— Мы и сейчас свободны от этих желаний, — ввернула свое словцо восемнадцатилетняя Верея.

— Кто свободен, а кто и нет, — потерла пояс¬ницу Милана.

— Но это вовсе не значит, что мы им должны уступать, когда только они этого захотят, — проце¬дила с презрением Данута.

— Скажу просто, — продолжила наставница амазонок, — любые желания естественны. Важно не впадать в зависимость от них. Хотя вы и вступили в наше братство амазонок, общение с мужчинами ни¬кому не запрещено. Но верность нашим принципам всегда должна быть сильнее зова вот этого места, — и Полонея, бесцеремонно ткнув пальцем Милане в низ живота, показывая, какого именно.

Ее слова были поддержаны дружным одобри¬тельным гулом. Два десятка девушек, вступивших в ряды амазонок, сидели кругом возле кострища среди круглых валунов. Невдалеке виднелся летний лагерь амазонок — несколько просторных шатров, наподо-бие старинных скифских жилищ, сделан¬ных из жердей и обтянутых выделанными шкурами. За ними расположилась кухня под навесом с длин¬ными, гру-бо сколоченными обеденным столом и лав¬ками. А дальше, на натянутой веревке, трепыхались на сухом степном ветру тщательно выстиранные предметы незамысловатого женского гардероба.


Полонея, жена крупного землевладельца и весьма богатого в Причерноморье человека, собрала в этом бесхитростном лагере группу девушек, поклон¬ниц образа жизни древних дев-воительниц — амазо¬нок. Пожилая женщина, уставшая за длинную жизнь от своенравного и эгоистического управления муж¬чин, хотела вернуть хотя бы в этом небольшом кругу старинные традиции матриархата. Десять веков назад, когда в причерноморских степях правили амазонки, все было уст¬роено иначе. Не было этих бесконечных изнуряющих междоусобиц. Мужчины жестоки и своенравны. Они бросают на смерть своих воинов из-за корыстных по¬буждений. Женщина-мать, которая сама рожала и рас¬тила детей, никогда не отправит на смерть человека ради золота и власти. Но мужчина, как и любой самец, уступит в ярости самке, когда она защищает свое гнездо. В золотой век, когда страной правила Сар-Мати (Царь-Мать), все жили счастливо. Род жил одной большой семьей. Дети воспитывались все вместе, независимо от того, какая из матерей родила того или иного ре¬бенка. И каждая мать знала, что ее дитя не погибнет с голоду, что бы с ней не слу-чилось. Таким образом, материальной зависимости от определенного муж¬чины, отца детей, не было. А значит, не было и необ¬ходимости моногамного брака. Мужчины и женщины жили по любви, если любовь заканчивалась, то сво¬бодно расставались. Среди детей обиженных и сирот не было — все были дети рода. Это неправда, что мужчины занимали при матриархате униженное по¬ложение. Никто никого не принуждал выполнять ка¬кие-либо обязанности. Но правда то, что работа не делилась на «мужскую» и «женскую». У очага, как и в поле, и на охоте, были заняты все. Родственники жили одной большой семьей по четким, всем известным правилам, а если говорить яснее, то по совести. Каж¬дый старался принести как можно больше пользы роду. Но всем родом управляла мудрейшая из всех женщин — старшая мать. Она выносила на совете свой окончательный вердикт, и он был обусловлен принципом высшей целесообразности для всех членов семьи, полон доброты и гуманизма.

Полонея видела своими глазами, к чему приво¬дит жесткое мужское правление. Причерномо¬рье, где жили наши амазонки содрогалось от непре¬станных войн. То между враждующими князьями, то с соседними землями. В таких условиях недалеко было от того, чтобы быть поверженным настоящим беспо¬щадным врагом, который придет из-за моря и выре¬жет все население, не перебирая на своих и чужих. Вот уже стали наведываться и соседи печенеги, и да¬лекие варяги. Крадут славянских красавиц, чтобы потом втридорога продать на невольничьих рынках в Кафе. Будут и дальше думать мужчины-князья о сво-ем кар¬мане, так и вовсе придут чужеземцы с огнем и мечом, чтобы всех увести в полон. Вот и собрала Полнея са¬мых гордых девушек для того, чтобы воз-родить былое достоинство их стародавних землячек — непокорных амазонок. Конечно, немногочисленный женский от¬ряд вряд ли сильно изменил бы ситуацию, но кто знает, может, и остальные девушки потянулись к ним, больно уж невыносимо для Полонеи видеть, как мужчины используют женщин как человека второго сорта. И хотя женщина работала с самого утра до поздней ночи, все равно все решения за нее принимал ее муж или отец. Пусть здесь, на просторах степи, в кругу единомышленниц, вырастут гордые, независи¬мые от мужчин новые амазонки. Местным мужчи¬нам, конечно, было не по нраву такая женская община. Но амазонки вели себя тихо, почти секретно. А скоро, питала надежду Полонея, наследницы мат¬риархата станут настоящей грозной и привлекатель¬ной силой, способной увлечь многих девушек При¬черноморья.

