Они чокнулись, и Дженни заявила, что ее коктейль – «само совершенство».

– Вы с мамой сюда ходили? – спросила она.

Люк покачал головой и объяснил, что во время оккупации в отеле жили представители нацистского командования, и простым жителям сюда приходить запрещалось. Впрочем, он дал себе слово, что не будет ничего скрывать от дочери, а потому продолжил:

– Однажды маму пригласил сюда на ужин немецкий полковник.

– Ой, мы с Гарри знали, что мама во время войны была разведчицей, но вы нам никогда про это ничего не рассказывали.

– Понимаешь, время было очень трудное, про него даже вспоминать не хочется. Ты не представляешь, каково это, когда смерть поджидает на каждом шагу. Впрочем, твоей маме храбрости было не занимать.

– А расскажи, как вы встретились, – попросила Дженни.

– Ты же знаешь, – ответил Люк и сделал глоток «Гимлета».

– Я знаю то, что мне рассказывала мама, а теперь расскажи ты.

Вздохнув, он решил поведать дочери о встрече с Лизеттой в 1943 году.

– Стоял холодный осенний вечер, почти такой, как сегодня…

Рассказ занял не только время, отведенное на аперитив, но и большую часть роскошного ужина. Люк, не вдаваясь в подробности, заговорил об отношениях между Килианом и Лизеттой.

– Ох, папочка, как же тебе плохо было! Ты наверняка ревновал! – воскликнула Дженни.

– Конечно. Вдобавок, мне пришлось весь вечер просидеть на морозе, в машине, пока они ужинали, а потом развозить их по домам. Притворяться было непросто, – ответил Люк, надеясь, что дочь не станет расспрашивать его дальше.

К ним подошел метрдотель.

– Большое спасибо, все было очень вкусно, – сказал Люк, вздыхая от облегчения. – Передайте наши комплименты шеф-повару.

– Пальчики оближешь! – закивала Дженни.

– Позвольте предложить вам десерт? – с улыбкой спросил метрдотель.

– Нет, спасибо, – рассудительно заявила Дженни. – Мне надо о фигуре заботиться.

Люк с трудом сдержал улыбку, уж очень по-взрослому вела себя дочь.

– Кофе? – предложил метрдотель.

– Да, конечно, – кивнул Люк.

– А вам, мадемуазель?

– Черный кофе, – решительно произнесла Дженни и, дождавшись ухода метрдотеля, пояснила отцу: – Пап, все дети во Франции пьют кофе с юных лет, а вино – с самого рождения. Так мама говорила.

– Мама, как всегда, несколько преувеличивала. Детям кофеин вреден.

– А как же чай? – возразила Дженни. – В нем кофеина еще больше, а я его литрами пью.

– С тобой не поспоришь, – обреченно вздохнул Люк.

Дженни задорно улыбнулась в ответ.

Сытые и довольные они вышли из ресторана, и Люк предложил:

– Пройдемся? Или ты устала?

– Нет, я днем выспалась. Давай погуляем.

Взявшись за руки, они двинулись по улице мимо отеля, в бар которого часто приходил Эрнест Хемингуэй.

– Завтра мы с тобой пойдем в Тюильри, доберемся до Лувра, а потом сходим на Левый берег, погуляем по Сен-Жермену и Люксембургскому саду, – сказал Люк.

Едва они вышли на рю Камбон, как Дженни остановилась и воскликнула:

– Ах, папочка!

Люк встревоженно обернулся.

– Смотри, «Шанель», – благоговейно пролепетала девочка и, перебежав дорогу, прильнула носом к витрине, заставленной рядами прямоугольных флаконов.

Люк вспомнил, что именно здесь Коко Шанель открыла свой первый бутик, и смущенно усмехнулся: «Похоже, не выйдет у меня „ни за что на свете“…». Дженни глядела на витрину «Шанель» с тем же восторгом, с каким Холли Голайтли рассматривала витрину Тиффани. Оторвать дочь от окна Люку удалось, только дав обещание, что они обязательно вернутся сюда в часы работы магазина.

Путь к «Гранд-отелю» лежал по рю Риволи, мимо отеля «Крийон».

– Погляди, это следы пуль, оставшиеся после освобождения Парижа, – заметил Люк, вспоминая ожесточенные бои на улицах города.

– Ага, – кивнула Дженни и тут же спросила: – А на Эйфелеву башню пойдем?

