Эмма Орци - Клятва Рыцаря (сборник)

– Но в Булони были несколько иные условия, – невозмутимо заметил он. – Угодно вам подписать теперь письмо, сэр Перси?

– С большим удовольствием, – ответил Блейкни, изящным росчерком подписывая свое имя.

Взяв у него из рук письмо, Шовелен внимательно прочел его, точно искал какого-то тайного смысла в им самим продиктованных словах; тщательно исследовав подпись и удостоверившись, что в письме не было никакого знака, который указывал бы, что написанному следует придавать иное значение, он собственноручно сложил письмо и спрятал в карман.

– Берегитесь, месье Шамбертен, – беззаботно сказал сэр Перси. – Письмо может прожечь дыру в вашем элегантном камзоле.

– Оно не успеет сделать это, сэр Перси – спокойно ответил Шовелен, – и, если вы сообщите мне адрес гражданина Сен-Жюста, я немедленно отнесу ему письмо.

– В такой поздний час? Бедняга Арман! Он, вероятно, уже в постели. Он живет на улице Круа-Бланш, сэр… но ведь вы сами были там, гражданин Шовелен. А теперь нельзя ли лечь спать? – прибавил Блейкни, громко и демонстративно зевая. – Вы говорите, что мы выезжаем на заре, а я чертовски устал.

Откровенно говоря, это нельзя было подумать, глядя на него, и Шовелен, несмотря на строгую обдуманность своего плана, невольно почувствовал, как в душу закрадывался страх. Хотя лицо Блейкни по-прежнему было страшно бледно, а руки казались восковыми, но в глубине его впалых, с все еще красными веками глаз сверкал какой-то странный огонек. Шовелен взглянул на Эрона, думая, что тот разделяет его опасения, но главный агент Комитета общественного спасения спокойно развалился на стуле, покуривая трубочку, и с видом полного удовлетворения смотрел на узника.

– Славную штучку мы с вами устроили, гражданин Шовелен! – снисходительно произнес он.

– Думаете, что все в порядке и нам не о чем беспокоиться? – спросил Шовелен с тревожной ноткой в голосе.

– Разумеется, все в полном порядке. Теперь отправляйтесь с письмом, а я пойду отдать последние приказания на завтра, но спать буду в дежурной комнате.

– А я – на этой уютной постели, – весело заключил Блейкни, вставая со стула. – Честь имею кланяться, граждане!

В два часа ночи Арман Сен-Жюст был разбужен сильным, нетерпеливым звонком. В то время в Париже такой поздний визит мог иметь одно объяснение, и Арман, хотя в его распоряжении и было безусловное охранное свидетельство, подумал, что по тем или иным причинам он попал в список «подозрительных» и что в ближайшем будущем его ожидают судебное разбирательство и смертный приговор.

Правду сказать, такая перспектива не устрашала его, а лишь немного печалила, да и то не ради его самого: жизнь стала ему ненавистна с тех пор, как он покрыл себя позором. Ему сделалось грустно за Жанну. Она была еще так молода и так любила его! Она станет горячо оплакивать своего возлюбленного, и это будет первая горькая чаша, которую ей придется испить в жизни. Но печаль в ее годы не может быть вечной; Жанна со временем утешится. Так даже будет лучше. Ведь он, Арман Сен-Жюст, несмотря на свою страстную любовь, до сих пор не подарил ей ни одной минуты не омраченного счастья; из-за него ее прекрасные глаза пролили немало слез. В жертву любви к ней он принес честь, дружбу, верность; ради ее освобождения, как он думал, из рук безбожных негодяев, он уподобился Каину, совершив деяние, которое вопияло к небу о мщении, и это навсегда набросило тень на его счастье… на их счастье.

Новый сильный звонок оторвал его от мрачных мыслей. Он зажег свечу и, не дав себе труда одеться, вышел в переднюю, а затем отворил дверь на лестницу, откуда послышались обычные в то время слова: «Именем народа!» – произнесенные, однако, не грубым голосом, а совершенно спокойно, без всякой резкости. К своему великому удивлению, Сен-Жюст, отворив дверь, вместо гвардейских мундиров, штыков и красных шапок, увидел человека в черном, с бледным серьезным лицом.

– Гражданин Шовелен! – прошептал Арман, скорее изумленный, чем испуганный этим неожиданным появлением.

– Он самый, гражданин, к вашим услугам, – своим обычным, немного насмешливым тоном ответил Шовелен. – Я принес вам письмо от сэра Перси Блейкни. Разрешите войти?

Арман машинально посторонился, давая ему дорогу, затем запер дверь за своим ночным посетителем и со свечой в руке проводил его в комнату.