— Милана и Данута, вы сегодня на охране, а остальным отдыхать, — приказала Полонея, и де¬вушки стали группками расходиться по шатрам на ночевку. Данута приволокла несколько крупных по¬леньев, а ее подруга тем временем навела порядок около места будущей ночевки: подмела площадку, уложила недалеко от костра среди валунов большие овечьи шкуры.

Над ночной степью заполыхали яркие летние звезды. В эту безлунную ночь небо было особенно темным, и млечный путь сверкал миллиардами пере¬ливающихся алмазов. Где-то вдали, в степи тихо ржа-ли кони. Артель амазонок жила тем, что разводила ценные породы лошадей, изготавливала детали кон¬ской сбруи и отделывали дорогими орнаментами оружие. Полонея учила, что не стоит заниматься не¬выгодным трудом. Можно по уши залезть в домашнее хозяйство, развести скот, обрабатывать землю и зара¬батывать при этом только себе на пропитание. А можно отделать наручье меча тонким узором и дра-гоценными камнями — и не знать нужды долгие месяцы. При лагере амазонок были мастерские, в которых девушки изготавливали дорогие седла. Полонея не жалела денег на мягкую дорогую кожу, серебро, драгоценные камни, и седла, изготовленные молодыми амазонками высоко цени¬лись на рынках Причерноморья. Можно сказать, что они до рынка и не доходили. Всякий богатый человек считал престижным для себя иметь седло, сделанное руками артели Полонеи. Так что за шорными изде¬лиями девушек всегда была очередь.

— А я не люблю возиться со сбруями, — ска¬зала вдруг Данута, устроившись у костра, — лошади мне больше по нраву. Хорошо скакать по степи! Го¬това и мыть этих коней, и выгребать за ними, за то, что они так верно служат нам.

— Это правда, — отозвалась Милана — ее красивое лицо во всполохах ночного костра казалось задумчивым и загадочным, — только жалко этих ло¬шадок. Порой так скачут и стараются они для чело¬века, что могут и упасть замертво. А что им от нас? Только сено да овес.

— Это верно, бог так создал их, что они пре¬даны человеку до смерти. Вот за это и люблю коней. А еще за то, что они все равно свой нрав имеют, гор¬дость свою лошадиную. Вот и человек, я считаю, должен быть предан любимому всем своим сердцем, но не забывать о своем достоинстве. А наши жен¬щины рассопливятся около своих мужей, так они их вообще в навоз втаптывают.

— Больно-то ты знаешь про замужество, — ехидно возразила Милана. Она была старше подруги девятнадцатилетней Дануты на два года и, как ей ка¬залось, о женском поведении знала намного больше.

— Все я знаю, Милашка, — не согласилась с ней задиристая Данута, — видела, как моя мать пе¬ред отцом унижалась.

— Просто любила она его.

— Ничего ты не понимаешь в любви, Милана! Любовь бывает только тогда, когда оба равные, — не унималась молодая поборница женского равноправия, — когда два справедливых человека стараются сде¬лать друг для друга все, что только могут. Только бы любимый был бы счастлив!

— Так твоя мать так и старалась, — улыбну¬лась загадочно Милана.

— Она-то старалась, а вот отец… — на ми¬нуту девушка задумалась, но почти сразу продолжила, — не принимаю я таких представлений: женская ра¬бота, мужская. Вот Полонея, например, учит нас всем ремеслам. День на одной работе, день на — другой. Говорит «вы должны уметь все, не бывает мужской работы и женской»

— Да, она еще рассказывала, — согласилась ее подруга, — в древности вообще не знали такого понятия, как деление на мужские и женские обязанно¬сти. Все работы делали либо сообща, либо по очереди. И при том всегда работали одинаково обеими руками.

— Правильно, она и теперь учит нас биться оружием одновременно и левой, и правой рукой. —

— Бывает даже забавно, когда противник не ожидает от тебя удара слева.

Девушки задумались. В степи начинали стре-ко¬тать цикады. С каждой минутой их брачное пение все усиливалось и волнами плыло по степи. Не¬видимые насекомые так громко призывали своих лю¬бовниц к брачному ложу, что, казалось, те совсем глухие. А может, просто они пели от радости жизни? Девушкам тоже захотелось затянуть какую-нибудь песню, но в большинстве своем песни, которые они знали, были грустные. А слишком веселые частушки для такого вечера не годились.

