Кора ничего не ответила. Разве не она сама всему причиной? Ведь она добивалась именно этого, а теперь почему-то испугалась. Она вернется в Вулфридж, но стоит ли это возвращение той цены, которую придется заплатить?

Люк был явно взбешен. Она предвидела, что так будет, но недооценила силу его гнева, не предугадала степень его ярости. Ей становилось не по себе, когда вспоминала его краткое предупреждение о том, что она просчиталась и поплатится за это.

Тогда, обхватив ее подбородок ладонью, Люк тихо произнес, глядя ей прямо в глаза:

– Я женюсь по приказу короля, но тебе будет мало радости от этого.

С тех пор Кора его не видела и была даже рада этому. До самого посещения Роберта она не видела никого, за исключением слуг, которые обслуживали ее.

Открыв дверь, Роберт увидел стражника, со смущенным лицом отпрянувшего от нее. Повернувшись к Коре, Роберт на прощание тихо посоветовал ей:

– В вас много обаяния. Воспользуйтесь им. Ничто другое на Люка не подействует.

Когда дверь вновь закрыли на прочный дубовый засов, тяжелый звук его, точно удар, заставил всю комнату содрогнуться. От запаха масляной лампы в ней было душно, а высокое окно над кроватью почти не пропускало воздуха. В полумраке Кора слышала разнообразные звуки, доносившиеся извне, оттуда, где кипела жизнь, и это лишь усиливало ее тоску.

Она поежилась и обхватила себя руками. Было холодно. Английские зимы всегда такие. Ей хотелось бы оказаться сейчас в родном Вулфридже, в его большом зале с пылающим камином, среди знакомых лиц, а вместо этого ее окружали промозглая духота и гнетущий полумрак ее каморки-темницы. Этот мир, который она увидела здесь, был совершенно другим, он изменился больше, чем она думала. Как удалось Вильгельму превратить английский город в нормандский так быстро? Все вокруг нее было другое – не только язык, на котором разговаривали, но даже одежда, обстановка, еда. Ничто не осталось прежним. Даже Люк не был здесь тем суровым воином, каким она встретила его на побережье: теперь он носил бархат и тонкое полотно.

И все же она помнила ту свирепую искру, сверкнувшую в его взгляде во время аудиенции у короля. С какой жестокой угрозой он уставился на нее тогда! Под его богатым нарядом и изысканными манерами таился безжалостный воин, и ей трудно было об этом забыть.

Ах, Люк! Неужели он так и не придет! Неужели он так возненавидел ее за то, что она вынудила его к этому браку, которого он явно не хотел?..

Укрыв ноги грубым одеялом, Кора поуютнее устроилась на кровати. Ну и ладно. Это был не идеальный выход, но она сделала то, что должна была сделать, единственное, что позволяло ей выжить. Все правильно, но если позволить овладеть собой всем этим эмоциям, она потеряет из виду свою конечную цель. А этого Кора не могла допустить. И не допустит. Слишком многое было поставлено на карту.

Глядя на узкую полоску света за окном, которая постепенно угасала по мере приближения ночи, она спросила себя, почему все же Люк не рассказал королю всю правду. Она ожидала, что он будет отрицать ее заявление, расскажет Вильгельму, что она сама соблазняла его, но он почему-то этого не сделал. Почему Люк не рассказал королю откровенно, что она сама, по сути дела, упала в его объятия?..

Прислонившись к стене, Кора опять подумала о Вулфридже, о свежем морском ветре, овевающем там по весне высокие травы, и перед ее мысленным взором встали родные, любимые стены… Да. Ради этого можно пойти на все.

10

Люк лежал без сна, уставясь в высокий потолок и слушая, как сладко похрапывают другие. Последние несколько недель он провел в непрерывных разъездах, стараясь как можно больше занять себя, лишь бы только не думать. По утрам он рано выезжал, чтобы обследовать окрестности, подавляя очаги мятежа и выявляя тех, кто еще сопротивлялся порядкам Вильгельма – король больше не терпел никакой оппозиции и весьма круто расправлялся с последними недовольными. А по ночам…

Ах, эти ночи! Он должен был, казалось бы, мгновенно засыпать от усталости, а на деле часто лежал без сна. Он много думал о Коре, которая скоро станет его женой. Его настроение колебалось от бешенства до угрюмой покорности судьбе, и все это с пугающей быстротой. Никогда Люк не считал себя человеком, способным так переживать из-за женщины. Однако Кора де Бэльфур заставила его сделать это. А хуже всего то, что он по-прежнему хотел ее каждую ночь, ворочаясь без сна в своей постели. Ему никак не удавалось выбросить из головы и нежную белизну ее кожи, и слабый аромат лаванды, окутывавший Кору, плавные изгибы податливого тела.