– Зажечь лампу? – спросил Арман, поставив свечу на стол.

– Это вовсе не нужно, – сухо ответил агент. – Мне надо лишь передать вам письмо и спросить на него ответ. Заключенный написал это письмо в моем присутствии, – продолжал он, вынимая из кармана письмо Блейкни и протягивая его Арману. – Прошу вас прочесть.

Присев у стола и поднеся письмо поближе к свечке, Арман принялся читать. Два раза он медленно прочел письмо, стараясь, подобно Шовелену, отыскать истинный смысл того, что Блейкни написал собственной рукой. Ни одной минуты не сомневался он в том, что все это было написано лишь для того, чтобы обмануть врагов. Безусловно веря, что Блейкни не способен на низкое предательство, Арман в то же время чувствовал, что сам он, как верный друг и помощник Блейкни, должен был инстинктивно понять, чего ожидал от него его начальник.

Вдруг ему вспомнилось письмо, переданное ему Маргаритой, наполнившее его душу радостной надеждой, и особенно ярко выступили перед его умственным взором слова:

«Если ты когда-нибудь получишь от меня другое письмо, то, какого бы ни было его содержание, поступи во всем вполне согласно с ним и немедленно пошли копию с него Фоуксу или Маргарите».

Теперь ему стало совершенно ясно, что он должен делать. Шовелен со свойственным ему терпением молча ожидал, пока Арман прочтет письмо, и, видя, что тот кончил чтение, спокойно сказал:

– Только один вопрос, гражданин, и я не стану больше задерживать вас. Но прежде прошу возвратить мне письмо. Это – драгоценный документ, который на веки вечные должен сохраниться в национальных архивах.

В то время как он говорил, Арман, по какому-то вдохновению, осеняющему людей в критические минуты, будто нечаянно поднес бумагу слишком близко к свечке. Бумага вспыхнула и, прежде чем Шовелен опомнился, доброй половины письма уже не существовало, и Арман, бросив остальную часть на пол, затушил ее ногой.

– Мне очень жаль, что так случилось, гражданин, – спокойно произнес он.

– Совершенно лишняя и бесполезная преданность, – заметил Шовелен, с трудом удерживая готовое сорваться с губ проклятие, – нелепое истребление этого документа не помешает той славе, какую Рыцарь Алого Первоцвета заслужит последним своим поступком.

– Я вовсе не намеревался обсуждать поступки своего вождя, – ответил Арман, – или лишать их той гласности, которой вы, кажется, желаете для них не менее меня.

– Гораздо больше вас, гражданин! Безупречный Рыцарь Алого Первоцвета, доблестный, благородный английский джентльмен соглашается выдать нам некоронованного короля Франции в обмен на собственную жизнь и свободу! Мне кажется, что самый злейший враг не мог бы пожелать более блестящего окончания карьеры авантюриста и утраты репутации храбреца, которому нет равного во всей Европе. Но довольно об этом! Вероятно, вы поступите согласно желаниям сэра Перси, гражданин?

– Разумеется, – ответил Арман.

– В шесть часов утра вы будете у главного входа в тюрьму, а затем отправитесь с экспедицией в качестве заложника. Вам не страшно, гражданин Сен-Жюст?

– Чего же мне страшиться?

– Ведь ваша жизнь будет служить порукой, что ваш начальник не собирается сыграть с нами какой-нибудь неприятной шутки. Между прочим, мне сейчас вспомнились некоторые неприятные условия, повлекшие за собою арест сэра Перси Блейкни.

– Вы подразумеваете мое предательство, – спокойно произнес Арман, хотя его лицо покрылось смертельной бледностью, – и ту бессовестную ложь, которая заставила меня продать свою честь и сделала из меня Иуду Искариота? Когда вы вовлекли меня в это преступление, Жанна Ланж была уже на свободе.

– Да, но не в безопасности.

– Ложь! Будьте вы трижды прокляты! Я полагаю, вы имеете больше причин бояться. Мне кажется, что, если бы я придушил вас, меня не так мучили бы угрызения совести.

– И этим вы оказали бы плохую услугу своему начальнику, – с холодной усмешкой вставил Шовелен. – Сэр Перси Блейкни заплатит своей жизнью, если завтра в шесть часов утра я не окажусь на месте, – так мы условились с Эроном.

– О, вы очень заботитесь о спасении своей шкуры! Но вам нечего бояться меня: я исполню приказания своего вождя, а он не отдавал приказа убить вас.

– Это очень мило с его стороны. Значит, мы можем рассчитывать на вас? И вас ничто не пугает?

