И тем не менее, что бы ни случилось, Кастилия оставалась для меня на первом месте.

Мое королевство должно было выжить.

Ко мне, как всегда услужливо, поспешила Инес:

— Принести шаль, ваше величество? На улице все еще прохладно.

Я благодарно кивнула, провела грязными ладонями по помятому платью, пытаясь разгладить складки. Позволив Инес накинуть на меня длинную шерстяную шаль, я вышла вместе с ней в переднюю, подумала, что мореплавателю каждый раз удается застичь меня врасплох. К счастью, Фернандо не было — он отправился на охоту. Из-за царившего при дворе бездействия после многих лет Крестового похода муж сделался угрюмым и раздражительным и последние несколько месяцев пребывал в дурном настроении. Мне не хотелось, чтобы мой супруг сорвал злость на мастере Колоне, который вовсе не был виноват, что с задуманным им предприятием так ничего и не решилось.

Когда я вошла в зал, Колон опустился на одно колено. Я жестом велела ему встать, отметив, что он похудел с того времени, когда я видела его в последний раз, хотя его камзол и плащ выглядели куда лучше — дорогой черный бархат подошел бы любому гранду. Взгляд его бледно-голубых глаз оставался по-прежнему завораживающим, как и его голос.

— Majestad, — с ходу объявил он, — я шесть лет ждал вашего ответа.

— Ответа? — Я слабо улыбнулась. — Но, как мне говорили, мой комитет заверил вас, что, хотя ваши намерения переплыть океан достойны восхищения, они слишком необоснованны и рискованны. Более того, они в конечном счете могут стоить вам жизни.

— Опасность, как вам известно, меня не пугает, — ответил он. — И вы продолжаете назначать мне содержание, хотя ваш комитет рекомендовал прекратить выплаты. Возможно, ошибаюсь, но я полагал, что королева Кастилии сама способна принимать решения.

Я задумчиво взглянула на него. Беатрис вместе с Хуаной сидели за шитьем в алькове неподалеку, и обе с нескрываемым восторгом смотрели на нас. Беатрис всегда считала мореплавателя любопытной личностью, и Хуана, в душе такая же искательница приключений, разделяла ее интерес.

— Идемте, — сказала я. — Прогуляемся по саду.

Мы вышли через Львиный дворик к фонтану, окруженному каменными изваяниями зверей. Колон спокойно шагал рядом со мной, словно мы были одни и за нами не следовала свита слуг. Меня вновь поразила его непринужденная осанка; у него был вид человека, считавшего, что ему отведено немаловажное место в этом мире.

Весенний день дышал прохладой, как часто бывает в горах, но, по крайней мере, избавил нас от проливного дождя, затоплявшего Андалусию в это время года. Я радовалась бледному солнцу, хотя оно почти не давало тепла. Закрыв глаза, я закинула голову, подставила лицо под солнечные лучи. Казалось, будто прошли века с тех пор, как я последний раз была на улице, свободная от своих обязанностей.

Вернувшись с небес на землю, я обнаружила, что Колон в замешательстве смотрит на меня.

— Вы мне не позволите, — сказал он.

Я покачала головой:

— Не могу. Пока еще не время. Знаю, я вам об этом уже говорила, но у нас множество неотложных дел. То, чего вы просите, нереально. Даже если бы мы могли это разрешить, многие наши советники считают, что ваша идея — безумие.

— Я считал, что вы следуете тому совету, какой выберете сами, — ответил он, — поскольку, по мнению некоторых, ваши собственные поступки с самого начала — в своем роде тоже безумие.

— Вы осмеливаетесь меня упрекать? — резко спросила я.

Он наклонил голову, и солнце осветило лысеющую макушку. Рыжевато-коричневые волосы поредели, — как и я, он постарел. Напоминание о том, что оба мы смертны, остро укололо меня, подобно дурному предчувствию.

— Даже не собирался, — сказал он. — Просто имел в виду, что вы поступаете по велению совести и тем самым доказали, что куда достойнее любого из ваших предшественников-монархов. Нисколько не сомневаюсь, что ваше правление станет легендой. Мне лишь хотелось бы сыграть в ней свою небольшую роль.

От моего гнева не осталось и следа.

— Мне бы тоже этого хотелось, — тихо ответила я. — Можете остаться с нами; я дам вам влиятельную должность при дворе. Уверена, вы окажетесь очень ценны для нас.