В эту ночь подобные мысли просто измучили его. Не находя себе покоя, Люк поднялся наконец с кровати и вышел во двор, залитый холодным, призрачным лунным светом.

Бесцельно побродив по двору, он оказался возле псарни, где в большой клетке, стоящей поодаль от собак, содержалась волчица.

Когда Люк приблизился, Шеба, слегка оскалив зубы, взглянула на него и настороженно ударила хвостом по стене клетки. Ручная волчица. В это трудно было поверить, особенно сейчас, когда, поправившись от хорошей кормежки, она выглядела даже более свирепо, чем раньше. Люк подошел поближе. Золотисто-карие глубокие глаза смотрели на него безбоязненно, не мигая.

Это невольно напомнило ему Кору, с ее таким же твердым взглядом и настороженным движением головы, словно спрашивающим его, что он намеревается делать. Они были схожи: эта волчица и красивая девушка. Обе настороженные и недоверчивые.

– Не бойся, я не причиню тебе зла, – прошептал он волчице, и та ответила еще одним ударом хвоста. Шеба негромко заскулила, а потом подняла голову и завыла. Заунывные, вибрирующие звуки пронизали все его существо.

– Если бы я мог, я бы тоже завыл с тоски, как и ты, – пробормотал ей Люк по-английски.

Шеба положила свою большую голову на лапы и заскулила. Люк потянулся к прутьям клетки, чтобы погладить ее по голове. Но тут же почувствовал себя глупо, осознав, что разговаривает с волчицей, и поспешно ушел, пока никто не видел этого. Не хватало еще, чтобы по замку пошел слух, что он в лунные ночи общается с волками.


На следующий день он решил навестить Кору. Она встретила его холодно, глядя с той же настороженностью, что и Шеба, и это неприятно подействовало на него.

– Мы должны пожениться через неделю, Кора.

– Я это знаю. – Она не встала с кровати, а продолжала сидеть отчужденно и неподвижно. – И ты пришел, чтобы меня убить?

Люк непроизвольно улыбнулся на это замечание.

– Нет. Такая мысль мне даже не приходила в голову. Боюсь, королю бы это не понравилось.

Кора пожала плечами.

– Может, он хочет, чтобы ты отложил это до нашего брака? Таким образом, не будет никакого шума. У меня ведь не осталось в живых никого из родственников. Так что никто бы и не потребовал возмездия, если я в самом деле умру.

В ее словах звучала какая-то тоскливая нота, которая заставила его нахмуриться.

– Я не убиваю безоружных женщин. Так что можешь считать себя в безопасности.

Кора подняла глаза, едва заметная улыбка пробежала по ее губам, но, ничего не сказав, она снова опустила взгляд на колени, перебирая руками какие-то бусы, нанизанные на шнурок. Присмотревшись, Люк понял, что это были примитивные грубые четки, может быть сделанные ею уже здесь, в одиночестве.

– Ты молишь Бога, чтобы он освободил тебя от этого брака? Надо было думать об этом раньше, еще прежде, чем ты пошла на все, чтобы устроить его.

– Это не я, а твой король устроил его, – сказала она, вставая с кровати. – И я вовсе не молюсь об избавлении, поскольку получу в конце концов то, что хочу. – Странная улыбка заиграла на ее губах. – Вулфридж был моим домом всю мою жизнь. Он будет моим, и когда я умру. А большего мне и не надо.

– Меланхолическое настроение, не так ли, миледи? – Люк поймал ее руку и удержал, не грубо, но достаточно крепко. Четки врезались ей в ладонь. – Молись лучше о том, чтобы не пожалеть об этом браке, ибо он не станет легким для тебя.

Он увидел, что до Коры дошел смысл его слов. Лицо ее побледнело, но подбородок был по-прежнему с вызовом вздернут. Движимый тем же неясным чувством, которое привело его сюда, Люк грубо притянул ее к себе, запустив руку в ее пышные волосы и ища ее губы своим ртом. Руки ее оказались зажатыми между их телами, она попыталась оттолкнуть его, но он не обращал внимания на ее сопротивление и не отпускал. Черт ее побери! Неужели она думает опять подразнить его и убежать? Нет, не удастся… Она преследовала его все эти ночи даже во сне, и он не мог больше бороться с желанием.