– Пугает, что Рыцарь Алого Первоцвета подставит мне ловушку в отмщение за причиненное мною безграничное зло? – гордо произнес Арман. – Нет, сэр, этого я не боюсь. Я две недели молил Бога, чтобы Он позволил мне отдать жизнь… за нашего вождя!

– Думаю, что вы напрасно молитесь Богу: молитвы никогда не бывают услышаны. А в настоящем случае ваша жертва оказалась бы совершенно бесполезной, потому что сэр Перси вряд ли рискнет еще другой жизнью, которая также будет служить залогом того, что он не обманывает нас.

– Другой жизнью? Но чьей же?

– Жизнью вашей сестры, леди Блейкни, которая завтра также присоединится к нашей экспедиции. Этого сэр Перси еще не знает. Это будет для него приятным сюрпризом. При малейшем подозрении в обмане со стороны сэра Перси, вы оба – вы и леди Блейкни – будете немедленно расстреляны на его глазах.

Арман весь задрожал от гнева. Им овладело отвращение к самому себе и к тому преступлению, которое повлекло за собою такое положение вещей.

Но мало-помалу спокойная уверенность Шовелена привела Сен-Жюста в себя, и он подчинился внушениям разума, предостерегавшего от насилия.

– Не стану больше задерживать вас, гражданин, – сказал Шовелен. – До рассвета вы можете три-четыре часика поспать, а мне осталось еще много работы. Доброй ночи!

– Доброй ночи! – машинально произнес Сен-Жюст, со свечой в руке провожая гостя.

Вернувшись в свою комнату, Сен-Жюст запер дверь на ключ, зажег лампу, разложил на столе обугленный кусок бумаги и внимательно, почти с благоговением, перечел написанное. Его глаза были полны слез, но он не стыдился их: ведь никто не видел его. По сохранившемуся отрывку он восстановил целое письмо и написал по памяти верную копию, прибавив от себя несколько слов к Маргарите.

«Вот что я получил от Перси через Шовелена. Я ничего не спрашиваю и ничего не понимаю. Он написал письмо, которому я слепо повинуюсь. В предыдущем письме он прибавил, чтобы я безусловно повиновался ему. Считаю долгом предупредить тебя, что Шовелен желает, чтобы ты присоединилась к нашему путешествию. Перси об этом не знает, иначе он не поехал бы. Его враги боятся, что у него в голове уже созрел план собственного освобождения и того, как поместить дофина в безопасное место. Этот план они надеются уничтожить тем, что возьмут нас с тобой заложниками. Одному Богу известно, как охотно я отдал бы жизнь за нашего вождя; но твоя жизнь, милая Марго, мне дороже всего на свете. Думаю, я поступаю справедливо, предупреждая тебя. Господь да поможет всем нам!»

Вложив эту записку в копию письма Блейкни и запечатав конверт, Арман спустился по лестнице и с трудом достучался до привратницы.

– Вот письмо к моей сестре, – сказал Арман. – Она живет на улице Шаронн, недалеко от укрепления, и должна получить его не позже, чем через час.

Привратница в ужасе всплеснула руками.

– На улице Шаронн, недалеко от укреплений! И через час! – воскликнула она. – Пресвятая Дева! Да это невозможно! Кто возьмется за это? Да и как туда добраться?

– Добраться туда необходимо, – твердо произнес Арман, – и немедленно; это вовсе не далеко, а здесь посланного будут ожидать пять золотых луидоров.

Глаза бедной труженицы загорелись при мысли о пяти луидорах. Ведь при бережливости на это можно прокормиться по крайней мере два месяца!

– Давайте письмо, гражданин, – сказала она. – Я только оденусь потеплее и сама снесу его. Мальчишке не годится идти туда в такой поздний час.

– Принесите мне коротенький ответ от моей сестры, – проговорил Арман, которого тяжелые условия научили быть осторожным. – Как только вернетесь, приходите ко мне в комнату с ответом, и вы тотчас получите пять луидоров.

Привратница скоро была готова. Дав ей последние инструкции, Арман проводил ее до дверей. Была темная ночь, шел мелкий дождь. Подождав, пока его посланная скрылась в тумане, Сен-Жюст с тяжелым вздохом вернулся в свою комнату.

В маленькой комнатке над лавкой старьевщика Люкаса сидели Маргарита Блейкни и сэр Эндрю Фоукс. На столе перед ними лежало письмо Армана рядом с копией письма Блейкни. Отправив брату с его посланной короткий, ободрительный ответ, Маргарита немедленно вызвала к себе сэра Эндрю, поселившегося в том же доме, чтобы быть постоянно у нее под рукой.