– Обязательно, – согласился Люк. – Знаешь, парижане нарочно поломали лифт, чтобы Гитлеру пришлось пешком идти до смотровой площадки. К счастью, он решил не подниматься на башню.

– Здорово!

– В сороковые годы Париж выглядел совсем иначе: повсюду указатели на немецком, флаги со свастикой. Жители голодали, вместо садовых клумб разбивали огороды, выращивали овощи, – задумчиво произнес Люк, разглядывая щербины в стенах отеля «Крийон».

Они миновали рю Риволи и вышли на площадь Согласия. Люк подвел дочь к церкви Мадлен с монументальным портиком, украшенным стройными колоннами.

– В честь этой церкви названы знаменитые пирожные. А во время оккупации здесь висела огромная фотография Гитлера.

– Пап, а можно я постригусь? Коротко? – неуверенно спросила Дженни.

– Ни в коем случае, – строго ответил он и едва заметно улыбнулся: судя по всему, для девочки ужасы нацистской оккупации казались историей древнего мира.

Ноябрьской ночью на улице было зябко, к тому же Люк с Дженни очень устали. Они вернулись в отель, где девочка тут же уснула на своей кровати, не выпуская руки отца. Люка переполняла любовь к дочери, и он винил себя в том, что не осознавал этого в полной мере до гибели Гарри и Лизетты. Во сне Дженни еще больше напоминала мать. Она разметалась на кровати, длинные темные волосы веером распростерлись на подушке, укрыли плечо… «Почему она решила их остричь?» – невольно поразился Люк.

* * *

На следующее утро после скромного завтрака они направились в оперный театр, находящийся во дворце Гарнье. Люк не стал распространяться об истории здания, и Дженни с удовольствием зачитывала пассажи из путеводителя. Отец с дочерью бродили по раззолоченному фойе, любовались парадной мраморной лестницей с двойным пролетом, ведущей в театральный зал.

– Конечно, ты все это уже видел, – заявила она укоризненно. – Тебе не интересно…

– Да, видел в детстве, меня отец сюда приводил, – кивнул Люк, вспомнив, как Якоб Боне старался привить приемному сыну любовь к музыке.

– «…здесь происходит действие романа „Призрак оперы“», – громко зачитала Дженни.

– Солнышко, – сказал Люк, взглянув на часы. – Нам пора поторапливаться, мне надо заскочить на рю Скриб, в бюро «Американ экспресс».

– Зачем?

– У меня денег на тебя не хватает, – отшутился он, подталкивая дочь к выходу из богато украшенного здания.

По проспекту Оперы двигался сплошной поток машин, французские водители нетерпеливо жали на клаксоны. Люк и Дженни свернули на одну из боковых улиц и добрались до угла рю Скриб и рю Обер, где на площади Шарля Гарнье находилось бюро «Американ экспресс». Казалось, сюда собрались все туристы, приехавшие в Париж: здесь принимали и отправляли телеграммы и денежные переводы, заказывали обзорные экскурсии, продавали театральные билеты и организовывали зарубежные путешествия. Шум стоял, как на вокзале в час пик. Отец с дочерью замерли у входа, обводя взглядом зал в поисках стойки, где обменивали дорожные чеки.

– Нам туда! – закричала Дженни, первой заметив нужную табличку.

Люк направился в зал и случайно задел плечом проходящую мимо женщину в элегантном темно-сером пальто с серебристой меховой оторочкой на вороте и манжетах.

– Pardon, mademoiselle[16], – извинился он, вежливо приподнимая шляпу.

– Ничего страшного, – ответила незнакомка по-английски, обдавая его обворожительным ароматом духов.

Люк изумленно взглянул на нее: женщину отличало чисто французское изящество. Она посмотрела на него и быстро отвела темно-зеленые глаза с шоколадными крапинками. Блестящие каштановые волосы до плеч были умело уложены, создавая ощущение небрежной, но модной стрижки. Незнакомка ступила на эскалатор, и Люк, который прежде не сталкивался с движущейся лесенкой, с интересом проводил ее взглядом. Женщина обернулась и снова посмотрела на него. Внезапно его сердце замерло и тут же забилось сильнее, словно поднялась на крыло гордая птица. Люк все еще помнил запах незнакомых духов – свежий, бодрящий, не совсем уместный для зимы, а больше напоминающий о весне – и чуть заметно улыбнулся. Всю жизнь он провел под властью ароматов, по запаху определял изменение погоды и приближение дождя. Запах свежего хлеба или свежезаваренного кофе мог перенести его в прошлое, но больше всего его привлекали ароматы духов. Духи незнакомки не пахли лавандой, однако Люку они понравились, и ему захотелось узнать их название.