— И почему у нас, русских, все песни такие грустные? — спросила после долгой паузы Милана, — вон греки или аланы, все больше веселые песни поют и пляшут под барабаны. А наши бабы все воют про свою горькую судьбу, мол «ты ушел, да не при¬шел».

— Потому и говорю тебе, Милана, что непра¬вильно у нас складываются отношения в семье. Вот и не хочу я повторять судьбу своей матери. Подумаешь, великое счастье — рожать детей, да перед мужем ле¬безить!

— А какое же счастье тебе надо? Замуж не хочешь? Ведь уже скоро двадцать, а еще девствен¬ница!

— Я и сама еще не знаю толком, — Данута наклонилась к подруге, и та увидела в ее больших се¬рых глазах загадочные бесноватые огоньки, — но, уж точно, не хочу сидеть взаперти. У меня отец намест¬ник в Тмутаракани, ты же знаешь, сговорился меня за немолодого князя-вдовца замуж выдать. Так вот, я и сбежала сюда, к Полонее. Он и не знает, где я. На¬верно, думает, печенеги украли.

Девушка откинулась назад, так что ее длинная коса упала на траву и посмотрела в ночное небо.

— Хочу жить не ради замужества, — продол¬жила она, — хочу большую светлую жизнь, приклю¬чений, увидеть дальние страны и встретить настоя¬щего друга, друга, а не хозяина!

— Не думаю, что ты такого встретишь, — улыбнулась Милана, — они все норовят заиметь себе рабыню, в постель, и к очагу.

— Ну, тогда и нечего страдать. Буду жить среди женщин, таких как я сама.

— А от мужиков как отбиваешься? Ты же та¬кая красавица!

— Да отсылаю всех прочь! Этого добра сколько хочешь, да им от нас нужно, чтобы мы только ноги раздвинули! — засмеялась Данута, — а мне — чтобы меня любил …

Кони вдали тревожно заржали.

— Ой, что-то мы с тобой совсем заболтались, так что я даже еще ни разу лошадей смотреть не хо¬дила, — заволновалась Милана и стала собираться.

— Это твой Горяй пришел?

— Да вроде сегодня не должен был, — бро¬сила через плечо Милана и исчезла в темноте. Пере¬двигалась она как кошка, мягко скользя между кам¬нями и не издавая ни звука. Данута, оставшись в оди¬ночестве, сначала задумалась, а потом стала с трево¬гой прислушиваться к шорохам степи. Но пение цикад не нарушал ни единый звук. Даже лошади, казалось, перестали ржать и фыркать, Это как раз и не понрави¬лось молодой девушке. С трудом вытерпев еще не¬сколько минут, Данута взяла небольшой меч и скольз-нула в темноту вслед за подругой.

— Может, милуется со своим любимым в кус¬тах, а я тут волнуюсь, — думала Данута, но тревога не отпускала ее сердце. Она затаилась и прислушалась. Нет, лошади тихо фыркали где-то невдалеке. Девушка стала внимательно вглядываться в густую темноту. Ей показалось, что впереди происходит какое-то пере¬движение. Темная фигура скользнула из овражка, за ней еще одна. Данута потерла глаза, но ничего рас¬смотреть не смогла. Тогда молодая девушка, стараясь двигаться еще тише, поползла вокруг табуна, плани¬руя обойти его слева. Она предполагала, что зло¬умышленники, если это они, будут ждать ее по пря¬мому ходу от костра. Данута повернула круто влево и, делая остановку через каждые несколько шагов и при¬слушиваясь, обошла опасное место. Скоро ее глаза совсем привыкли к темноте, и девушка стала разли¬чать фигуры лошадей. Кони мирно паслись, только их длинные хвосты обмахивали круглые бока.

Вдруг несколько темных фигур метнулись из овражка и одновременно вскочили на лошадей. Кони дико заржали и понеслись. На мгновение у Дануты похолодело все внутри, но она тут же вложила в рот четыре пальца и свистнула с такой силой, что осталь¬ные лошади встали на дыбы. Девушка вскочила на первого попавшегося жеребца и ударила его по бокам голыми пятками. Конь, как будто поняв намерение наездницы, диким галопом рванулся вслед за коно¬крадами. В этой дикой скачке по ночной степи оста¬валось только благодарить богов, что жеребец Дануты не сломал ногу в рытвинах и овражках. Видно, у ло¬шади есть особое ночное чутье или кошачье зрение. Жеребец оказался резвее тех лошадок, которых наме¬ревались украсть, и вскоре девушка стала нагонять воров.