Он едва заметно улыбнулся:

— Благодарю вас, Majestad, но, боюсь, если ваша душа принадлежит Кастилии, то моя стремится в море.

Он низко поклонился, хотя я не разрешала ему уйти. Прежде чем я успела что-либо сообразить, его сильные пальцы раздвинули мои и вложили что-то в мою ладонь.

Повернувшись, он быстро пошел прочь. Я молча стояла, не в силах сдвинуться с места. Лишь когда он скрылся вдали, я взглянула на подарок, все еще хранивший тепло его рук.

Миниатюрный галеон, отлитый из бледно-розового червонного золота.

Перед глазами все поплыло, и я услышала собственный крик:

— Остановите его! Верните!

Чакон поспешил следом за Колоном.

— Похоже, у тебя появилась тайна, — лукаво заметила Беатрис.

Отвернувшись, я прижала маленький галеон к сердцу — и улыбнулась.


В пятницу третьего августа тысяча четыреста девяносто второго года дон Кристобаль Колон, недавно получивший звание верховного адмирала и место при дворе, отплывает из порта Палос на трех кораблях — «Нинья», «Пинта» и «Санта-Мария». Сопровождаемый песнями команды, он стоит на носу «Санта-Марии», и ветер развевает серебристые волосы. Он смотрит вперед — только вперед, в сторону горизонта.

Я представляю, как он плывет мимо монастыря, где обучается его сын, а затем пересекает реку Сальтес, чтобы достичь первых соленых просторов, откуда течения выведут его мимо наших Канарских островов в бескрайний океан.

Я не знаю и не могу знать, что он найдет, если вообще отыщет хоть что-то; удастся ли ему открыть свой неуловимый путь на Восток, или дорогу ему преградят бесконечные штормы и огромные волны с белыми шапками, где с трудом движутся корабли и блуждают морские драконы. Он отправляется в путешествие, вооружившись лишь своей верой и мечтой — как и юная инфанта, много лет назад впервые покинувшая дом в Аревало, чтобы отправиться навстречу неизвестному.

Нет, я не знаю, что найдет Колон. Но в одном уверена — он вернется. Мы во многом похожи, он и я; когда-то давно никто не верил, что мне суждено стать великой.

А теперь я — Изабелла, королева Испании.

Послесловие автора

Исследования биографии Исабель Кастильской (более знакомой англоязычной аудитории как Изабелла) — захватывающее и вместе с тем непростое занятие. Изабеллу трудно отнести к какой-либо определенной категории, ибо она является столь же героической, как и противоречивой фигурой. Преисполненная решимости создать объединенную нацию, она часто заблуждалась, движимая преданностью вере, что в итоге положило начало испанской инквизиции, печально знаменитой своими гонениями.

Правление Изабеллы заложило основы империи, превратившейся в могущественную державу под властью ее внука Карла V и достигшей апогея при ее правнуке Филиппе II. Законы, вступившие в силу в годы ее правления, основанные при ее содействии университеты, где позволялось преподавать первым в Испании женщинам-ученым, восстановленные соборы и монастыри, находившиеся под ее покровительством, темная полоса фанатизма и власти Святой палаты — все это часть ее наследия. Она оказала столь сильное влияние на Испанию, что ее эпоха стала олицетворением славы, — эпоха, остатки которой можно по достоинству оценить и сегодня в виде дошедших до наших дней примеров искусства, музыки, архитектуры и литературы, которые процветали во времена ее царствования.

Изабелла никогда не ожидала, что станет царствующей королевой, она унаследовала нищую, раздробленную и глубоко разделенную страну, разоренную алчной знатью и слабыми королями. Вместе со своим столь же выдающимся мужем, Фернандо Арагонским, она создала современное государство эпохи Возрождения, готовое занять подобающее ему место на мировой арене. Более того, она проявила немалую дальновидность, поверив заявлениям не слишком известного генуэзского мореплавателя, что в итоге привело к так называемому открытию Нового Света, расширив познания европейцев далеко за пределы их родных земель.

Спустя века после преждевременной смерти в возрасте пятидесяти трех лет Изабелла продолжает пользоваться как уважением, так и презрением историков. Для некоторых она — достойная восхищения королева, которой, вопреки всему, удалось взойти на трон и привести Испанию через тяготы войны к победе; для других остается ограниченной фанатичкой, развязавшей стихию массовых преследований и ответственной за лишения тысяч евреев, смерть собственных подданных и разграбление Америки.

