Фиона Макинтош - Клятва француза

– Боне – еврейская фамилия, – заметил Ник.

– Откуда ты знаешь?

– Между прочим, я историк и интересуюсь генеалогией. Забыл? – рассмеялся Ник. – Если память мне не изменяет, то имя часто встречается на юге Франции.

Макс вспомнил, что фон Шлейгель подозревал Боне в связях с подпольным движением Сопротивления в Провансе.

– Слушай, спасибо за помощь! – сказал он приятелю.

– Ага, меня все так и называют: помощник Ник.

Друзья расхохотались. Подошла Габриэль, протянула счет. Ник умоляюще уставился на Макса, мол, поговори с ней, не упускай случай.

– Спасибо за рекомендации, было очень вкусно, – с заминкой начал Макс.

– Не за что, – улыбнулась Габриэль. – У меня смена закончилась, Анна-Мари вас рассчитает.

Макс недоуменно заморгал, потом смущенно кивнул.

– А, спасибо. Ну, до встречи.

Габриэль ушла. Ник ткнул приятеля в бок и произнес:

– Ну ты и дурак!

– Заткнись, – беззлобно ответил Макс.

– Ты точно в Кобленц собрался?

Макс кивнул.

– Знаешь, как любит говорить моя тетушка, правда не всегда сладка, – со вздохом заявил Ник.

– И как твоя тетушка додумалась до этой глубокой философской мысли? – осведомился Макс.

– Вот сам у нее и спроси, – ответил Ник. – Когда в Кобленц приедешь.

– Это как? – удивился Макс.

– Видишь ли, она там работает, в национальном архиве.

– А она согласится мне помочь?

– Ну, если я ее очень попрошу… – ухмыльнулся Ник.

– Ты уж постарайся.

– С одним условием! – Николя лукаво прищурился.

– С каким еще условием?

– Пригласи Габриэль на свидание. Соберемся у меня на вечеринку, придет Мирей, еще кое-кто из ребят. У приятеля Мирей всегда классная трава есть, марокканская… – Ник усмехнулся. – Ну ладно, не строй рожи, я пошутил. Пивка выпьем.

– Хорошо, – покорно согласился Макс.

– Отлично! – воскликнул Николя. – Я вечером позвоню тетушке Мари.

– А я пока расплачусь и напишу письмо этой Лизетте, в Шотландию.

– Слушай, а сколькое ей лет?

– В сорок четвертом было двадцать пять, так что сейчас лет за сорок.

– А, совсем старая, – разочарованно протянул Ник.

Лондон, Англия

Джейн приложила к скуле полотенце с колотым льдом. Немеющую кожу пощипывало от холода. В левом ухе звенело, разбитая в кровь губа не позволяла произнести ни слова.

«Ох, долго будет заживать», – подумала Джейн.

Мегги деловито возилась в кухне.

– Милочка, попейте чайку горяченького, сразу лучше станет, – сказала экономка.

Джейн помотала головой.

– Ну сделайте глоточек, прошу вас, – настаивала Мегги.

– Где он? – с трудом шевеля губами, спросила Джейн.

– В гостиной, с братьями и полицейскими. Я им сейчас туда чаю отнесу и вернусь, не беспокойтесь.

Джейн кивнула.

– А лед пока не отнимайте от глаза-то, подержите. Я уже и доктора вызвала, скоро приедет, – сказала Мегги.

– Не надо доктора, – запротестовала Джейн и всхлипнула от боли: из разбитой губы снова закапала кровь.

– Что вы, без доктора никак нельзя! Так полицейские сказали, да и братья мистера Каннеля настаивают. Они очень волнуются, надо же, такое несчастье приключилось. Если б я за зонтиком не вернулась, кто знает, что бы с вами сталось…

– Ох, Мегги, не преувеличивайте, – вздохнула Джейн.

– Я и не преувеличиваю, – ответила экономка. – Не в первый раз такое, я же знаю. Он там сейчас рыдает в голос, стыдно ему, прощения просит, слезами обливается, прямо как дитя малое. Но ведь поднял на вас руку… Нет, что-то надо делать.

Джейн снова всхлипнула. Мегги была права: так дальше продолжаться не могло.

В дверь позвонили.

– Вот и доктор Дженкинс пришел, – сказала Мегги, направляясь к двери. – Я открою, а вы чай пейте.

