Эмма Орци - Клятва Рыцаря (сборник)

– Кажется, я и деревушку эту знаю, – сказал солдат.

– Вот и прекрасно! В этом месте начинается проезжая дорога, ведущая в лес; по ней и надо ехать, пока налево не будет каменной часовни с колоннами при входе, а направо – ограда и ворота парка… Верно, сэр Перси? – спросил он, как только карета тронулась с места.

Полученный ответ, очевидно, удовлетворил его, потому что он быстро скомандовал: «Вперед!» – и поспешил к своей карете.

– Знаете вы замок д’Ор, гражданин Сен-Жюст? – спросил он, лишь только карета тронулась с места.

– Знаю, гражданин, – ответил Арман, пробуждаясь от обычного теперь у него оцепенения.

– И часовню знаете?

– И часовню.

Он действительно хорошо знал и замок, и часовенку, куда ежегодно стекались рыбаки из Булони и Ле-Портеля, чтобы прикоснуться сетями к чудотворной святыне. Теперь часовня была заброшена. Со времени бегства владельца замка никто за ней не смотрел, а рыбаки боялись ходить туда на поклонение, так как их «суеверие» казалось подозрительным правительству, упразднившему христианского Бога. Там же нашел приют и Арман, когда полтора года назад Блейкни спас его от смерти, рискуя при этом собственной жизнью. При этом воспоминании Сен-Жюст чуть не застонал, а Маргарита невольно вздрогнула, услышав название места, где ее муж назначил свидание де Батцу. Теперь весь план Блейкни должен был рушиться ввиду остроумной выдумки Шовелена и Эрона. Доблестному предводителю Лиги Алого Первоцвета предлагалось на выбор: выдать царственного ребенка низким негодяям или пожертвовать жизнью жены и друга.

Эта задача была так ужасна, что Маргарита невольно стала желать скорейшего окончания путешествия. Может быть, сам Перси потерял надежду на спасение и покорился неизбежному; может быть, теперь его единственным желанием было кончить жизнь под открытым «Божьим небом», как он выразился, чтобы над ним проносились грозные тучи, а буйный ветер, шумя в вершинах деревьев, пел ему отходную?

Медленно двигались кареты по глубоким колеям грязной дороги. Чувствовалось, что море уже близко. Сырой воздух оставлял на губах солоноватый вкус, а ветви всех без исключения деревьев были обращены в сторону, противоположную господствовавшим ветрам. У леса дорога разделялась, огибая его с двух сторон. Сильный юго-западный ветер гнул высокие вершины стройных сосен и елей, ломая сухие ветки, так что они с жалобным стоном падали на землю.

Конвойные, бодро выступившие из Креси, утомились от четырехчасовой безостановочной езды верхом, под пронизывающим дождем, а соседство темного, мрачного леса удручающим образом действовало на их воображение. Из чащи доносились то крики ночных птиц, то заунывный голос филина, то быстрые, крадущиеся шаги хищных животных. Холодная зима и недостаток пищи выманили волков из их убежищ, и, по мере того как понемногу угасал дневной свет, все чаще слышался зловещий вой, и там и сям сверкала в темноте пара блестящих глаз.

Люди беспрестанно вздрагивали, не столько от холода, сколько от суеверного страха. Они охотно пришпорили бы коней, но колеса карет вязли в глубоких колеях, и приходилось часто останавливаться, чтобы счищать грязь, налипшую на осях и колесных спицах.

Багряная полоса на западе начала постепенно бледнеть и, наконец, совсем погасла. Со всех сторон надвигалась темнота, словно чьи-то невидимые гигантские руки все шире раскидывали над землей бесконечный черный плащ. Дождь все еще не переставал, насквозь промочив шинели и шапки путников.

Вдруг весь поезд остановился; раздался целый поток ругательств со стороны кучеров, и из второй кареты выглянуло худощавое лицо Шовелена.

– В чем дело? – спросил он.

– Разведчики вернулись, гражданин, – ответил ехавший возле кареты сержант.

– Позовите сюда кого-нибудь из них.

– Там начинается проселок, гражданин, – послышался в темноте ответ подъехавшего к карете разведчика. – Он ведет прямо в лес, а направо в долине лежит деревушка Лекрок.

– Осмотрели ли вы лесную дорогу?

– Да, гражданин. За две мили отсюда есть лужайка с маленькой каменной часовенкой, как раз напротив высокой ограды с железными воротами на углу, а от них через весь парк идет широкая аллея. Мы только немного проехали по ней. Мы думали, что надо сперва доложить вам, что все благополучно.

– А далеко от ворот до замка?

– С милю будет, гражданин. Недалеко от ворот амбары и конюшня, точно заброшенные строения мызы.