Вдобавок он счел хорошим знаком то, что обратил внимание на женщину.

– Пап, можно я тебя здесь подожду? – спросила Дженни.

Люк оглядел толпу туристов. Приближалось время обеда, посетители сплошным потоком входили и выходили из бюро.

– В чем дело, солнышко? – встревоженно спросил он.

– У меня голова кружится, – пожаловалась девочка и кивнула на кресло у окна. – Я лучше в сторонке посижу.

– Ну ладно, – кивнул Люк. – Ты пока выбери, куда еще сегодня сходить.

– Хорошо, – ответила Дженни. – Ой, пап, а помнишь, я за завтраком с девочкой познакомилась?

– Да, ты говорила. Ее Джульетта зовут, так?

– Ее отец – управляющий гостиницы.

Люк вопросительно посмотрел на дочь, ожидая продолжения.

– Джульетта мне понравилась. Она пригласила меня в гости… – нерешительно сказала Дженни. – С ночевкой. Ну, и если у тебя других планов нет, я подумала, что, может быть, в субботу…

Люк улыбнулся и спросил:

– С ночевкой в гостинице?

– Ага, – радостно закивала девочка. – У них громадный номер, целые апартаменты. Джульеттина мама разрешила.

– По-моему, вы уже обо всем договорились, – заметил Люк.

– Ну, они позвонили, пока ты собирался… – Дженни смущенно потупилась. – Я пообещала, что спрошу у тебя разрешения.

Люк знал, что дочери трудно дается общение. Вдобавок, суббота его вполне устраивала.

– Раз ты спросила, то я согласен.

– Спасибо, папочка! – восторженно откликнулась она.

– И с посторонними не разговаривай, – строго напомнил он.

Дженни окинула его укоризненным взглядом и уткнулась в путеводитель.

Люк прошел мимо эскалатора, с любопытством разглядывая новомодное устройство, пересек огромный зал и направился к нужной стойке, где толпились люди. Когда приблизилась его очередь, до него долетел знакомый аромат духов. Он взглянул налево и заметил у соседней стойки ту самую элегантную англичанку: сжимая в руке светло-коричневые перчатки, она что-то искала в сумочке.

– Мсье? – окликнул его служащий за стойкой.

– Pardon[17], – ответил Люк и протянул стопку дорожных чеков для обмена на франки. Он хотел сделать Дженни подарок и знал, что самым большим сюрпризом для дочери станет покупка в бутике Шанели.

Внезапно очередь к соседней стойке сдвинулась вперед, и Люк оказался вровень с очаровательной незнакомкой.

– Здравствуйте еще раз, – произнес он по-английски. – Вы в Париже проездом?

– Да, – ответила она. – Я по ошибке взошла на эскалатор…

Ее прервало многозначительное покашливание клерка, который ничуть не скрывал своего раздражения: посетителям не следовало отвлекаться на разговоры друг с другом. Люк обратил внимание, что англичанка высокая, с крупным, четко очерченным ртом, белозубой улыбкой и нежной кожей. Он закончил подписывать дорожные чеки и вручил их клерку. Служащий вооружился штемпелем и начал деловито обрабатывать чеки, ставя инициалы на каждом штампе.

Незнакомка тем временем пыталась объясниться с клерком за соседней стойкой.

– Простите, пожалуйста, я вас не понимаю, – вежливо начала она. – Je ne comprends pas, monsieur…[18] – Она смущенно покачала головой и посмотрела на Люка. – Мой французский, должно быть, ужасен.

– Просто жуткий, – пробормотал клерк по-французски.

Люк услышал это замечание и разозлился: его соотечественники всегда отличались презрительным отношением к англоговорящей публике.

– Простите, как вас зовут? – обратился он к служащему на родном наречии.

– Жан-Пьер, – удивленно откликнулся тот.

– Так вот, Жан-Пьер, – продолжил Люк по-французски. – Вы очень пренебрежительно обращаетесь с посетительницей. Я возмущен вашим поведением. Она объяснила вам, что плохо говорит по-французски, а я знаю, что вы прекрасно понимаете и говорите по-английски, иначе вас не взяли бы в бюро «Американ экпресс». Почему вы манкируете своими обязанностями?