Джейн послушно отхлебнула чаю: горячий сладкий напиток обжигал небо, отдавал горьким привкусом разочарования. Ей давно было понятно, что Джон никогда не покинет темницы, возникшей в глубинах его сознания. Восемь одноклассников ушли на фронт, а домой вернулись только двое: Фил Парсонедж, потерявший во Франции обе ноги, и Джон, утративший рассудок в Италии. Увечье, нанесенное войной мужу Джейн, становилось очевидней с каждым днем. Он понемногу рассказывал жене о пережитых ужасах: о соратниках, умерших у него на руках; о том, как приходилось собирать разорванные в клочья тела товарищей… включая друга детства, Берти, который закрыл Джона от осколков гранаты. Однажды ночью Джейн невольно обратила внимание на глубокий шрам, исполосовавший бедро мужа, и, к ее удивлению, Джон начал сбивчивый рассказ.

– Это от шрапнели, – сказал он, затягиваясь сигаретой. – Меня нашли контуженого, без сознания, покрытого кровавыми ошметками… Берти. – А когда я пришел в себя, то стал просить, чтобы отыскали Берти. Ну, я имел в виду, чтобы нашли его солдатский жетон, а мне принесли… его голову. Больше ничего не осталось. Я ее завернул в гимнастерку и привез с собой. Было что похоронить… – Он всхлипнул и зарыдал в объятиях жены.

Посреди ночи Джейн обнаружила его скорчившимся на полу в ванной. Джон в кровь разбил костяшки пальцев, ударяя кулаками по кафельной плитке на стенах. А через несколько недель, когда ссадины поджили, он принялся бить жену. Впрочем, началось все со словесных оскорблений, издевательских замечаний, перешло к пинкам и тычкам, потом к пощечинам и тасканию за волосы. Однажды он повалил ее на пол и грубо овладел ею, но Джейн старалась не думать, что муж ее изнасиловал.

В этот вечер все было иначе. Джон весь день вел себя паинькой, дожидаясь ухода Мегги из дома и возвращения жены. Когда Джейн вошла в кабинет, муж с улыбкой спросил ее «Где ты была?» и тут же кинулся на нее с кулаками. Первый удар пришелся в ухо, второй разбил губу, а от третьего Джейн потеряла сознание и рухнула на диван. В это время вернулась Мегги, забывшая зонтик, услышала безумные крики Джона и вызвала полицию. Джона с трудом оттащили от жены, заковали в наручники и держали в гостиной до приезда братьев.

Доктор Дженкинс осторожно осмотрел пострадавшую, удостоверился, что нет переломов, и занялся разбитой губой.

– Придется накладывать швы, – заметил он.

– У меня в ухе звенит, – пожаловалась Джейн.

– А раньше такое бывало? – спросил доктор, сокрушенно качая головой.

– Да, – вмешалась в разговор Мегги. – Он и прежде на жену руку поднимал, хотя до такого не доходило…

– Ну что ж, – вздохнул Дженкинс. – Сначала займемся губой. Звон в ухе пройдет, не беспокойтесь, а вот синяк под глазом останется надолго.

– Зимой солнечные очки выглядят нелепо, – уныло заметила Джейн.

– Боюсь, иначе вам не избежать любопытных взглядов, – сказал доктор. – Впрочем, я бы посоветовал уехать из города. Отдохнуть, подлечиться… подумать о дальнейшей жизни. Видите ли, состояние Джона заметно ухудшилось, с этим надо что-то делать. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

– Да, – кивнула она.

Дженкинс вколол Джейн обезболивающее, аккуратно наложил на разбитую губу два черных шва, смазал кожу ядовито-желтой антисептической настойкой.

– Ничего страшного, через несколько недель сможете целоваться. А вот в зеркало смотреть пока не советую.

Джейн попыталась улыбнуться.

В комнату вошел Питер, бросился к Джейн и взял ее за руку.

– Ох, какое несчастье! – воскликнул он.

– Мне пора, – сказал доктор Дженкинс. – Я загляну через пару дней, проверю, как идут дела.

Мегги проводила доктора к выходу, а на пороге появился второй брат Джона, Джеймс, ошеломленно глядя на Джейн.

– Так больше продолжаться не может, – решительно начал Питер. – Послушай, Джейн, я распорядился подготовить к твоему приезду наш загородный дом в Девоне. Тебе не помешает отдохнуть несколько недель, пока мы здесь все уладим. Я поговорил с Мегги, она готова поехать с тобой. Разумеется, летом там гораздо приятнее, чем зимой, но все-таки… Свежий воздух, природа, побережье… – Он замялся, не зная, как продолжить разговор.

– Да, конечно, – с готовностью кивнула Джейн. – Я очень ценю вашу помощь.