Подталкивая Кору назад, пока ноги ее не уперлись в край кровати, Люк навалился на нее всем телом и толкнул на жесткую постель. Она изогнулась под ним, но он удержал ее, движимый страстью и гневом, и одновременно желанием, пожирающим его. Господи, она была такая мягкая, такая теплая, ее кожа горела под его руками, искушая стащить с нее платье и ласкать, ласкать эти гладкие округлости под ним, дразнить языком розовые бутоны ее сосков…

Она молча сопротивлялась – слышался звук рвущейся одежды, ее вздохи, его собственное тяжелое дыхание, но не было никаких протестов; только безвольное сопротивление ее рук, упершихся ему в грудь.

Горя от охватившего его страстного желания, Люк втиснул колено между ее ног, не обращая внимания на протестующий скрип старой кровати, и, схватив руки, завел их за голову, удерживая своей правой рукой. Кора дышала быстро и глубоко, грудь ее при этом поднималась и опадала, а губы слегка раздвинулись, обнажив, в почти волчьем оскале, ряд белых зубов.

– Так вот как нормандские мужчины ухаживают за женщинами, которых собираются взять в жены, милорд? Когда не хватает обаяния, они восполняют его насилием.

Люк зло заглянул сверху в ее голубые глаза, в которых блестела насмешка.

– Ну что ж, ты сама этого хотела, и это единственное, чего ты заслуживаешь. Я не собирался свататься к тебе, и наша помолвка – это твоих рук дело. Что же, теперь я должен уступить? Ну уж нет. Уступить Вильгельму – это одно дело, а женщине – это совсем другое.

– Ты хочешь, чтобы я уступила тебе?

– Да, милая моя. Ты уже уступила мне однажды ради своих собственных целей. Следующий раз уступишь ради моих.

Удерживая ее запястья правой рукой, Люк левой с медлительной небрежностью стал проводить по ее голой груди, лаская, дразня и наблюдая из-под ресниц, как невольно она закусила нижнюю губу и закрыла глаза. Тело выдавало охватившее ее возбуждение и учащенным дыханием, и пульсирующей жилкой во впадинке горла.

Люк наклонился, чтобы поцеловать эту голубую жилку, потом двинулся ниже, проделывая языком влажную дорожку по ее нежной коже, пока его собственное возбуждение не превратилось в болезненное напряжение.

Обхватив рукой ее грудь, он легонько прикусил выступающий сосок, потом мягко взял его в рот и принялся ласкать. Сначала один, потом другой. Люк нагнулся вперед, придавил ее своим тяжелым телом, так что Кора издала тихий стон и непроизвольно затрепетала. Была какая-то острая чувственность в том, чтобы лежать на ней вот так, полностью одетым самому и лаская при этом ее обнаженные груди и бедра.

Желание усиливалось и лишало его воли – еще немного, и он мог отдаться этому острому чувству до такой степени, что забыл бы обо всем на свете. Но тут воспоминание о ночи на старой римской дороге внезапно возникло в его мозгу. Если он овладеет ею сейчас, она сразу поймет, что имеет над ним могущественную власть. Это было слишком рискованно. Ощутив свою силу, Кора получит очень мощное оружие, которое использует против него.

Приподнявшись над ней, Люк взглянул на ее пылающее лицо и влажный рот, изо всех сил борясь с желанием овладеть ею. Но все же преодолел себя и, отпустив ее руки, резко встал с постели, оставив ее распростертой на тонком матрасе. Кора не сделала движения, чтобы прикрыться и лежала обнаженной, как он оставил ее: округлые бедра все еще искушающе блестели в полумраке, на груди видны были следы его поцелуев.

Люк поправил на себе одежду и, подойдя к двери, рывком отворил ее. Затем оглянулся на пороге, бросив последний взгляд на ее стройное тело.

– Ты не первая женщина, которая обманывает меня, но клянусь, больше тебе не удастся этого никогда. Подумай об этом, когда будешь готовиться к свадьбе, дорогая.

Он громко хлопнул за собой дверью и, не обращая внимания на испуганно шарахнувшегося в сторону стража, зашагал по полутемному коридору. Никогда он не думал, что может так расстроиться из-за какой-то девчонки. Она сделала с ним то, чего никому еще не удавалось, и он каким-то образом это допустил.

«Но хватит, – сказал он себе. – Она не одурачит меня опять».


Далеко вокруг разносилась музыка, праздничное возбуждение наполняло замок и прилегающие к нему улицы. Повсюду собирались толпы любопытных, пришедших посмотреть на свадьбу новоиспеченного графа и его саксонской невесты.