– Хорошо. Ясно, что мы на верной дороге. Поезжайте вперед со своими людьми, но не удаляйтесь далеко… Стойте! – крикнул Шовелен, словно ему пришла в голову новая мысль. – Подъезжайте сначала к той карете и спросите арестанта, по верной ли дороге мы едем.

– Да, гражданин, – доложил через несколько минут посланный. – Он говорит, что все в порядке. От ворот до замка добрая миля; но есть другая, короткая дорога к замку и часовне. Узник говорит, что по ней мы в полчаса доедем до часовни. Там теперь очень темно, – прибавил он, выразительно кивнув в сторону леса.

Шовелен молча вылез из кареты. Сначала Маргарита видела, как его маленькая фигурка смело пробиралась между беспокойно фыркавшими лошадями, пока не исчезла в темноте.

– Мы теперь у цели нашего путешествия, гражданин, – послышался его ровный, тонкий голос. – Если наш узник не обманул нас, через час маленький Капет будет у нас в руках.

В ответ ему раздалось лишь глухое ворчание.

– Если же нет, – донесся до слуха Маргариты знакомый ей грубый голос Эрона, – то на завтра на пищу волкам здесь останутся два трупа, а арестант будет на обратном пути в Париж вместе со мной.

Раздался чей-то смех. Может быть, смеялся один из конвойных, менее сердобольный, чем его товарищи, но Маргарита уловила в этом смехе что-то знакомое, напоминавшее ей что-то давно прошедшее.

– Я считаю, – послышался снова голос Шовелена, – что арестант должен теперь передать мне безусловно ясный приказ своим товарищам беспрекословно выдать мне Капета. Тогда я мог бы, взяв с собой несколько человек, по возможности скорее добраться до замка и завладеть Капетом и всеми, кого найду с ним. Так дело пойдет быстрее. Один из солдат может дать мне свою лошадь, а сам пусть сядет на ко́злы вашей кареты. Экипажи могут не спеша ехать шагом. Сколько людей я могу взять с собой?

– Не больше четырех: остальные нужны мне для охраны арестантов.

– Четырех мне будет довольно, потому что четверо еще едут в авангарде. У вас, значит, останется двенадцать человек для охраны. Собственно говоря, вам надо стеречь лишь одну женщину, так как она отвечает за других своей жизнью. – При последних словах Шовелен возвысил голос, очевидно, с намерением, чтобы Маргарита и Арман слышали его. – Так я отправлюсь, – снова заговорил он, отвечая, вероятно, на слова товарища. – Сэр Перси, будьте добры, напишите, что нужно, на этом листке.

Последовала длинная пауза, во время которой Маргарита услышала продолжительный крик ночной птицы, отыскавшей, вероятно, свою подругу.

– Благодарю вас, – раздался снова голос Шовелена. – Этого будет достаточно. Ну, гражданин Эрон, теперь, я полагаю, нам нечего опасаться засады или чего-нибудь в том же роде. Если на меня нападут или если мы встретим в замке вооруженное сопротивление, я немедленно пришлю сказать вам, и вы… ну, вы уже будете знать, как поступить.

Арман вздрогнул и крепко сжал руку сестры. Высунувшись из окна кареты, она старалась разглядеть происходившее вокруг нее. Внизу, в деревне, зажигались огоньки; прямо перед ней вытянулись ряды стройных сосен, выделяясь на сером фоне неба. На одну минуту Маргарите удалось увидеть первую карету, из которой высовывался Эрон с грязной повязкой поперек лба.

– Можете быть спокойны, гражданин Шовелен, – громко сказал он своим грубым голосом, – уж я буду знать, что делать. Сегодня вечером волки получат хороший обед, да и гильотина ничего не потеряет.

Нежно взяв сестру за плечи, Арман увлек ее внутрь кареты.

– Если ты можешь придумать, как я могу спасти тебя и Перси, скажи мне.

– Я не знаю, как его спасти, Арман, – твердо произнесла Маргарита. – Наше спасение в руках Божьих.

Между тем Шовелен и его спутники отделились от главной группы, и вскоре стук лошадиных копыт совершенно затих в лесу. Арман и Маргарита слышали, как Эрон приказал своему кучеру ехать впереди, и вскоре тяжелый экипаж медленно проехал мимо них. В окно кареты виднелась голова Эрона. Искоса взглянув на Маргариту, он крикнул:

– Читайте теперь все молитвы, какие когда-либо знали, гражданка. Молитесь, чтобы мой друг Шовелен нашел в замке маленького Капета, не то вам в последний раз придется полюбоваться на эти окрестности, потому что завтра вы уже не увидите солнца.