Важно помнить, что, как и все мы, Изабелла была обычной, подверженной человеческим ошибкам женщиной — как частью своей эпохи, так и исключением для нее. Она игнорировала традиции, однако следовала им; сама выбрала себе мужа во времена, когда мало кто из принцесс осмеливался на подобное, и вместе с тем верила, что Господь покарает ее, если она не исполнит Его волю, — вот лишь немногие из примеров двойственности ее натуры. Не будучи ни святой, ни жертвой, она поступала так, как, по ее мнению, было лучше для ее королевства, хотя некоторые ее действия, если смотреть на них с точки зрения более просвещенных времен, достойны порицания. В ее защиту можно сказать — она не могла предугадать, что открытия Колумба приведут к уничтожению богатой цветущей цивилизации или что ее последователи разграбят те самые страны, которые они завоевали. Изабелла оставила в своем завещании условие, касавшееся туземных народов дальних стран, которые она никогда не видела, указав, что к ним следует «мягко относиться» и обратить их в христианство. Однако ее завет остался без внимания.

Изгнание евреев в 1492 году — еще один роковой поступок, омрачивший ее имя. По прошествии столетий невозможно точно узнать о личном отношении королевы к трагедии, вызванной ее указом. Маловероятно, что она не осознавала последствий; и тем не менее ничто в сохранившихся документах не указывает на то, что она замышляла вендетту против евреев, многие из которых, подобно равви Сеньеору, преданно служили ей при дворе. Вне всякого сомнения, она не верила в истинность какой-либо иной веры, кроме католической, как и любой европейский монарх в то время. Существуют также исторические свидетельства, что на нее оказывали немалое давление внешние факторы, включая жестокие мятежи против евреев по всей Кастилии, что в итоге вынудило ее принять соответствующие меры после завоевания Гранады. Особый интерес представляет мнение, что изданию указа об изгнании содействовал Фернандо, у которого имелись на то свои причины. Возможно, Изабелла действительно надеялась, что за указом последует массовое принятие христианства еврейскими подданными, а не их исход; если так, то она серьезно недооценила стойкость людей, в течение столетий хранивших верность своей религии. Тем не менее сомнительно, что она изначально планировала их изгнание, как заявляют самые яростные ее критики, используя евреев ради их богатства и оттягивая время, пока не представится возможность от них избавиться. Вероятнее всего, она сперва была против подобной идеи и лишь постепенно убедилась в ее неизбежности. Однако, приняв решение, Изабелла требовала беспрекословного его исполнения — как и во всем прочем, что она предпринимала.

Учредитель испанской инквизиции — еще одна сторона личности Изабеллы, ставящая в тупик даже самых страстных ее поклонников и подливающая масла в огонь ее очернителям. В данном романе я описываю одну из возможных интерпретаций того, как она пришла к столь важному решению, основываясь на тщательном изучении ее характера и мировоззрения. Хотя я нисколько не оправдываю ее действий, есть немало документов, указывающих на неприятие Изабеллой жестокости. Она действительно ненавидела бои быков и запрещала устраивать корриды в свою честь, хотя ее приказы часто игнорировались. Я также не нашел никаких свидетельств того, что она когда-либо лично присутствовала на аутодафе, где сжигали еретиков. Считаю важным отметить, что инквизиция, пусть и не в столь зловещем виде, существовала за столетия до Изабеллы. Уникальность именно ее инквизиции состоит в том, что она сосредоточила свое внимание на так называемых лжеобращенных — тех, кого подозревали в том, что они тайно исповедуют иудаизм, внешне притворяясь праведными христианами. Конечно, террор Святой палаты распространился куда шире, чем могла предвидеть Изабелла, но, учитывая ее характер, можно предположить, что ей приходились не по душе гонения на подданных, хотя, судя по всему, она считала, что цели оправдывают средства. Это еще один пример противоречивости ее натуры, в которой тем не менее находилось место для человечности. Стоит напомнить, что для Изабеллы, как и многих других в ее время, вера являлась вопросом жизни и смерти души и принципы, которым она следовала, не были простыми проявлениями чрезмерной набожности. Другие монархи разделяли ее приверженность католицизму и обычно запрещали законными и иными средствами любые отклонения от священной доктрины. По иронии судьбы именно эти запреты проложили дорогу протестантской Реформации.