– Ты – член семьи, родной нам человек, – сказал Джеймс. – Мне очень жаль, что так получилось, поверь… Джона жалко, но тебя мы обязаны были оградить от…

– Вы же не знали, – возразила она.

– Должны были догадаться, – произнес Питер.

– Никто не виноват, – сказала Джейн. – Я очень люблю Джона, но не смогу с ним остаться.

– Джейн, положись на нас. Мы поможем тебе и с Джоном все устроим. Определим его в самую лучшую клинику, под наблюдение врачей.

Мегги принесла еще чаю.

Джеймс откашлялся и смущенно заявил:

– Знаешь, тебе следует воспользоваться услугами юридической фирмы «Бэджер и Бингли». Разумеется, за наш счет.

Джейн ошеломленно взглянула на него.

– Так будет лучше, – уверенно пояснил Джеймс.

Она утерла непрошеную слезинку, выкатившуюся из неповрежденного глаза. Слова «развод» никто не произносил, но все присутствующие понимали, о чем речь.

– Дайте мне время подумать, – взмолилась Джейн.

– Конечно, торопиться незачем, – кивнул Питер. – Мы поступим, как ты сочтешь нужным.

– Что будет с Джоном? – спросила она.

– Сначала его обследуют в больнице, потом проконсультируемся со специалистами… В Линкольне есть санаторий для военнослужащих с подобными расстройствами. Оказывается, это весьма распространенный недуг.

– А как Джон сейчас себя чувствует? – Джейн с трудом выговаривала слова.

– Он очень расстроен, во всем кается, рыдает, – вздохнул Питер.

– Совсем из ума выжил, – раздраженно заметил Джеймс.

– Зря ты так! – воскликнул Питер. – Его вины в этом нет.

– Знаю, – отмахнулся Джеймс. – Но погляди, что он натворил! Джейн, ты же понимаешь, что Джону нужна медицинская помощь и постоянный уход. Нет смысла притворяться, что он не изменился. Я очень люблю своего брата, но…

Джейн устало кивнула.

– А что говорят полицейские?

– Слава богу, наручники сняли, – сказал Питер. – Надеюсь, ты не станешь подавать на него в суд.

– Нет, конечно! – ужаснулась Джейн. – Можно с ним поговорить?

– Нет! – одновременно воскликнули братья и смущенно переглянулись. Питер откашлялся.

– Доктор Дженкинс считает, что вам лучше не видеться. Никому из вас это не пойдет на пользу, особенно Джону, в его возбужденном состоянии. Дженкинс дал ему успокоительное…

– Значит, вы прямо сейчас отправляете его в больницу? – спросила Джейн.

Джеймс и Питер кивнули.

– Мы уже обо всем договорились и уедем с ним, – пояснил Питер. – А Мегги поможет тебе собраться. Завтра вы с ней поедете в Девон. Как отдохнешь, возвращайся в Лондон, навестишь Джона, решишь, что делать дальше.

Джейн поняла, что ее мечтам о счастливой супружеской жизни пришел конец. Слезы жгли глаза, голова кружилась, в висках стучало.

– Я хочу поцеловать его в последний раз. Он должен знать, что я его по-прежнему люблю и ни в чем не виню. Не волнуйтесь, больше он меня не тронет, – решительно сказала она, встала и направилась к двери, смахивая с глаз слезы.

Дорога из Кобленца в Страсбург заняла два часа. Едва поезд отошел от вокзала, теплые лучи весеннего солнца сморили Макса, и он проспал почти всю дорогу. В пять часов вечера состав остановился на платформе в Страсбурге. Похолодало, и Макс, поеживаясь в белой майке, поплотнее запахнул кожаную куртку, чувствуя себя почти Джеймсом Дином. Впрочем, если судить по последним образцам парижской моды, строгий костюм с пиджаком на двух пуговицах стал неотъемлемой частью гардероба. Летняя коллекция женских нарядов переливалась яркими, психоделическими цветами. Девушки в брючках, сидящих на бедрах, выглядели привлекательно, а летом станут еще соблазнительнее в мини-юбках.

Макс со вздохом признал, что Николя прав: самое время ходить на свидания. Он вспомнил темные глаза Габриэль, ее внимательный взгляд. Она улыбалась Николя, но все внимание обращала только на Макса, а он, как дурак, ничего не предпринял. Теперь он дал себе слово, что если неизвестная возлюбленная отца поможет ему в поисках, то он обязательно пригласит Габриэль на свидание, проявит настоящий интерес к ее жизни и учебе и приложит все усилия для того, чтобы ее развлечь. «Так будет лучше, – подумал он. – Ну же, Лизетта, помоги мне».