответила.

Джим подошел и положил руку на ее плечо.

– О чем ты думаешь?

Оливия не обернулась, не взглянула на него, но ответила:

– О том, что я убила человека.

– Нет. – Голос Джима прозвучал чисто и звонко. – Ты никого не убивала.

Она уже рассказывала им о том, что произошло в церкви, и никто из них не счел, что она слишком далеко зашла. Правда, никому из них и в голову не приходило, что эта сцена может иметь какие-либо серьезные последствия.

– Мы никогда не думали, что Майкл способен на самоубийство, – сказала Энни.

– Ты не могла этого предвидеть, – подхватил Джим.

– Вы так думаете? – Оливия наконец повернулась к ним лицом. – Мне кажется, вы оба ничего не понимаете. – Глаза Оливии потемнели. – Дело не в том, что я довела Луизу до такого состояния, в котором она могла сказать Майклу, что у него нет иного выбора. И даже не в том, что, в сущности говоря, именно я заставила его совершить последний в его жизни заплыв…

– Перестань, Оливия, – взмолилась Энни.

– Дело в том, – продолжала Оливия, – что я даже не могу сделать вид, что жалею об этом. Нет, мне ужасно жалко Луизу и всех остальных, но это дешевая жалость. Неприглядная истина заключается в том, что я рада – по-настоящему рада, – что Майкл Ариас умер.

– Думаешь, я не рад? – еле слышно произнес Джим.

– Думаешь, мы оба не чувствуем то же самое, что и ты? – Энни придвинулась поближе к Оливии.

Оливия встряхнула головой:

– Это не то же самое.

– Почему? – спросила Энни.

– Потому что сделала это я, а не вы, – сказала Оливия и вздохнула.

Коронер вынес вердикт: смерть в результате несчастного случая. Через неделю после дознания состоялись похороны, на которых из членов семьи отсутствовал только Джим. Как доложила Кэри, над могилой звучали речи, превозносившие заслуги покойного перед семьей и отечеством.

Человека в черном кожаном пиджаке так и не нашли.

23

Дьюксфилд-Фелл, 4 июля 1996 года

Это было почти через десять месяцев после всех трагических событий, потрясших основы семьи Ариасов.

– Как вы думаете, – спросила Оливия, когда они стояли на знакомом, продуваемом ветром, испещренном морщинами склоне холма, – правильно ли мы поступали?

– А ты? – сказала Энни.

– Я первая спросила. Энни задумалась.

– Да, – произнесла она наконец, – в сложившихся обстоятельствах мы вели себя правильно.

– Джимми? – спросила Оливия.

– Ты и так знаешь, что я думаю.

– Я хотела бы услышать это еще раз. Здесь, на этом самом месте.

Джим кивнул:

– Хорошо. Нет, я не думаю, что мы всегда поступали правильно. Потому что справедливость так и не восторжествовала. – Он немного помолчал, прислушиваясь к свисту ветра, трепавшему его волосы. – Но я думаю, мы сделали все, что могли.

– Ливви? – Энни вопросительно взглянула на Оливию.

Зеленые глаза Оливии смотрели куда-то вдаль, губы сжались в прямую, жесткую линию.

– Мне просто противно об этом думать, – сказала она. – Хуан Луис избежал наказания и Майкл…

– Но Майкл не избежал наказания, – сказала Энни.

– Нет, избежал, – возразила Оливия. – Именно это он и сделал. И для меня это ужасно. А еще ужаснее то, что Джимми до сих пор чувствует себя ответственным за все, что сделали эти два человека. Не возражай, Джимми, – я вижу это в твоих глазах. Но все же…

– Но все же? – Джим нежно смотрел на нее.

– Но все же я знаю: мы сделали все, что могли. – Оливия устремила взгляд на землю, на то место, где смерть настигла ее родителей. – И наверное, этого достаточно.


Они действительно сделали все, что могли. Ради детей Питера они поддались на мольбы Луизы хранить молчание. Взамен Луиза согласилась продать часть коллекции с торгов и направить выручку в адрес благотворительного фонда Артура Сегала. Остальные картины она решила от имени Имануила Ротенберга передать в музеи Нью-Йорка, Берлина, Парижа, Тель-Авива и Цюриха.