Маргарита старалась не смотреть на негодяя – от одного его вида ее охватывал ужас. Как отвратительно было его угреватое лицо с толстыми, мясистыми губами и грязной повязкой, закрывавшей один глаз!

Значительно уменьшившаяся группа двигалась теперь шагом среди быстро возраставшей темноты. Карета тихо покачивалась на мягких рессорах.

Держа брата за руку, Маргарита закрыла глаза и откинулась на спинку. Время и пространство перестали для нее существовать; осталась одна Смерть, высохшей, костлявой рукой неустанно манившая ее к себе.

Вдруг кареты снова остановились; где-то брыкалась испуганная лошадь.

– Что там случилось? – прозвучал в темноте голос Эрона.

– Темнота такая, что хоть глаз выколи, гражданин, – ответил кто-то впереди. – Кучеры не видят даже своих лошадей и спрашивают, нельзя ли им зажечь фонари и вести лошадей под уздцы.

– Лошадей они могут вести, – сурово ответил Эрон, – но фонари зажигать я ни в коем случае не позволю. Почем знать, не прячется ли кто-нибудь за деревом, готовый пустить пулю в лоб или мне, или вам, сержант? Мы не можем представлять собой освещенные мишени. Пусть только кто-нибудь в серой шинели слезет с лошади и идет впереди; в этой проклятой темноте серое платье будет, может быть, заметно. А далеко еще до той часовни?

– Теперь недалеко, гражданин. И весь-то лес тянется не более, как на шесть миль, а мы проехали уже две мили по лесу.

– Ш-ш! Что это такое? Молчите же, говорю! Черт бы вас побрал, неужели вы не слышите?

Все смолкли и стали прислушиваться; только лошади не хотели смирно стоять, кусали удила, перебирали ногами и рвались вперед. Из леса доносились неясные, странные звуки, одни только нарушавшие тишину, казалось, будто по лесу двигались какие-то невидимые существа.

– Это гражданин Шовелен со своими людьми, – прошептал сержант.

– Да молчите же! Я хочу слушать! – последовал короткий приказ.

Снова все прислушались; солдаты боялись вздохнуть и зажимали морды лошадям, чтобы ничем не нарушить тишины.

– Да, это, должно быть, Шовелен, – произнес наконец Эрон неуверенным тоном, – но я думал, что он теперь уже в замке.

– Может быть, он ехал шагом из-за темноты, – вмешался сержант.

– Вперед! – сказал Эрон. – Чем скорее мы соединимся с ним, тем лучше.

Отряд снова двинулся в путь, и экипажи опять стали нырять из колеи в колею.

– Это де Батц со своими друзьями, – чуть слышно прошептала Маргарита.

– Де Батц? – повторил Арман, не понимавший, почему сестра назвала это имя, и с ужасом подумавший, что высказанное ею опасение уже оправдалось, и она стала терять рассудок.

– Ну да! – ответила она. – Перси через меня послал ему письмо, назначив здесь свидание. Не бойся, Арман, я еще не сошла с ума. Сэр Эндрю должен был отнести письмо барону в тот день, когда мы выехали из Парижа.

– Боже! – воскликнул Арман, инстинктивно прижимая к себе сестру, словно готовясь от кого-то ее защищать. – Значит, если на Шовелена напали… если…

– Ну да, – спокойно произнесла она, – если де Батц напал на Шовелена или раньше его добрался до замка и намерен защищать его, нас расстреляют… и нас, и Перси.

– Но разве дофин в замке д’Ор?

– Кажется, нет.

– Так зачем же Перси обратился за помощью к де Батцу?

– Не знаю, – беспомощно прошептала леди Блейкни. – Конечно, когда он писал то письмо, он не знал, что нас возьмут в заложники, и надеялся спастись под покровом темноты во время неожиданного нападения. Это ужасно!

– Послушай! – прервал ее Арман, крепче прижимая к себе.

– Стой! – послышался голос сержанта.

На этот раз невозможно было ошибиться: кто-то скакал во всю прыть, тяжело дыша. На минуту наступила тишина; даже дождь перестал, и ветер притих.

– Кто там? – спросил Эрон.

– Кто-то скачет в лесу справа, – ответил сержант.

– Справа? Со стороны замка? Значит, на Шовелена напали. Сержант, зовите людей к этой карете; вы отвечаете жизнью за арестантов, и…

Последние слова Эрона потонули в таком яростном потоке ругательств, что даже лошади шарахнулись прочь, стали брыкаться, подниматься на дыбы, и всадникам стоило большого труда их успокоить.

– Ну и ругается же гражданин! – произнес один из солдат. – Когда-нибудь у него лопнет глотка от таких ругательств.