Они действительно сделали что могли, но при всем желании они не могли восстановить истинную справедливость, потому что было уже поздно. Джим страдал от этого больше, чем остальные, уверовав в свою причастность к преступлениям, совершенным членами его семьи. Оливия и Энни вновь и вновь напоминали ему о том, как они его любят, о том, как глупо испытывать чувство вины за чужие грехи, но он так и не смог окончательно избавиться от этого чувства. Он пытался объяснить им, что ему просто необходимо раздать все, что у него есть, чтобы изничтожить даже следы проклятых денег, которые помогли ему сделаться тем, что он есть.

– Ради бога, Джимми, – нетерпеливо говорила Оливия в телефонную трубку накануне Дня благодарения, – ты же не монах, черт побери. Брось это самобичевание и живи нормальной жизнью.

– То же самое мне на прошлой неделе сказала Кэри, – признался Джим.

– В последнее время вы что-то слишком много общаетесь, – заметила Оливия. Она никак не могла перестать ревновать Джима к бывшей жене.

– Мы иногда приглашаем друг друга на ленч, – пустился в объяснения Джим. – Теперь, когда ее развод с Питером официально оформлен, мы можем себе это позволить.

Оливия замолчала, а Энни все это время задавала себе один и тот же вопрос: почему мужчины так глупо себя ведут?

– Как бы то ни было, – наконец произнесла Оливия, – Кэри права. Тебе следовало бы прислушаться к ее советам и перестать терзать себя.

– Наверное, – сказал Джим, но и Оливия, и Энни чувствовали, что он просто хочет, чтобы от него отстали.

– Мне кажется, – сказала Энни, несколько дней спустя позвонив Оливии, – тебе пора вытрясти из него эту блажь.

– Как? Если уж даже наши совместные усилия ни к чему не привели, то что я могу сделать одна?

– Ты знаешь как.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Оливия.

– Просто будь честной, – сказала Энни. – Не скрывай своих чувств к нему. – Она ненадолго умолкла. – По-моему, вам обоим пора признать тот факт, что вы любите друг друга.

– Откуда ты знаешь?

– Не будь дурочкой, Оливия, – ответила Энни. – Я это уже давно поняла.

Оливия вздохнула.

– Ничего не выйдет, Энни, – произнесла она наконец. – Джимми считает, что не заслуживает любви, не заслуживает ничего хорошего в жизни.

– Я уверена, ты найдешь способ его вылечить, – не терпящим возражения тоном произнесла Энни.


Оливии помог Пол Остерман. В течение нескольких месяцев она вела розыски и в начале декабря узнала, что его жена умерла два года назад, а сын до сих пор живет в Филадельфии со своей семьей. Она написала Саймону Остерману и получила в ответ теплое письмо, в котором он приглашал ее в гости вместе с Джимом и Энни.

Они поехали в Филадельфию в марте. Энни взяла с собой Эдварда с детьми. Они много и долго говорили о том, как тяжело было Полу Остерману уходить в могилу с сознанием невыполненного долга, говорили о торжестве справедливости, грехе и возмездии. Саймон Остерман дал Джиму простой совет – сосредоточить разум на неоспоримых достоинствах собственного отца, а не на подлости остальных родственников. Остерман ясно видел – Джим сын своего отца. И ко времени отъезда Джим немного оттаял и стал не так уж безнадежно смотреть в будущее.

– А как насчет вас двоих? – спросила в прощальный вечер жена Остермана, приветливая женщина с легким и открытым характером. – Когда вы, наконец, поженитесь?

– Не сейчас, – осторожно ответила Оливия, и взгляд, который бросил на нее Джим, взгляд, выражавший удивление, растерянность и неподдельную любовь, сказал Оливии так много, что она с трудом удержалась от торжествующего возгласа.

Джим потянулся к ее руке.

– Не сейчас, но скоро, – сказал он.


Этой ночью они наконец занимались любовью, и это было совсем не так, как много лет назад в Бостоне, и не так, как представлял себе каждый из них в те изнурительные дни и ночи в Брюсселе, когда их так тянуло друг к другу. И страсть, и желание остались, но голод, так давно терзавший их, был удовлетворен. В их объятиях было больше нежности и мирной радости, чем необузданного вожделения. Эта ночь стала зароком долгого счастливого будущего. Они поженились в мае.